Алексей Буров 4 ноября 2021 г., 07:43 Эпоха экспертов Как обозначить эпоху, которой мы принадлежим? Общепринятый ответ — эпоха научно-технического прогресса, НТП. Возьмем его за отправную точку, ибо как тут спорить? Размах науки достиг 45 порядков величин, от видимой Вселенной до Хиггс-бозона и топ-кварка. Технический прогресс преобразил цивилизацию, создал «вторую природу», создает «второй интеллект». Удивительно, что этот космический рывок человечества произошёл на глазах всего лишь нескольких поколений. У его истока стояла очень малая группа интеллектуалов, вдохновляемых верой в то, что природа структурирована божественными математическими формами, постижимыми для человека. Их «пифагорейская вера», как я ее называю, оказалась пророческой; порожденная ею математическая физика явилась как фантастически успешное предприятие человечества. Начиная с открытия радиоволн, технические инновации были уже напрямую зависимы от открытий фундаментальной физики и пошли как из рога изобилия. Вместо сравнительно узкой группы ученых и изобретателей появились целые армии экспертов в быстро множащихся областях науки и техники. Эпоха НТП — время экспертов. Сделать карьеру, подняться по социальному статусу, стало возможным на путях экспертного образования. В высокотехнологическом мире, с его необозримым числом затребованных специальностей, такой путь открылся для многих. Отвечая этому запросу, университеты, бывшие когда-то школами целостного универсального мышления, превратились по преимуществу в кузницы экспертного знания. Техническая специализация затребована и хорошо оплачивается, но как же быть с целостным знанием? Популярный ответ на этот вопрос — забыть эту архаичную идею, отброшенную самой бурнокипящей жизнью. Кому оно нужно вообще, целостное знание? Никому, кроме редких чудаков. Да оно и невозможно — никто не обнимет необъятного. А то и похуже: химеры целостного знания производят тоталитарные системы, поэтому их следует избегать, а лучше — противодействовать им всеми способами. Всё бы ничего, но у такого решения есть один недостаток: оно самоубийственно. Система, теряющая целостность, уходит в небытие — будь то социум, организм, повесть, научная теория или личность. Недаром Платон обозначал высший уровень бытия как Единое Всеблагое, а его великий последователь Плотин сократил это обозначение до одного слова — Единое. Отцы церкви учили о предвечном Боге как Едином в трех Лицах. Любое общественное объединение возможно лишь на основе действенного согласия людей относительно главных принципов этого объединения. Социум может успешно функционировать и развиваться к лучшему лишь на основе согласия граждан относительно базовых идей справедливости, права и управления, и общий им всем корень «прав» тут не случаен. Без разделяемой гражданами некой высшей общей правды возможно лишь тотальное бесправие, царство лжи и насилия. Эта высшая правда может быть действенной лишь как высшая ценность, высший смысл — иначе она была бы лишь пустой декларацией и прикрытием для реализации особых страстей, желаний и выгод. Но что же может, а что не может быть этой «высшей правдой», и как её знать? Для этого есть, по-видимому, только один путь: по плодам их узнаете их. История человечества, цивилизации, народа, предков и моя личная — все это вместе составляет данные опыта, требующие осмысления в плане плодов тех или иных учений. Игнорирование уроков прошлого или неадекватное их осмысление неизбежно приводит к новым бедствиям: преодоление грехов и заблуждений предков возможно лишь через усилия понимания и связанных с ним очищения и восхождения. Только таким образом зрелый свободный человек и может улучшать свое представление об общем благе или высшей правде. Когда мы спрашиваем о смысле чего бы то ни было, мы спрашиваем о ценности более высокого ранга, чем то, смысл чего мы ищем. Вопросы о смысле влекут вверх по дереву ценностей, приводя к вопросу о смысле моей жизни, смысле человечества и Вселенной. Эти вопросы требуют ответов, и любой мой ответ или отказ от ответа влечет глубокие следствия для моей, и не только моей, жизни. Эти вопросы составляют полюс ценностей; чреватые трудными поворотами и жертвами, они пугают и напрягают, ответы на них порождают конфликты и войны. Многим хотелось бы от них отделаться: отвернуться, забыть об их существовании, заболтать, объявить бессмысленными, заклеймить их как неприличные, заблокировать глухими стенами табу или навязать всем и каждому одну и ту же правильную схему, сомнение в которой было бы наказуемо. Все эти виды бегства от высших вопросов тождественны бегству от свободы (Фромм), забвению себя в том или ином дурмане, тождественны тому или иному виду самоослепления, самоубийства, прямого или косвенного. Сказанное проливает дополнительный свет на фигуру эксперта, ученого или инженера, специалиста по «второй природе», технике, или «второму интеллекту», искусственному. Настоящая экспертиза требует образования и изобретательности, энергичной умственной деятельности определенного рода, увлекательной и хорошо оплачиваемой. Именно поэтому научно-техническая экспертиза предоставляет уникальные возможности для бегства от высших вопросов, бегства от свободы. Дело даже не только в том очевидном обстоятельстве, что овладение специальностью и совершенствование квалификации требует столь значительных усилий, что на прочее не остается времени. Дело еще и в том, что редукция мышления до экспертного оказывается весьма удобным, уважаемым и незаметным способом избавиться от высших вопросов. В 1950 году Эрвин Шредингер (1887-1961) прочел серию лекций, вышедших в следующем году в виде брошюры «Наука и гуманизм», где он затронул проблему экспертного знания, усмотрев в фигуре эксперта «массового человека» Ортеги-и-Гассета, обозначенного в «Восстании масс», книге 1930 года. Ниже следует комментарий Шредингера к этому наблюдению Ортеги, с обширной внутренней цитатой из «Восстания масс»: "…я бы хотел поговорить о главе La barbarie del especialismo, варварство специализации. На первый взгляд это кажется парадоксом и может шокировать. Он осмеливается [! АБ] представить специализирующегося ученого как типичного представителя грубой невежественной толпы — hombre masa (массового человека), — который угрожает выживанию истинной цивилизации. Я могу привести лишь несколько фрагментов из его восхитительного описания этого ‘типа ученого, не имеющего прецедентов в истории’. «Это человек, который из всего, что по-настоящему образованная личность должна знать, знаком только с одной конкретной наукой, более того, лишь с той ее малой частью, исследованиями в области которой он сам занимается. Он достиг точки, в которой он объявляет достоинством [! АБ] не обращать внимания на все, что находится за пределами узкой области, которую он сам культивирует, и обвиняет в дилетантстве любопытство, стремящееся к синтезу всего знания. Происходит так, что он, будучи зажатым в узких рамках своего поля зрения, действительно открывает новые факты и продвигает свою науку (которую он вряд ли знает), продвигая вместе с ней и интегрированную человеческую мысль, которую он решительно игнорирует. Как такое оказалось возможным, и каким образом это остается возможным? Ибо мы должны сильно подчеркнуть неординарность следующего неопровержимого факта: экспериментальная наука была в большой степени продвинута работой невероятно заурядных и даже более чем заурядных людей.»" (Наука и гуманизм, 1951) На мой взгляд, «варварство специалистов», отмеченное Ортегой почти век назад и подчеркнутое Шредингером двадцать лет спустя, не только не ослабло, но, оставаясь по сути тем же самым, захватило еще большие круги человечества. Дезинтеграция картины мира, сведение ее к бессмысленному калейдоскопу частных экспертных представлений и моделей, оборачивается распадом человека и социума, доминированием «последнего человека» Ницше. Спасение может прийти лишь на путях осознания беды и усилий к ее преодолению. Каким может быть смысл жизни, неуничтожимый даже гибелью Вселенной? — такой вопрос должен быть осознан и рассмотрен как предельно актуальный. Когда и если это начнет происходить, эпоха экспертов станет вытесняться временем нового цельного знания.