мы ошибочно описываем себя существительными (“я”, “личность”, “бабушка”), хотя точнее мы — процессы, “глаголы”: дыхание, восприятие, память, настроение, роли, реакции — постоянно меняющееся «происхождение». Автор цитирует Алана Уоттса: мы не вещи, которые ведут себя, а процессы, которые протекают. Эта подмена языка (существительные, где должны быть глаголы) подпитывает страх смерти. Если жизнь мыслится как состояние, тогда смерть кажется противоположным состоянием — как некая жуткая «комната небытия», где ты окажешься. Но автор настаивает: смерть — не состояние и не переживание, а лишь слово-ярлык (существительное), которым мы обозначаем прекращение процесса. Поэтому фраза «бабушка мёртвая» вводит в заблуждение: она заставляет искать, где теперь находится «бабушка-вещь». А если видеть бабушку как «глагол», как чудесную согласованность процессов (есть, смеяться, замечать, забывать), то смерть понимается проще: это когда всё это перестаёт происходить — как вчерашняя молния, про которую мы не спрашиваем «куда она делась». Практический эффект (в терапии): страх у клиента не исчезает магически, но меняет форму и «легчает»: вместо образа статуи, падающей в пропасть, появляется образ ветра, который просто стихает — не «уходит куда-то», а заканчивается как событие. Если изложить мысль «быть глаголом» в одной фразе: я — не объект с жёсткой сущностью, а непрерывное “делание-себя” в мире; и смерть — не место и не опыт, а конец этого “делания”.