Достоинство отважного человека не служит ничему, кроме своего совершенствования, но может быть извращено для добывания жизненных удобств. Цель военного искусства – торжество и радость победы, но кто-то может его применить для завоевания территорий. Врачебное искусство не имеет другой цели, кроме здоровья людей, в котором находит всё свое удовлетворение, но из него можно сделать средство заработка. И так далее. Когда государство превращается в доходное предприятие, конечно это потребует особого знания, технологии, но настоящей необходимости в этом знании и в бесконечном приобретательстве нет.

Со временем Genius раздваивается и начинает принимать этическую окраску. Возможно, под влиянием греческой темы двух демонов одного человека источники говорят о гениях добром и злом, о Genius белом (albus) и чёрном (ater). Первый нас подталкивает и призывает к хорошему, второй портит и склоняет к дурному. Гораций, вероятно, прав, утверждая, что на деле речь идёт об одном и том же Genius, который, однако, непостоянен, он то светлый, то тёмный, то целомудренный, то порочный. Если вдуматься, это значит, что меняется не Genius, а наше отношение к нему, которое от светлого и ясного делается мутным и тёмным. Наш жизненный принцип, наш спутник, который направляет наше существование и делает его привлекательным, внезапно превращается в молчаливого нелегала, следующего как тень за каждым нашим шагом и тайно готовящего против нас заговор. Древнеримское искусство так представляет двух Гениев рядом — одного, держащего в руке яркий факел, и другого, посланника смерти, который факел опрокинул.

Все безличное в нас гениально, гениальна прежде всего сила, гоняющая кровь в наших жилах или погружающая нас в сон, неведомая мощь, которая в нашем теле так приятно регулирует и распределяет тепло и расслабляет или напрягает волокна наших мышц. Это Genius, предчувствуемый нами смутно в глубинах нашей физиологической жизни, там, где наиболее родное есть наиболее чужое и безличное, наиболее близкое — наиболее далёкое и неподвластное.

Постичь концепцию человека, скрытую в Genius, означает понять, что человек не есть только Я и индивидуальное сознание, что от рождения и до смерти он живёт с некоей безличной и доиндивидуальной стихией. То есть человек это единое существо в двух фазах, что вытекает из сложной диалектики между одной его частью, не индивидуализированной (пока) и не жившей, и другой частью, уже отмеченной печатью судьбы и индивидуальным опытом.

Вот молодое красивое создание, прямостоящее, спокойное несмотря на свои проблемы, грустное и задумчивое, на многое способное. Оно встретит понимание в сочувствии, даже не обязательно абсолютном, но тогда тем более. Встретит в сочувствии себя целиком, во всяком случае в большей мере, чем глядя в зеркало и в большей мере, чем перебирая себя умом, всегда прошлое, будущее и снящееся упустишь. Но, как у Аристотеля, этого себя, принятого другим, НЕ ЗАМЕТИТ, пока — не увидит себя всего, целым. ТОЛЬКО тогда возможна встреча с другим, и только тогда в другом можно увидеть себя. — И вот это создание, молодое, красивое, прямостоящее, уже сейчас может видеть себя, и видит, целым, всего, вполне, в смерти. Смерть экран, или сеть, или фильтр, и только смерть, равна мне.

Человек никогда не ближе к себе и софии, чем в надрыве, расколе, страдании: это самое естественное и, странно сказать, гармоничное его состояние; необходимо и достаточно решимости в нерешительности.

Я не знаю прекраснее явления; четыре года наблюдал я этого человека во всех проявлениях: в величии, в простоте, в равновесиях и неравновесиях, в справедливости и несправедливости, в любви, в гневе, в скорби, в смехе, в шутке; и — что же: померк он во мне, как просто человек? Нет, — сквозь все, что я в нем понял и чего не понял, выступила основная тема: медленно разгорающихся — восхищения, любви, доверия, радости, что судьба сподобила меня его встретить, ибо он — главная "НЕЧАЯННАЯ РАДОСТЬ"[123] моей жизни… даже в "БОЛЯХ", которые он невольно мне причинил; и эта, мне причиненная боль, — боль о мире, а не боль о моей бренной жизни.    Он заставил меня переболеть собою, сперва успокоив те боли, которые наросли на мне, как тоска по действительному человеку; он показал мне величие "ЧЕЛОВЕКА", себя, унизил во мне моего "ЧЕЛОВЕЧКА"; но и это унижение — во славу: для правды.    В 12-ом году первая встреча с ним извлекла из груди моей вскрик восхищения; и теперь, в 28‑м году, делая эту приписку к воспоминаниям о нем, я свидетельствую: с радостной ясностью вспоминаю я доктора: ни одной тени, ни одного пятнышка, заставляющего в нем усомниться!    У многих ли в мой возраст есть счастье так верить в "ЧЕЛОВЕКА ВООБЩЕ", как я верю; и это потому, что я "ЧЕЛОВЕКА" видел воочию.

Мы говорим себе: "Я маленький человек, от меня ничего не зависит, буду жить для себя". Но любой человек – это целый мир и от всех зависит всё. Индийцы говорят: "Когда срывают травинку, вздрагивает вся Вселенная". В обществе все держится на балансе, и каких людей станет больше, пусть даже самых маленьких и незаметных, в ту сторону и склонится огромная тяжелая чаша весов.

Природа в целом все-таки обходится без того, без чего не обходятся люди: без спешного, суетливого, я бы даже сказал – панического заполнения пустоты пустотой. История идет своей медленной поступью так, как она идет; она вровень только с предельным усилием воли и разума, с неподдельной натурой человека – любовью.

«Мы — лицо того неведомого мира, который хочет выразить себя через нас. Часто та радость, которую мы ощущаем, относится не к нашей личной биографии, а к земле, из которой мы вышли. Порой мы чувствуем, как нас переполняет печаль, словно мгла расстилается над землей. Пытаться подавить в себе это чувство — ошибка. Правильнее было бы понять, что оно рождено скорее нашим телом, чем сознанием. Лучше всего подождать, пока эта туча пройдет — она торопится куда-то еще. Мы слишком легко забываем, что у нашего тела есть память, которая сформировалась до нашего сознания и жила своей жизнью, прежде чем мы приняли свой теперешний облик. Современные лишь с виду, мы по-прежнему принадлежим древности, мы — братья и сестры, вылепленные из одной глины. Каждого из нас озаряет своя часть тайны. Чтобы по-настоящему стать собой, человеку необходимо древнее сияние других людей»

Свойственный (естественно-нерефлектированно) человеку эгоцентризм способен (не только ослеплять, но и) помогать видению. Так, шатаясь по свету, шатаемся мы вовсе не по периферии (собственного мира – другого и не видим), но переносим вместе с (неотменимым) собой центр, и, пусть хоть ненадолго, любое пространство получает значение центрального и начинает стремительно насыщаться вниманием. Начинает быть видимым.

Тревожное, сквозное, светлое южное осеннее тепло, долгая, обстоятельная история сквозняка сквозь поредевшие акации изгородей, вдоль неостывших убранных садов, вдоль пустых и живых без людей улиц, на которые кое-откуда еще выдвигается нависающий виноград, а за забором спелая кукуруза на пожухлой ботве. Минута взвешенной полноты, когда миру ничего не нужно, он тайно счастлив в ветреной тишине.

В человеке – все времена, и чем дольше он живёт, тем всё более все. Настолько, что течение времени как таковое становится ему в конце концов ненужным.

Бремя человеческой свободы для многих непереносимо. Но в любом случае, это выбор, который делает каждый. Отличие между человеком и животным или человеком и биороботом с ИИ, похоже, редко осознаётся. Между тем, от того, как человек отвечает себе на этот вопрос – пусть даже не вербально, а посредством выбора – зависит, чем становится его жизнь. Для тех, кто отрицает свободу, её в самом деле нет; те, кто думают, что отличаются от умных животных, не понимая, в чём состоит это отличие, пребывают в иллюзиях.Недавно мелькнула картинка, раскрывающая эпизод с искушением Евы. Выбор всегда реален, и всегда этот выбор и определяет, кем мы являемся в действительности. Ева соблазнилась земным, Адам предпочёл бегство в иллюзию, не будучи готовым принять себя, Он захотел выглядеть лучше, «выглядеть» возобладало над «быть», и захотел он этого для себя. Так он отделил себя от реальности. Единство было нарушено, связь разорвана, в уме возник образ другой, несуществующей реальности, которую ум вынужден  был достраивать, латая несуразности, которые только множились от такой работы. А дальше начинают разворачиваться следствия выбора. Иллюзии требуют защиты, идеи нужно воплощать, материализовывать, за них нужно бороться, иначе они развеются как дым. И это всего лишь механика, где действительно нет свободы. И так продолжается до тех пор, пока выбор не будет отменён.

У меня такое чувство, что ни одно поколение в человеческой истории не будет столь серьезно озабочено вопросом спасения души, как непосредственно грядущие. Человек прошлого, как бы ни была охвачена его психика мистическим, был тем не менее плотно привязан к осязаемой реальности, казавшейся безграничной, а потому вселяющей надежду на обретение свободы и счастья через физическую экспансию. И только современный человек, которому наука и технологии показали со всей очевидностью всю ограниченность, конечность и скудность осязаемой реальности и не предложила ему ничего иного, кроме очевидно иллюзорной реальности цифровой, механической, совершенно контрчеловеческой, способен со всей страстью и серьезностью приняться, наконец, за душу.

есть два вида мышления, причем существование каждого из них оправдано и необходимо для определенных целей: вычисляющее мышление и осмысляющее раздумье. Именно это осмысляющее раздумье мы и имеем в виду, когда говорим, что сегодняшний человек спасается бегством от мышления. Все же можно возразить: само по себе осмысляющее размышление парит над действительностью, оно потеряло почву. Оно не поможет нам справиться с повседневными делами. Оно бесполезно в практической жизни. И, наконец, говорят, что чистое размышление, стойкое осмысление «выше» обычного рассудка. В последней отговорке верно только то, что осмысляющее мышление само не получается, впрочем как и вычисляющее. Для осмысляющего мышления подчас необходимы высшие усилия. Оно требует более длительного упражнения. Для него нужна еще более чуткая забота, чем для любого другого настоящего ремесла. А еще оно должно уметь ждать, как ждет крестьянин, взойдет ли семя, даст ли урожай. И все же каждый может выйти в путь размышления по-своему и в своих пределах. Почему? Потому что человек — это мыслящее, т.е. осмысляющее существо ⓘdas besinniiche Nachdenken — «думание вслед за чем-то (после чего-то)».. Чтобы размышлять, нам отнюдь не требуется «перепрыгнуть через себя». Достаточно остановиться на близлежащем и подумать о самом близком: о том, что касается каждого из нас — здесь и сейчас, здесь, на этом клочке родной земли, сейчас — в настоящий час мировой истории.

Человеку надо мало:чтоб искал и находил.Чтоб имелись для началадруг — один и враг — один…Человеку надо мало:чтоб тропинка вдаль вела.Чтоб жила на свете мама.Сколько нужно ей — жила…Человеку надо мало:после грома — тишину.Голубой клочок тумана.Жизнь — одну.И смерть — одну.

Присутствие человека значимо, значительно само по себе; говорит и молчанием, много и важно, в нём слышится обещание, или обличение, или одобрение, или угроза. Другой человек, молчащий или умолкающий, и наш суд, и наше оправдание; его ненависть нас губит, его признание нас спасает. Мы с самого начала открыты значащему присутствию другого, ЗАХВАЧЕНЫ им, — и всегда, хотим или не хотим, задеваем другого своим присутствием.

"Некто задается целью нарисовать мир. В течение многих лет этот человек населяет пространство образами провинций, царств, хребтов, бухт, кораблей, островов, рыб, комнат, инструментов, светил, лошадей и людей. Незадолго перед смертью он открывает, что этот неспешный лабиринт отображает черты его лица"

Моросил дождь. С самого утра не переставая моросил дождь. Холодный воздух был переполнен каплями, сыпавшимися из хмурых туч, лениво проплывающих по словно выкрашенному в серое грубыми мазками небу. Стараясь поплотнее укутаться в пальто, спешили куда-то редкие прохожие. Вроде бы и дождь, но чем ближе к земле, тем больше он напоминал уже скорее туман, и, казалось, окутанная этим туманом улица, таит в себе какую-то загадку. "Я здесь. Почему я здесь?" - неторопливо размышляло крохотное существо, приютившееся на краю тротуара....- Но ты это, да, какое-то странное, факт! Запаха - нет, шерстью - не покрыто. Да и форма у тебя какая-то, не то чтобы определенная. А ну-ка, если потрогать? - решилась прикоснуться к существу крыса.- Брр, холодное какое! Мокрое! Да ты - вода!- "Вода"? - Существо сделало обиженное лицо.- Вода конечно! Прямо как вот этот дождь!- Я... - дождь... - Раздумчиво пробормотало существо.

Про взвешенную иронию и пафос: ну так, ведь переход от постмодерна к метамодерну. Удивительное движение, на самом деле. Вот был устойчивый и живой храм древних смыслов, они как-то были связаны органически (ну 19, допустим, век, еще было так - какая-то природная текучая связь смыслов). Наступил век двадцатый и жахнул по смыслам атомной бомбой, они эдак окостенели и окаменели, можно сказать, что и умерли. Я думаю, что смыслы не умирают, но их допустим тела, воплощенные тут организмы, точно стали как пикассовская Герника. Пришел постмодерн и начал разбирать эту нежить. Деконструкция была долго живительным потоком и источником радости, хотя глаз немного дергался - а как же мы без смыслов-то? Но мертвые смыслы надо разбирать и закапывать, это естественное движение природы, труп должен разлагаться.Ясное дело, что вместе со смыслами сильно пошатнулась и почти исчезла человеческая форма.И вот в какой-то момент процесс разборки остановился. Началось прорастание новых смыслов.Они пока маленькие и часто облекаются в старые слова. Был лесной пожар, обгоревшая кора отвалилась, на месте сгоревших трав стали вырастать другие. Все то же, но не то же, если присмотреться - и слово "война" имеет совершенно другой смысл, и слово "дружба", и так далее. Метамодерн - мир маленьких новых смыслов. Которым еще далеко расти до того прежнего величественного леса-пралеса смыслов старых (где было государство, честь, что там еще, интеллигентность, бла бла). На месте сгоревшего леса пока еще растет странная невысокая трава и ползают странные сущи. Маленьких смыслов пока не хватает, чтобы укрыться под их сенью и вообще чувствовать себя комфортно, старый человек - лесной житель. Но кому-то уже и нормально. Обессмысленность становится новым пространством для жизни. Вверху она, внизу прорастают смыслики, пахнет гарью, привет, новый мир.При чем тут пафос: пафос маленький. Ирония была большой, а пафос это маленький смысл, не способный выполнять свою функцию, защиты от солнца и веры. Но вот так оно пока так.

Моё тело — это не я сам. Это становится очевидно при медицинском вмешательстве, ведь меня самого оно напрямую не затрагивает. И мой ум — это не я: умом я пользуюсь, и то, как я это делаю, зависит от меня самого, а не от ума. Моя воля, память — это тоже не я. Труднее всего осознать, что и моя "Я-точка" — это опять-таки не я сам: о себе невозможно говорить в третьем лице. Эта "Я-точка", к которой я могу относить свои поступки и переживания, прекращает существование и появляется снова уже в новом расположении, то есть она непостоянна: около неё, как это и может выявить внимательное наблюдение, если таковое к ней самой лишь не привязывать, подменяются не столько сами оценки, сколько основания к тому, чтобы что-то обнаружить и оценить… Любая моя деятельность имеет отдельное от меня самого существование (и она "метастабильна": человек при любом своём существовании видит, обнаруживает лишь то, на что ему случается взглянуть согласно некоторому его сложившемуся динамическому режиму помышлений, а не всё то, что вообще имело бы смысл для такой-то и такой-то складывающейся ситуации различить), а я лишь стягиваю — так или иначе — свои мгновения воедино при их осуществлении. Замечу, что и с "мерцающим" результатом такой стяжки — с единством мировосприятия — себя отождествить было бы тоже неверно: это означало бы опять-таки отдавать себя вещи, и в этом было бы что-то от идолопоклонничества. "Быть собой" можно лишь в отношении самого этого стягивания, а не его результатов… "Человек — это стиль."

человек ментально всю жизнь считает себя кем-то одним, фиксирует состояние своего обособленного бытия в личности, носит одно имя и прочие самонаведённые эпитеты ("Я поэт, зовут Незнайка от меня вам балалайка"), но с процессуальной точки зрения ни одного мгновения своей жизни он не остаётся тем кем был, он всегда выражает динамическое изменение на всех планах. В сущности человек это четверичное колесо, цикл — физическое колесо, эмоциональное, ментальное и интегральное личностное, все они вращаются по своим законам

Это к вопросу об отношении между человеком и математикой. То ли человек записывает такое уравнение, то ли это уравнение заставляет человека его записать

Работа впихивает человека в роль, и он всем душевным телом чувствует, как эти рамки в него врезаются. Хочется уже побыть человеком вообще, за пределами рамок (где, собственно, и происходит самая человекообразующая работа). Почеловечествовать. (На самом деле это не так легко – так и тянет скатиться в роль, упаковаться в какую бы то ни было коробку с её размером и формой, - а ты попробуй, стоит того.) Роли и позиции нарыли тебе много смыслового сырья (сразу воображается влажная, липко-рассыпчатая почва, с корешками, жучками и червячками). Сиди вот, обрабатывай.

Опыт выхода из тела в состоянии комы и возвращения в него, разве это не еще один культ со своей мифологией. Как и Большой взрыв — это наукообразная религия и всего лишь неспособность помыслить себе нечто, не имеющее начало и конца, которое не влезает и никогда не влезет в дискретные человеческие знания в силу их фатальной ограниченности, сколько бы мы свои знания ни расширяли и ни детализировали. Люди заблуждаются везде, не только в церквях или ашрамах. Ограниченное существо, каким является человек, не способно постичь безграничное, каким является мир, в котором это ограниченное существо временно обитает, и не в состоянии быть совершенным нигде, ни в церкви, ни вне церкви, ни благодаря книгам, ни будучи безграмотным, ни обладая изумительно соблазнительным телом, ни разъедаясь до состояния не пролезающего в двери пузыря.

Всё больше потребности в том, чтобы накапливать одиночество, вслушиваться, вчувствоваться, всуществовываться, вбываться в него,— как будто вместе с ним ты накапливаешь и запасы времени, - а что, почему бы нет, человек ведь состоит из времени, чем дальше, тем всё больше из времени, и оно постепенно вытесняет из него все прочие вещества. И, конечно, исчезает вместе с ним, поскольку назначение времени в том и состоит, чтобы исчезать, оно – сама материя исчезания. Оттого и хочется так эту материю замедлять, загущивать, копить.Не говоря уж о том, что, попросту, человеку наедине с собой мир слышен лучше, тоньше и чётче всего....Ничего не надо. Никаких преград между собой и миром, чем меньше их, чем прозрачнее и проницаемее они, тем лучше.Перед окончательным слиянием с миром не это ли то именно, что нужно.

Я всё таки не понимаю когда пытаются защитить ум. Я думаю это с детства усвоенная истина, что ум это положительное качество человека. То есть ставшая истиной без всякого критического рассмотрения. Это наверно неизбежное суеверие научно-технического прогресса. Да, ум и интеллект это конечно сила. То есть, вот здесь, у и-п я прекрасно вижу насколько многие превосходят меня именно в интеллекте. Я чувствую себя младенцем, когда попадаю в эти интеллектуальные игры. У меня нет ресурсов противостоять этому интеллектуальному напору.Но… исчерпывается ли человек интеллектом? Я верю, что умные люди на самом деле не замечают токсичность. Здешняя атмосфера питательна и благотворна для интеллекта, а токсична для какой-то противоположной для интеллекта вещи. Я вероятно её чувствую так как недовесок интеллекта мог скомпенсироваться этим противоположным. Понятия не имею чем.В самый пожалуй рассвет НТР появляется рассказ об отарках. Вот с чего бы? И там тоже нет ответа на вопрос, что должно прилагаться к интеллекту, чтоб быть не отарком, а человеком. Может быть звериная серьезность? Корреспондент не приобретает ли именно её по пути с лесничим? Она конечно не помогает абсолютно, но какой-то верный путь кажется начинает прощупываться. Появляются те вопросы, для которых в начале пути не было никакой опоры.

Человек состоит из исчезающих вещей и явлений. Они исчезают и превращаются в человека. Чашка разбилась и стала кусочком человека. Игрушка потерялась и стала кусочком человека. История закончилась и стала кусочком человека. Если человеку нечего станет превращать из одной формы существования в другую, он исчезнет. И.

У людей разное устройство. В силу эстетической невыносимости того или иного бытия, они искренне, по физиологии своей душевной жизни не могут терпеть... одни - бессмысленности государственного принуждения, другие - безумных вывертов свободной культуры. Среди тех и других свирепствует идеология, у одних - государственническая, у других - свободнокультурная.И они без устали объясняют друг другу, что в их мире жить хорошо и свободно, достойно и счастливо. А в мире том, другом, мире их противников - царит мрак и страдания. И они искренне не понимают, что существам другого устройства там, за стенкой аквариума - хорошо и привольно дышится. Рыба говорит человеку: ну дыши же! дыши! А тот дохнет...Как понятно, истинная трагедия мира - внутри одной банки живут существа разного устройства, разнодышащие. Возможно, со временем они разойдутся по разным емкостям, но пока - плавают бок о бок.

компьютеры способны решить очень многие проблемы, кроме одной. Я считаю, что они помогут решить проблему глобального потепления. Они способны дать нам термоядерные электростанции, которые не вырабатывают ядерных отходов. Они создадут новые лекарства от таких болезней, как рак, болезнь Альцгеймера или синдром Паркинсона, они, безусловно, станут источником повышения благосостояния общества.Но есть одна вещь, которая на данный момент квантовым компьютерам не по зубам: искоренение таких человеческих слабостей, как желание вести войны или зависть.

Новалис. Именно он изобрел слово «романтика», понимая его как науку, науку жить как в романе, по образцу слова «физика» — наука о жизни в природе. Быть романтиком означало познать законы романа, которым является и вся наша жизнь, и вся мировая история....В одном из фантастических рассказов Кржижановского зрачок и есть зеркало. В чужом зрачке живет «крохотный человечек», «умаленное подобие» глядящего — и рассказывает ему, кого встретил внутри. Самосознание народа как самоосознание себя — момент групповой (коллективной) или индивидуальной (персональной) идентификации. В зрачке каждого живого, глядящего на мир гражданина живет «умаленная копия» тирана дирижера. Нужно только вовремя его заметить, не отводя глаз, прийти смело к нему и поговорить — и тогда возникает настоящее гражданское действие.

Для людей модерна человечность — поздний ребенок, жемчужина в короне, но если вы начинаете с идеи, что человечность является состоянием сущего по умолчанию, то в итоге придете к антропологии, в которой природа и культура, люди и животные меняются местами. Идея, что америндская антропология основана на онтологическом разделении труда между душой и телом, является противоположностью того, что предполагают антропологии западные. Тело, наше материальное измерение связывает нас, людей модерна, с остальной вселенной. Наши тела сделаны из того же материала, что и звезды, растения и камни, в то время как душа — или разум, дух, культура, язык, бессознательное, Dasein и т. д. — вот что отличает нас от не-людей. Все эти элементы, включая душу, также являются тем, что отличает народ А от народа Б. Люди более или менее одинаковы на телесном уровне, а различает их культура или дух, дух в смысле Geist. Душа также отличает одного индивида от другого; существует перспектива от первого лица, которая не может быть изменена. Я мог бы поменяться с вами телами, но я не могу поменяться с вами разумом: меня больше не будет, я стану вами. Но я прекрасно могу себя представить в вашем теле и наоборот. Дух дает одну и ту же идентичность, тогда как тело дает одно подобие. Однако в америндской метафизике все работает совершенно иначе. Души одни и те же повсюду: всякое животное, растение или сущность наделены, по крайней мере потенциально, одной и той же разновидностью человекоподобной души, в основе которой лежат одни и те же атрибуты, те же наклонности, качества. Что их различает, так это различные качества и способности, заложенные в их материальных системах.

всё более кажутся мне перемещения в пространстве насилием над естеством, над его внутренней тишиной, а сидение дома в рабочем углу с неисчерпаемым видом на соседний дом, школу и университетский шпиль – обилием возможностей, щедрым и счастливым. Всё меньше хочется вдаль и вширь, всё сильнее, всё упорнее, всё страстнее (о, у старости свои страсти!) – вглубь. И единственное, что нужно человеку для того, чтобы жить и дышать, - это (ну даже не обязательно компьютер, хотя пусть) хребты книг вокруг, толстый-толстый блокнот и запас тонких гелевых ручек с чорными-чорными, как печаль моя, чернилами. Перьевая тоже подойдёт. И ночь.

"Пища телесная, которую мы принимаем, превращается в нас, но принимаемая нами духовная пища превращает нас в себя"

Если вычесть страдание, что останется в человеке, в литературе, в идеях борьбы?

душа человека делается человеческой проживанием вопроса "что значит быть человеком", "кто я". Ангелы знают своё предназначение, бесы реализуют свои желания, животные следуют программе жизни, а мы стоим на границе с вопросом. Из этого, кстати, следует, что человек может прожить жизнь как ангел, как демон или как животное. Человек может быть всем.

«Когда весь человек счастья достигнет, то времени больше не будет, потому что не надо». И произойдет Это неожиданно, скачком (как расцветает цветок или появляется солнце над горизонтом). В «один день» закончится История, выполнившая свое назначение, и Человек, озаренный внутренним Светом, более не станет принимать за реальность тени, как в Платоновой пещере, а увидит все, как есть. «Познавший себя узнает, откуда он»

непрерывность Дао благодаря движению туда-обратно на феноменальном уровне и полный Покой постоянного, или истинного, Дао. И прерывность Логоса, в силу его прямолинейности – на уровне явленного бытия, и неизменность в Вечности: «Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут» (Мф., 24, 35). В каждой вещи есть две природы: в «небесной», неизменной, все вещи едины; в «земной», изменчивой, все вещи различны. Значит, в высшем смысле едины Дао-человек и Логос-Богочеловек; «поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его» (Ин., 3, 21). Это и есть Целый человек.

«Не Путь может расширить человека, а человек может расширить Путь»

«Подчинение личности обществу, народу, человечеству, идее – продолжение человеческих жертвоприношений». Всякий вид тоталитаризма, придержащий массу, всякое тоталитарное государство Бердяев называл «царством сатаны» и добавлял: «Государство не смеет касаться духа и духовной жизни». Почему? А потому что духовная жизнь есть святая святых, это тайна человека. Всякая Личность, а каждый человек есть потенциальная Личность, первичнее бытия, ибо в нем есть «духовное начало, не зависимое от мира и не детерминированное им» (вспомните «божью искру» Экхарта, которая есть в каждом человеке). Каждый индивидуально неповторим и включает в себя универсальную человечность, если, конечно, остается собой, а не входит в нее как подчиненная часть.

По мнению Ортеги, «у равноправия был один смысл – вырвать человеческие души из внутреннего рабства, внедрить в них собственное достоинство и независимость» [ 104 ]. Может быть, не с того начали (нельзя понять одно через все, но можно понять все через одно). Для Бердяева это «одно», или центральная точка, позволяющая объять все отношения, есть человеческое достоинство – Личность, «мера всех вещей». Если человек – «мера всех вещей», то общество не может быть нормальным, если человек ненормален. Значит, один выход – привести в чувство самого человека. Чтобы стать Свободным, он должен задуматься: то ли он, чем ему предназначено быть? Другого пути нет. Освобождению человека от рабского сознания посвящает Бердяев книгу «О рабстве и свободе человека».

Раньше мешали «высшие ценности» или высшие инстанции, теперь этого нет и, значит, нет оправдания. «Впервые в истории человек на нашей планете противостоит лишь сам себе… Мы живем в мире, настолько измененном человеком, что повсюду, обращаемся ли мы с аппаратами повседневной жизни, принимаем ли приготовленную машинами пищу или пересекаем преображенный человеком ландшафт, мы снова и снова сталкиваемся со структурами, вызванными к жизни человеком, снова и снова встречаем, в известном смысле, лишь сами себя» [ 86 ]. Разве может душа человеческая смириться с превращением общества в «одну большую машину», с человеком в роли сырья? (по Ясперсу). Сама мощь техники толкает человека к самому себе, чтобы не стать ее придатком. Что же мешает – дефицит общения? А если, скажем, перескочить через время, через пару веков хотя бы, или же в нашем веке, но в другое измерение, прикоснуться к вечным мыслям, к высшему Бытию? Ведь жили же и живут рядом те, над которыми время не властно. Иди и смотри!

создается впечатление, что теория контркультуры пока что сама по себе, а молодежь сама по себе, несмотря на общность идеи – поиск Целого человека, освобождение от социальной тирании, переход от «Великого отказа» к «Великому единению». Готова ли молодежь к этому? Похоже, она все еще мечется в безвоздушном пространстве, натыкаясь на новые фетиши и соблазны. Мало разбить яйцо, чтобы вылупился цыпленок. Дать волю неподготовленной душе (как говорят почитатели Востока – «выйти в астрал») – значит загубить душу, лишить ее обиталища. Тяга к духовной жизни может обернуться утратой души, если поспешить, принять самообман, эрзац-свободу. Душа ищет пищи духовной, а нечистая сила, иначе не назовешь, дает камень вместо хлеба, наркотики вместо нектара и будоражит память в дурном, в бесноватом. Мгновенное ощущение кайфа, и провал в кромешную тьму, прямехонько в ад; вместо райского блаженства – физические и душевные муки («Ты повелел ведь – и так и есть, – чтобы всякая неупорядоченная душа сама в себе несла свое наказание»). А Сатана спешит – времени больше нет: вознесется человек, вернется к Бытию и станет недостижим. Сатана работает на низших планах, и все по одной прямой, туда-обратно, надеясь на непробужденных, не успевших опомниться. Но «лучше быть рабом у человека, чем у похоти; ибо самая похоть господствования, чтобы о других не говорить, со страшною жестокостью опустошает души смертных своим господствованием»

«Человек массы – это тот, кто не ощущает в себе никакого особого дара или отличия от всех, хорошего или дурного, кто чувствует, что он – «точь-в-точь как все остальные» и притом нисколько этим не огорчен, наоборот, счастлив чувствовать себя таким же, как все».

Если верна мысль, что человечество и человек – одно, то и «человек массы» есть тоже человек, присутствует в каждом, как его возможность, – только один преодолевает низшее, другой нет. Если «все есть во всем», «это есть ты», значит, в каждом, в психике, в подсознании, присутствует весь исторический, и даже доисторический, ход, все пережитые фазы и «формации» (и первобытнообщинная, и рабская, и феодальная, и буржуазная, и социалистическая). Ничто не исчезает в абсолютном смысле, все хранит в себе человеческая память, и время от времени, в зависимости от обстоятельств, дает о себе знать то одно, то другое. Все связано между собой не только в последовательном, причинно-следственном порядке (одно сменяется другим), но и в одновременном, параллельном – одно присутствует в другом.

Человек занимает привилегированное положение в смысле возможности понять полноту времен, потому что смертный постоянно и, собственно, в первую очередь, прежде всего имеет дело со своей смертностью, которая не обрыв, а предел или во всяком случае обещание предела, т. е. полноты.

С человеком сложно, с Богом и с богами прямее. Потому что человек колеблется, сомневается, подозревает, терзается, терзает, а Бог в худшем случае только оставляет (да ведь же и человек может оставить, еще скорее!), пусть без объяснений, внезапно, но потом может вернуться, счастливо, как ни в чем не бывало, не как подмоченный человек возвращается, и с ним, с Богом, станет легче, чем прежде. То есть хотя Бог не знает для себя никакой нравственности, не придерживается договоров, хотя его не свяжешь обязательствами, с ним все-таки лучше потому, что он не треплет по мелочам, ровен, великодушен. Мораль отсюда: так и человеку не остается по-честному ничего, кроме как быть ровным, нехитрым, несомневающимся, всегда уверенным, дарящим, во всяком случае уж не входящим в разбирательство, не доискивающимся до правды, не допытывающимся до подноготной. Нашедшим себя? Можно сказать и бросившим себя наконец.

Я не знаю, как объяснить моему коту, что я не могу сделать «снаружи» менее холодным. Я не могу исправить тот факт, что сейчас зима. Он постоянно просит выпустить его на улицу, но, как только я открываю дверь, он меняет решение и кидает на меня взгляд, который говорит:— Нет, не эту дверь. Я имею в виду дверь, которая открывается в лето и веселье. Попытайся ещё раз, человек. Раньше ты её открывал, я видел.

Человек tool-making animal, животное, изготовляющее орудия, но цели он достигает, когда сделает орудием сам себя и свое орудие самим собой.

Говорят, что мир — это театр, а люди — актёры в нём… Подчас бывает и так; часто бывает и напротив — человек не сводится не только к своей текущей роли, но и к тому самому розыгрышу ролей, в котором человек свои роли непременно со временем и по собственному решению переменяет; смею, однако, добавить: само отличие человека от персонажа состоит в том, что персонаж связан волей автора, тогда как человек — свободен. В этом же, если подумать, состоит и отличие человека от эльфа: ибо эльф — это персонаж Божий, вечная идея в созерцающем уме… Эльф свободен в неком высшем смысле, в том самом смысле, по которому ему ничто не препятствует делать, мыслить и творить наилучшее по собственному разумению; тогда как человек своим смыслом не связан, он может и должен быть свободен от себя самого; его свобода совершенна, ибо сотворена вместе с ним самим. Осуществление этой его свободы, принцип его существования — вот вопрос о его собственной природе.

Ощущение расщеплённости после ядерного взрыва. Мы - люди, - как атомы разлетелись ментально, психически и даже физически. Нет. Ни одноклассников, ни друзей, да что там,- ни родственников.Ни взаимопонимания, ни взаимопритяжения, лишь отталкивание.

Мера всему человек? Но он был бы не в большей степени мера всему чем всё было бы ему мерой, если бы эта мерность не опиралась на его безмерность. Человек мерит всё потому что сам безмерен. Темное и светлое, странное и свое, малое и большое, правое и левое, внутреннее и внешнее, всякие противоположности, дающие различение, ниже неразличенного единства, которое их намеряет, само оставаясь неизменным. Всё, что не наш ребенок, жутко, всё теснит; на волю успевает вырваться лишь любовь, где опять снимаются все двуделения и исчезает страх. Судит и делит не любовь. Любовь слепа, а если зряча, то не судит и не делит, а движется не судя, делает необходимое без расчета. Что такое необходимое, что такое расчет. Необходимое есть такое движение, которое оставляет нетронутой свободу. Необходимость другая сторона свободы; это способ осуществления свободы, потому что если бы в свободном жесте не было необходимости, не было бы свободы. А человеческая свобода, как мы говорили, есть свобода выражать свое трансцендентное мерное единство. Так значит и нет ничего внешнего, а есть льющаяся, воплощающаяся свобода, любовь и вечность. Знать душа не знает, не хочет и не принимает ничего, везде ей неловко и страшно, чудовищно и непонятно — так? Значит она смотрит не туда, загляделась налево, а не направо; направо просторный и неожиданный мир, где она может жить.

Насколько я могу понимать, отличительная черта интеллигента состоит в том, что он по настоятельно поставленному принципу своей жизни, а не по какому-то стороннему и случайному убеждению, отказывается сводить себя к какой-либо социальной функции, стать внутренне её невольником и, стало быть, пренебречь той своей человеческой сутью, которая причиняет его мысли и поступки и в этом смысле над ними возвышается, доминирует, зато он стремится эту суть спасти и привести к высшему благу.Из этого определения — множество следствий, которые и составляют столь характерный портрет: 1. Характерное сочетание эгоизма и альтруизма, проистекающее из того обстоятельства, что хотя принцип жизни интеллигента и направлен на него самого, он привязан к общей человечности; все люди разные, нет одинаковых; однако все люди подобные, всегда обнаруживается некая общность;2. Не менее примечательное сочетание социального и индивидуального начала, зависящее от того положения, что хотя принцип и относится к социальной функции или роли, беря лишь её за начало своего формулирования ("логоса"…), сам характер этого отношения скорее отрицательный; интеллигент действует ради общества в том смысле, что он учит человека, в том числе себя, противостоять ему и его унифицирующему воздействию, и это значит, что он всегда участвует в социальных отношениях, поскольку учит, но всегда критически, поскольку учит самостоятельности; с социальной стороны это проявляется как некая кастовость, а с индивидуальной — как некая духовная самодостаточность;3. Разнообразие интересов, широкий круг чтения — преимущественно о людях, ибо интересы эти служат прежде всего личному пониманию человеческого начала в человеке; по этой же причине — некоторая наклонность к созерцанию, некая внимательность к осуществлению мышления, к его обстоятельствам; по этой же причине — зачастую религиозность или во всяком случае сочувствие к религии;4. Нежелание "быть дураком" и соответствующая скромность, которую можно не без оснований принять и за надменность; вид наш определяется как "человек разумный", следовательно уважение к человечности — это уважение к разуму; а потому интеллигент отказывается быть глупцом в чём бы то ни было, но в особенном смысле: он признаёт, что во всякой области бытия, во всяком жизненном круге есть своя мудрость, свой определяющий принцип; и этот самый принцип при столкновении с таким кругом он стремится по возможности иметь в виду, даже если деталей он и не знает; он старается действовать по этому принципу тогда, когда он постигает его, и признаёт своё невежество тогда, когда этот принцип ему непонятен, но во всяком случае он не отказывается от понимания чего бы то ни было на том лишь неприемлемом для него основании, что это "вообще-то не его дело"; здесь и есть слабое место интеллигента — когда в обществе падают принципы, то и ему уже не за что удержаться, ведь и сама человечность есть не что иное как принцип, как определение;5. Вежливость, аккуратность обращения — как внутреннее требование, исходящее от той самой человечности; эта вежливость отличается по своему характеру и оттенку от вежливости аристократов, потому что в её основе — не общность владычества, а уважение к принципу; аристократ уважает человека, который равен ему по рождению и воспитанию, а интеллигент уважает некий принцип, создающий людей; эти способы обращения при развитии могут сходиться по проявлениям, например аристократ может и не только с равными быть вежливым — из уважения к себе и любви к людям, а интеллигент способен и выходить из мира принципов в реальный мир людей, всё-таки сохраняя уважение к ним; однако происхождение их — разное;6. Большое разнообразие типов социальных взаимодействий — от "наведения мостов" между людьми разного толка до формирования "закрытых анклавов", куда посторонним вход воспрещён.Перечисленное — это не более чем признаки; они логически вытекают из определения, а потому с меньшей обязательностью выполняются, чем оно само, ведь жизнь полна случайностей и сторонних вмешательств. Ещё раз повторю, что это определение выполняется лишь тогда, когда названный принцип — это не инструмент для чего-то иного, от него самого отделённого и более высшего, применяемый стало быть с некоторой отнюдь не случайной обусловленностью, а сам по себе безусловный высший принцип бытия. Это определение называет отличительную черту, а из какого рода эта видовая отличительная черта выделяется?.. "Интеллигент", равно как и "образованный", — это не социальная роль; интеллигент — это человеческий тип; во всяком человеке задействуется как социальное, так и индивидуальное начало…

Человек. Не будем заранее ограничивать этот феномен привычным представлением. Известная часть это биологический организм с высшей нервной системой. Нервная система суть автомат. Это всякого рода рефлексы, инстинкты. Психика тоже автомат. Эмоции это автоматические реакции на происходящее в физическом мире. Ум это тоже автомат. Этого всего достаточно для организма, но для человека мало. Нужно еще некое дополнительное качество.Можно, чисто для удобства, это необходимое качество обозначить - дух.Предположим древние не ошибались и в недоступном для восприятия организмом мире существует ментальный организм - душа. Душа обладает сознанием также как биологический организм психикой. Сознанию присущи чувства, также как психике эмоции. И дух. Дух это то, что с неизбежностью возникает в душе. В момент жизни человека, когда ментальный и биологический организм объединяются в целое, дух становится обладателем уникальных качеств. Как минимум это объединение получает способность творить - изменять мир.Дух в том числе выражается в воле, которая определенным образом настраивает автоматы биологического и ментального организма для взаимодействия с физическим и ментальным миром.Метафорой феномена человек может послужить электрическая схема. Аккумулятор посчитаем душой, лампочку - биологическим организмом. А сам феномен электричества, без которого эта схема не имеет никакого смысла - духом. Подсоединили лампочку к аккумулятору - стало светло и тепло.

Каждый индивидуум является неотъемлемой частью  человечества; тем не менее, каждый из вас живет своей собственной жизнью, реагирует на свои собственные впечатления, откликается на внешние влияния и импульсы и, в свою очередь, оказывает влияние, излучая определенное качество, или выражая ряд характерных свойств. Таким образом вы также  влияете на своё окружение и на тех, с кем контактируете. Однако  вы остаетесь частью феноменальной сущности, которой мы даем название человечество. Теперь распространите эту идею на бóльшую феноменальную сущность — Солнечную систему, которая, в свою очередь, представляет собой часть ещё большей жизни, выражающей Себя через семь солнечных систем, одна из которых наша. Если вы сможете уловить эту идею, смутная картина великой основополагающей эзотерической истины проявится в вашем сознании. Жизнь и влияния, излучения и эманации этой Сущности и их совокупное воздействие на нашу планетарную жизнь, на царства природы и сменяющиеся человеческие цивилизации — вот неполная картина того, что нам предстоит рассмотреть.

Человек не свободен ни в рождении, ни в смерти. Что касается рождения, он не волен ни в согласии на него, ни в отказе, ни в выборе момента. Что касается смерти, он не свободен уклониться от нее; не волен он и в выборе момента смерти… Во всяком случае, он не свободен ни в одном из условий двух этих актов: рождение неодолимо ввергает его в круг существования, которое он не выбирал и которого не просил; смерть забирает его из этого круга и неодолимо бросает в другой, предписанный и предусмотренный «Волей Неба», и он ничего не может здесь изменить. Таким образом, земной человек есть раб от рождения до смерти, т. е. по отношению к двум главным актам своей индивидуальной жизни — единственным, которые подводят итог его особой эволюции по отношению к Бесконечному».

Въ какой-то момент я сталъ замѣчать, что выраженiе "угрызенiя совести" попадается всё реже, а "чувство вины" - чаще. Это, на мой взглядъ, можетъ оказаться очень опасным сvмптомомъ. Дѣло въ томъ, что въ русском языкѣ у "угрызенiй совести" имѣется отчётливая положительная коннотацiя (что никакъ не равнозначно положительнымъ эмоцiямъ), а у "чувства вины" - отрицательная. Грубо говоря, первое есть именно то, что дѣлаетъ человѣка человѣкомъ, тогда как второе - штампъ изъ арсенала псvхотерапевтовъ, обозначающiй нѣкую псvхическую аберрацiю, что-то такое, отъ чего необходимо избавиться.

«В слове истины, в силе Божией, с оружием правды в правой и левой руке, в чести и бесчестии, при порицаниях и похвалах: нас почитают обманщиками, но мы верны; мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот, мы живы; нас наказывают, но мы не умираем; нас огорчают, а мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем»

тайна в центре всякого мистического учения. Бог — это не идея-заглушка, а внимательное и подробное описание границ за которые мы не можем переступить не изменившись. Тут речь уже не о воспроизводимых феноменах, а о трансформативных и субъективных опытах. Ровно такая же тайна в центре медицины. Тайна жизни и здоровья как баланса непонятно чего относительно непонятно чего. И изучается эта тайна по отклонениям. Всё строится вокруг тайны. Даже отношения строятся вокруг тайны личности Другого.

‘Я держусь мнения, что задача теории заключается в конструировании существующего исключительно в нас отражения внешнего мира, которое должно служить путеводной звездой во всех наших мыслях и экспериментах, т. е. заключается, так сказать, в завершении мысленного процесса и выполнении в большем масштабе того, что в малом совершается в нас при образовании каждого представления.’

Наша судьба, пока мы остаемся самими собой, снова и снова подставлять плечи под самую трудную ношу в мире. Что такое мир? куда ведет история? что такое в ней мы? верны ли мы себе? Думать об этом всего важнее. Ответом на эти нерешаемые вопросы может быть только наша постоянная память о них.

Человек не выпячен всегда в центр вещей, чтобы вещи проходили перед ним парадом; а он сам, человек, существует не от себя, не своими силами, а, так сказать, периодически, от случая к случаю, — не своими средствами обеспечивает себе постоянное субъективное существование, средствами усиления сознания, а выхватывается время от времени из мрака тем же лучом ясности, который приходит с бытием.(«Ранний Хайдеггер»)

Правящая молния прежде всего дарит всему простое умение быть собой. Человека как будто бы долго обучают быть человеком. Но правит человеком не воспитание с его предписаниями. Без того, чтобы его научили, человек умеет быть собой, в захваченности упрощаться до прозрачной собранности.

И эти все телесные вещи имеют свои сокрытые в природе причины. Свои формы, придающие красоту устройству этого видимого мира, они представляют для очищения чувствам; так что кажется, будто они желают быть познаваемы взамен того, что сами не могут познавать. Но мы так воспринимаем их телесным чувством, что судим о них уже не телесным чувством. Ибо у нас есть иное чувство – (чувство) внутреннего человека, далеко превосходящее прочие, посредством которого мы различаем справедливое и несправедливое: справедливое – когда оно имеет известный созерцаемый умом вид, несправедливое – когда не имеет его. Для деятельности этого чувства не нужны ни острота глазного зрачка, ни отверстие уха, ни продушины ноздрей, ни проба ртом и никакое другое телесное прикосновение. Благодаря ему я убежден, что я существую и что знаю об этом; благодаря ему я люблю это и уверен, что люблю.

Никогда не недооценивайте, какое влияние вы можете оказать на жизнь других людей. Вы можете значить ОЧЕНЬ много. Вы можете быть тем ОДНИМ солдатом армии немцев, который сказал "я не буду расстреливать безоружных людей и женщин и детей". И вслед за вами соседний солдат тогда тоже обретет смелость сказать "и я тоже не буду". И за ним и другой. И другой. И другой.Никогда не недооценивайте, какое влияние вы можете оказать на мир. Всегда ведите себя так, как будто на вас смотрят миллион человек, и от вас зависит история. Потому что это правда. (J. Peterson)

Тик нижней губы, по краю, в детстве такое бывало перед тем как заплакать. Совсем легкий, как ещё задолго до плача, но с неожиданным эффектом фрустрации, как от предательства. Веко иногда так же дергается и ничего, внимания особо не обращаешь - это оно само. А тут наоборот ощущение дергания за нитки, ощущение этих ниток, что они ведут куда-то вовне, не мои. И сколько еще их может быть, чем еще они могут во мне двигать...

Человек не знает, откуда он, куда он; он бывает здоров или болеет, терпит удачу или неудачу, как жизнь пошлет. Так получается, что действительно все мы куклы. Знаем мы много, но можем поступить без всякого разума и часто неправильно поступаем. Последних причин того, что с нами происходит, мы не знаем.

Узнавание себя в другом включает и узнавание себя ДРУГИМ, опыт непримиримой разности, аспект надрыва. Когда мы узнаём себя в другом, другой не перестает быть самим собой, опыт ЭТО ТЫ не отменяет нашей разности, он только вносит разность в меня самого, открывает надрыв между мной и мною же другим, которого я никогда не приватизирую. От того, что я узнаю́ себя в другом, я беру на себя, а иначе бы не взял и даже ничего не знал бы о нём, неотменимый раскол между мной и другим, мной и всем. Это происходит со мной в простом видении до ведения, т. е. до всякого моего оптимизма и пессимизма, как и до моих добрых или недобрых намерений, до «нравственности». Подобные вещи происходят с самим человеческим существом.

Люди, конечно, устали друг от друга и, естественно, хотят перетасовки, «смены системы». Это совершенно бессмысленно. Так больной, которому надоели повязки, хочет сорвать их. Всё это слепые порывы, от которых будет только больнее, страшнее, безнадежнее. Имеет, имело бы смысл только одно: немножко чуда, немножко благодати. Ты другому этого дать не можешь, но тебе дается, и дать не можешь, а как-то передать можешь. Люди губят, а ты не столько хватай их за руку, сколько не робей, живи всё равно добро и хорошо. (Ведь главный вред от распоясавшегося зла, что оно запугивает, затыкает в людях добрые наивные движения.)(«Отдельные записи», 1987 г.)

Красота требовательна (что бы ни оказывалось её носителем, хоть опавший лист в луже, хоть пятна света на стене, - в ней всегда есть нечто выбивающее, вырывающее из обыденного порядка вещей и отсылающее к другому порядку): она заставляет человека быть человеком, более человеком, чем он есть. Чуть ли не принуждает к этому.(В иных городах она просто хватает человека за грудки и трясёт, трясёт, трясёт.)Ну и, конечно, она сберегает человеческое (мощно его аккумулируя), когда оно в силу чего бы то ни было норовит утратиться.

Человек своим присутствием достраивает мир до волшебства, его внимание стремится перейти из Обыденности в Вечность. Это получается легче, когда уже есть какой-то намек на волшебное, сокрытое, чудесное, и из этого пространства постепенно удаляются знакомые контексты Обыденности. Как в театр - приходишь, и поднимается занавес, все настраивает на то, что сейчас нечто удивительное произойдет. На этот же лад настраивает и некоторая музыка, и слова на странном непонятном языке служат дополнением к Вечности. А слова понятные в попсовой песне имеют занижающий эффект. Обыденность вырывается, сминает хрупкое, еще несостоявшееся волшебство, обрывает переход.Близкие явления - гиперреализм, изображенное красивое со всеми подробностями - уже некрасиво. Многим, привыкшим к тексту, видео уже некрасиво - слишком много информации об обыденном, о реальности. Любой прорыв Обыденности ужасен. Обыденность сколько-то выносима тогда, когда уже к ней привык и смог хоть немного отодвинуться воображением в Вечность, а когда она нарушает условия игры, то вот так. То же самое и с чужими прекрасными странами - когда говорят на незнакомом языке другие люди, это волшебные люди, улицы для путешественника - волшебные улицы, а когда приходится туда переезжать, случается эффект прорыва Обыденности и не всем хватает волшебства превозмочь его.

Так было, и так будет; таков человек, он между адом и раем. Мы должны принять это как наше негативное приобретение: надо раз навсегда отказаться от иллюзорного воображения райского исторического периода; ни даже в присутствии, в парусии Христа Спасителя не было иначе как всегда и как теперь у нас, никогда не снимался риск, искушение, необходимость нового поступка, надобность выбора, близость падения.(«Средневековая философия»)

Люди обычно хотят говорить, мало кто хочет слушать, и подводит талант, потому что он позволяет говорить остро, более или менее интересно. Мало задумываются, что другой слушает условно и тоже хочет говорить. Для думающего человека и не надо, чтобы умно говорили, мудрый во всём увидит таинственный смысл. Все эти сообщения, интересные мысли иссушают. Питает другое — всё равно, ты ли говоришь, или другой, а ты слушаешь. Не мое и не твое слово, а слово как опора и ступенька. Ты его улавливаешь или ты его не улавливаешь, ты живешь им или ты не живешь.(«Отдельные записи», 1983 г.)

Люди знают всё и пишут очень умно. Сказано всё и перевсё. В этом гвалте сначала теряется другой голос, говорящий наново простые вещи, идущие — откуда? Из простора души. УЖЕ ЕСТЬ этот мир; как он сам есть, он сам и говорит о себе, и никто не может судить, когда это надо, кому и зачем. Это видит только он сам. Он может угнездиться на свалке и на краю пропасти, никто не видит. Это Платон называл идеей: видом, РОДОМ, который есть, рождается и живет, как ему одному известно.

Сказать непознаваем — значит определить через познаваемость. НЕпознаваем. Непознаваемая СУЩНОСТЬ, непознаваемое ЧТО. Бог на цепи. Воли ему не дано. ЧЕЛОВЕК волен спать, отсутствовать, быть ничем, пустотой. ВСЯ свобода, которую дал Бог, взята, использована. Богу — нет, свободы НЕ БЫТЬ ему не дается, БУДЬ, ТЫ ЕСТЬ, ТЫ «ЧТО», хотя и очень высокое, непознаваемое «что». ПРИКОВАН К СМЫСЛУ. Но Бог не хочет быть прикованным РАДИ ЧЕЛОВЕКА ЖЕ. Ведь его несвободного нельзя будет любить. Ах нельзя же любить закон тяготения. Бог свободен. Он так свободен, что Он свободен не быть. Доказательства бытия Божия не работают не потому, что они недоказательны, а потому, что приколачивают Бога к бытию, как к кресту. Да, Бог взошел на крест, но Он Сам не приколачивал Себя. Бога с таким же успехом нет, как Он есть. Бог свободен не быть. Дайте ему эту свободу, которой пользуетесь сами. Допустите, что Бога нет. Нет, человек лучше допустит, что Бог умер, т. е. Он ЕСТЬ и ЧТО, но мертвый. Пусть лучше умрет, но на цепи, на привязи, прикованный к ЕСТЬ и к ЧТО.

Мир не нагромождение вещей. Народ становится миром тогда, когда в нем достаточно широты, чтобы допустить всему быть в себе тем, что оно есть.«Язык философии»

такая высота секвой была бы невозможна, будь у каждой секвойи только свои собственные корни - они бы ветров не выдерживали. Но у них одна корневая система на всех в роще, очень мощная. По сути это одно дерево с разными стволами. Секвойя, когда умирает, не падает, выворачивая свои корни и подрывая другие. И после смерти стоит, продолжая поддерживать живущих.

Собственные характеристики конкретной личности обусловлены разными факторами, в первую очередь состоянием творческой материи и степенью овладения сущностью этой материей (мастерством). Применительно к государству основной творческой материей являются люди, подобно клеткам человеческого тела — формы личности, внешнего выражения души (индивидуальности). Идея, что люди собираются и создают государства, это феноменализм, наивный реализм. В реальности метафизический магнетизм Сущности вовлекает в физическую жизнь и притягивает к социальной организации атомы людей, а не наоборот. Единая мысль создаёт текст, а не сумма букв.Характер личности зависит от специфики души (психе). Тут чистый эзотеризм, то есть нужно знать матчасть прежде чем обсуждать. Дурные стороны характера указывают лишь на степень и специфику невежества данной личности. Государства, как и люди, пока ещё часто страдают страдают биполярным расстройством, поскольку отношения личности и души ещё далеко не урегулированы, и лошадь этого кентавра постоянно брыкается. История государств, так же как история человека, в основном отражает процесс взросления, потом некий период особой активности, потом старения. Хотя, совсем уж буквальных параллелей в аналогиях проводить нельзя, спекуляции начнутся.

В греческом Аиде течёт река забвения Лета. Тени пьют из неё, и больше их не терзают воспоминания о неоконченных делах и покинутых друзьях.Неоплатоники, верившие в перерождения, изменили миф. У них из Леты пьют души, которые отправляются в новую земную жизнь, чтобы не помнить, кем они были раньше.В индуизме и буддизме точно так же – только самые духовно продвинутые могут вспоминать свои прошлые реинкарнации и даже видеть чужие.

они называют человечество их утопии братским. Но братство это будет заново лишено личностей, как до Августина и до Шекспира, а находиться оно будет под несравненно более суровыми властью и контролем, чем когда-либо, изнутри и снаружи, сверху донизу. Братство помидоров в одной корзине, и нести корзину вперёд будут они, немногие левые, последние настоящие, прежние, обладающие личностью люди на Земле. Им будет в том высочайшая власть, и выгода, и служение, и жертва - не стать частью будущего, чрезвычайно занятыми, счастливыми муравьями. Они будут летучими звездами в тёмном небе над муравейником.

On n'habite pas un pays, on habite une langue. Une patrie, c’est cela et rien d’autre. (Человек живет не в стране, он живет внутри языка. Родина — это язык и ничего более)

Мне кажется, прощение — это отношение к человеку, то есть к тому, каким он стал к настоящему времени. Прощение — это тоже не навсегда, это не клятва вечного одобрения: человек может затем измениться и к худшему… Это не характеристика той внутренней сути человека, которая одна и та же, что бы ни случилось, мы же не выносим суд, мы просто прощаем или нет.

Пока я пью кофе, в квартире с окнами на небо, где-то пролетает самолёт с людьми и чемоданами, в которых есть плавки, крем, зубная щётка, пачка ибупрофена, майка с пальмой, непременные носки. Стюардесса, поправив юбку, выкатывает тележку с напитками, в салоне капризничает чей-то ребёнок. А где-то летит ракета. Она летит туда где в шкафчике есть плавки, крем, зубная щётка, пачка ибупрофена, майка с пальмой, непременные носки. Вам кофе, чай, вино? Через час посадка, пасспортный контроль, багаж, кофе, такси, опознание трупов, списки, протокол, скорая.

несбывшееся и тоска о нём нужны для внутреннего огня. Что человек без внутреннего огня? - Да всего лишь небольшая часть самого себя.)

сожаление о несбывшемся – важно не только психологически (некоторые чувства должны быть прожиты; ужимать себя до чистой конструктивности и «позитивности», не про нас будь сказано, - существенное огрубление себя и жизни вплоть до искажения), но и шире, как культурная именно форма, значимая не только внутри отдельной личности, но и за её пределами: во-первых, сожаление даёт понять – прояснить, продумать – ценность того, что не состоялось, а во-вторых, позволяет понять состоявшееся в его уязвимых точках и недостаточностях (как открытых для дальнейшей доработки, так и закрытых для неё, чтобы уж совсем не биться головой в отсутствующие двери). Ну и в-третьих: налаживает пути коммуникации, взаимодействия, взаимообмена элементами как между разными и равно необходимыми модусами бытия

…потребность в отчаянии – сколько ни сопротивляйся и отчаянию, и самой потребности в нём, - потребность в предельном. Без отчаяния, без приведения им всех чувств в состояние экстасиса не прочувствуешь ни мира, ни себя, ничего.

Но не обманет только дыхание отрешенности, которому нет имени и для которого всё в мире одинаково родственно.(«Отдельные записи», 1985 г.)

В нераздельном опыте целого как мира и как согласия — основание знания (опыта) единства, потому мы, так сказать, на каждом шагу ПОЗНАЁМ МИРОМ, мир есть то определяющее и опережающее целое, которое, само нами никогда не схваченное, самое раннее и простое, дает нам схватывать всё в отсвете своего единства — данного нам, это стоит повторить, не в сознании, а на опыте нас самих.

Кончая жизнь бедным, обойденным, оттесненным, ты вспоминаешь, что с раннего детства робко ходил среди экспансивных излучателей власти, повелевающих сгустков, всегда претендовавших на тебя, твое время, твои силы. От тебя требовали, тебя пристыжали, одергивали. Ты пробовал думать о том, что такое власть, никогда не мог понять и наверное не поймешь. Власть всходит на каком-то ущербе в человеке.

Что они сделали со своей человечностью, куда подевали, неужели не видят, как это безвыходно, — сел, поел, поспал, встал, погулял, познакомился, поел, погулял, поспал, встал, снова поспал, встал, поел, погулял, полежал, поел еще, потом еще поел, лег, поспал. На что они променяли мысль, полное человеческое существо, настоящее достоинство — быть в театре вещей, которые требуют человека, чтобы он увидел, как чудно они все устроены, с какой грозной и звонкой непостижимостью устроены вещи, так что гадай, бейся хоть всю жизнь, всё равно не поймешь, как сделан мир и всё в мире.

/"Ты меня предал", если я был — ну, хоть отчасти — в твоей власти и в твоём распоряжении. Я был твой, а теперь я не твой — отдан, передан, предан./ Да. Из этого, кстати, следует, что истинно свободного человека предать невозможно. (и Иуда, получается, не предатель. Ну либо ОН не свободен). "Тех, кого приручили" — да. Отсюда дальнейшие вопросы — "следует ли давать себя приручать", "насколько следует к кому-л привязываться", "надо ли учиться отвязываться" и т.п. Ответы на них (поступками, а не словами) — нетривиальны.

Каково женщине, когда выходит ее срок, как женщины – каково ей смотреть не такое уж старое видео с ее любимым мужчиной и знать, что сейчас она уже не такая привлекательная и такой больше не будет. И признаваться себе, что и любимый интересен ей как мужчина настолько, насколько она себе нравится с ним, как женщина. А нравиться себе, как женщина уже никогда не сможет и т.д. - это просто конец света, если женщина не находит как еще, в чем еще она может себе нравиться, чтобы им любить друг друга так же, как любили в постели или даже полнее. Этим новым может стать их дом - он найдет такой, чтобы был далекий вид из окна спальни с выходом на широкий балкон - потому, что она об этом мечтала, а она будет подрезать на заднем дворе огромные георгины, цветы его детства, удивляясь, сколько в них жизни, что они расцветают еще выше снова и снова.

Этот мир - удивительное место, всякий человек - усталое и разочарованное, но все еще могущественное божество. Докучливые условности в любое мгновение могут стать всего лишь правилами игры, опасной, но увлекательной - так играйте же, играйте и наслаждайтесь! ©

Очень важно иметь тайну или предчувствие чего-то неизведанного; это придает жизни некое безличное, нуминозное свойство. Кто не испытал ничего подобного, многое потерял. Человек должен осознавать, что живет в мире, полном тайн, что всегда остаются вещи, которые не поддаются объяснению, что его еще ждут неожиданности. Неожиданное, как и невероятное, всегда присутствует в этом мире. Жизнь без них была бы неполной, скудной. Мне с самого начала мир представлялся бесконечным и непостижимым. ©

пороговый уровень десяти основополагающих возможностей: 1. Жизнь. Возможность прожить человеческую жизни до старости, не умереть раньше срока или до того, как жизнь станет настолько несносной, что потеряет ценность. 2. Физическое здоровье. Иметь возможность наслаждаться хорошим здоровьем, в том числе здоровьем репродуктивным, нормально питаться и иметь пристойное жилье. 3. Телесная неприкосновенность. Иметь возможность свободно перемещаться с места на место; не опасаться насилия, в том числе сексуального, насилия в семье; иметь возможности сексуального удовлетворения и выбора в репродуктивных вопросах. 4. Чувства, воображение и мысли. Иметь возможность использовать органы чувств, воображать, мыслить и рассуждать, причем делать это так, как подобает «полноценному человеку», обладающему адекватным образованием, в том числе навыками грамотности и базовыми знаниями математики и естественных наук. Иметь возможность пользоваться воображением и мышлением в процессе переживания событий и произведений искусства — религиозных, литературных, музыкальных и прочих. Иметь возможность пользоваться собственным разумом — под защитой гарантий свободы совести и мысли — в политических, художественных и религиозных практиках. Иметь возможность испытывать наслаждение и избегать не необходимой боли. 5. Эмоции. Иметь возможность испытывать привязанность к вещам и людям; любить тех, кто любит и заботится о нас; огорчаться их отсутствием; в целом иметь возможность любить, печалиться, испытывать страсти, благодарность и оправданный гнев. Человек должен иметь право на эмоциональное развитие, не омраченное страхом и тревогой. (Гарантировать эту возможность значит гарантировать наличие всех форм людских объединений, которые можно считать необходимыми для развития человека.) 6. Практический разум. Иметь возможность формировать представление о благе посредством критического осмысления и планирования своей жизни. (Для этого необходимы гарантии свободы совести и соблюдения религиозных обрядов.) 7. Членство. (А) Иметь возможность жить с другими людьми и ради их блага, признавать других и заботиться о них, вступать в разнообразные формы социального взаимодействия с ними; быть способным входить в чужое положение. (Для этого необходимо оберегать институты, обеспечивающие и питающие подобные формы принадлежности, необходимо гарантировать свободу собраний и политических выступлений.) (B) Иметь социальные основания самоуважения и неунижения; иметь возможность быть существом, требующим от других уважения собственного достоинства и равного обращения. Для этого требуются гарантии отсутствия дискриминации по половому признаку, сексуальной ориентации, а также этнической, кастовой, религиозной или национальной принадлежности. 8. Другие виды живых существ. Иметь возможность заботиться о животных и взаимодействовать с ними, а также с растениями и другими частями природного мира. 9. Игра. Иметь возможность смеяться, играть, наслаждаться отдыхом и развлечениями. 10. Контролировать свою среду обитания. (А) В политическом плане. Иметь возможность действенного участия в принятии политических решений, от которых зависит жизнь человека; обладать правом участия в политической жизни, иметь гарантии свободы слова и собраний. (B) В материальном плане. Иметь возможность владеть собственностью (как движимой, так и недвижимой), а также обладать правами на собственность наравне с другими; обладать равным со всеми правом на труд; быть свободным от угрозы несанкционированного обыска и изъятия имущества. На рабочем месте обладать возможностью трудиться как человек, использовать свой практический разум и вступать в осмысленные отношения взаимного признания с другими рабочими.

Обида - умышленное неузнавание. Мы столкнулись лоб в лоб, и не заметили друг друга (или сделали вид, что не заметили). Кажется, взаимное отсутствие, развёрстость, чуждость способны парадоксальным образом приблизить момент узнавания. Нас ждёт катарсис - когда мы, наконец, согласимся с тем, что существуем. А пока приходится держать это про запас. Прятать в кулаке, жадничать, оттягивать до последнего, надеясь на то, что однажды нам всё же понадобится то, что мы так тщательно друг от друга скрываем.

Норма как идеал, ненормальность как другой идеалНормальность бывает статистическая, а бывает экзистенциальная. Хайдеггер вводит понятие "подлинное существование". Это и есть идеал. Но есть ли это норма? Рассмотрим. Статистическая норма далека от идеала. Статистически у большинства зимой бывает насморк, из этого не следует, что насморк норма. Даже в физиологии норма совпадает с идеалом, чтобы все органы функционировали незаметно, чтобы на них можно было положиться. Носом дышать, ногами ходить, глазами видеть. Все мы очень хорошо понимаем, что такое нормальное функционирование организма. Это когда мы о нём не думаем. (Где у нас почки? Как правило, здоровый человек этого не знает, большинство показывают на район поясницы, хотя почки выше. Зато как заболят, так сразу знаем, где болит) Теперь, что такое нормальное функционирование психики? По сути, аналогию надо строить таким же образом. Это когда мы о своих психических функциях не думаем. Но это очень странно, поскольку у нас же мысли внутри психики, мы же психикой думаем, как она может в них не присутствовать? Например, нормально ли думать о себе? Рефлексия – это когда одни мысли исследуют другие мысли. Их объект, их метод, их работу. Человек без рефлексии далеко не уйдет, и умным его назвать никак нельзя. Поэтому вопрос вообще, хорошо ли для психики быть совершенно нормальной. Тогда человек может отлично решать внешние задачи, быть каким-нибудь бизнесменом или политиком, и это и есть норма психики. А философом, учёным, писателем он не будет, и подлинное существование по Хайдеггеру ему недоступно. Даже для того, чтобы поставить себе долгосрочные цели, уже нужна рефлексия, некое пребывание наедине с самим собой. Это нужно для понимания, какая деятельность тебе больше подходит, чего ты хочешь, чего ты любишь. Душа рождается в момент остановки деятельности, учит нас А. Гелен. А Хайдеггер учит, что надо расслышать зов совести, который тоже звучит в глубине души Из этого следует, что умным человек становится, когда психика его принципиально ненормальна. Она обращается к самой себе, она изучает себя. Она обретает рефлексию, совесть, становится способной к самовоздействию. Цели становятся не только внешними (поесть, убить врага, подсидеть конкурента, обмануть девушку), но и внутренними. Расслышать совесть, моральный закон внутри, найти свое призвание, сочинить стихотворение, написать пост в фб о том, что я думаюЭто неэффективно с точки зрения внешней адаптации, но у человека задача не только в адаптации. У него среди целей есть ещё самоактуализация, как учит нас МаслоуИ без нее нет ощущения смысла жизни, по крайней мере у части людей. Конечно, есть и такая часть, которой внешних целей вполне хватает. Они нормальныВывод тут такой, что совсем не обязательно стремиться к норме. По крайне если ее определить как идеальное функционирование Все, что имеет отношение к совести, всегда внутреннее, и оно всегда мешает и тормозит. Само торможение уже самовоздействие, а торможение – это все высшие функции. Совесть, самовоздействие, внутренние события, внутренний мир, рефлексия – все это ненормально с точки зрения эффективной адаптации, но все это делает человека умнееВпрочем, ум тоже можно определять по-разному. Некоторые скажут, что ум у человека – это инструмент деятельности. А то есть ещё IQ. Что такое IQ? Это инструмент для решения тестов на IQ. Хотя иногда этот тест позволяет сделать небольшие выводы о логическом мышленииЧто такое ум? Я погружена в социум философов, и естественным образом для меня ум – это способность мыслить философски. Но не только, конечно. Для меня, например, некоторая музыка бывает умной. Совершенно не могу объяснить, как это получается, почему эта, а не другая. Ни сложность, ни неожиданность, ни красота роли здесь не играют Но вообще, если не брать такие странные вещи, обычный ум мне представляется инструментом, который должен решить вопрос о бытии в мире. Сделать это бытие подлинным, сообразным с совестью, с призванием. И решить задачи, как ужиться с людьми не травматично ни для себя, ни для них. Познать себя, людей, науку, устройство бытовой техники, если это необходимоНеплохо при этом ещё и денег заработатьНо это не главная цельМир в душе, вот одна из главных целей, вот для чего нужен ум, и это же, наверное, ответ на выше поставленный вопрос о нормеНо не путем устранения души. Это надо иметь в виду. Хотя дальше встает вопрос, что такое душа

Речь даже не только о "своих". И даже не о "чужих". Речь о тех, кто НИКТО. Ни свой, ни чужой. Не тот, у кого хорошая и плохая доля, а о том, у кого её нет вовсе. Понимаете, почему подавать таким = подавать богам и мертвым (и почему вдруг актуальными стали животные)? "Никто", у кого вообще нет никакой своей доли - не может быть человеком. Это уже что-то из мира духов. Собственно, в архаике так все и было - всевозможные странники (и не из числа живущих в своей деревне, и не из числа живущих в чужих, соседних) так и воспринимались. Но нам, современным людям, живущим в городах среди бесчисленных незнакомцев и общающимся с незнакомцами в сети, - это, прямо скажем... непросто. Глядя на нуждающегося, мы уже не можем просто волевым усилием отключить разум и вернуться в архаику - мы будем помнить, что имеем дело именно с человеком, со своей историей и со своей судьбой и долей (пусть у этого человека она и худая).Поэтому и животные. Понятно, что не чьи-то домашние - это уже нечто с долей. Плохой или хорошей, в хижине или дворце - но они уже разделяют долю своих хозяев. С точки зрения славянской мифологии нам важны именно никто и не имеющие вообще ничего - как принадлежащие миру духов.

Люди с отрицательными эмоциями могут жить долго, однако:-качество этой жизни обычно низкое (с точки зрения здоровья, отношений, изобилия и других аспектов жизни)-уровень осознанности и гармонии с миром обычно низкий-многие такие души имеют насыщенный опыт нижних миров и привыкли так жить.

На наших глазах произошел очередной прыжок в сторону равенства полов, а мы и не заметили. А между прочим, тектонический сдвиг! Мужчин теперь тоже унижают шампуни.Раньше же как было? Женская косметика продавалась как? Гель для проблемных мест, крем для сухой и потерявшей эластичность кожи, шампунь для редких, выпадающих, склонных к жирности и вызывающих отвращения волос.А мужской дезодорант, он для сильных, мускулистых и неотразимых мужчин.Женщины знакомы с этой фигней тысячелетиями (и до сих пор не вывели от нее противоядия, я в нас разочарована, девочки). Они знают, что они всегда слишком громкие или слишком тихие, у них неправильный цвет лица, не те волосы, зачем-то отрастает грудь или наоборот не растет, когда нужно, они слишком молоды и глупы — и уже через секунду слишком старые и им уже ничего не поможет. Женщины с ловкостью фокусника умудряются постоянно быть какими-то не такими, не попадать ни в одно определение «нормальной женщины» и вынуждены от колыбели до могилы стыдиться себя, мучительно втирая очередной ртутный раствор в лицо, капая белладонну в глаза и перетягивая тело металлическими конструкциями, чтобы хоть как-то соответствовать. Хоть они и понимают, что все тщетно. Такой вот дурной пол.Я когда-то давно во вконтакте сменила пол (надеюсь, хоть это еще законно?), так как устала от рекламных призывов срочно худеть и красить ногти, а то никто замуж не возьмет. Мне постоянно сообщали о том, что я толстая, глупая и не в меру волосатая. Я устала от такой прицельной атаки на свою телесность и поставила галку напротив квадратика М.Мой мир преисполнился фотографиями машин, квартир и красивых девушек (видимо, с правильным количеством волос). Я вздохнула с облегчением на пару лет. Девушки убеждали меня вложить все мои деньги в какие-то инвестиции, и меня приятно грела мысль о том, что девушки думают, что у меня есть эти деньги.Но вот уже несколько лет мой мужской мир трещит по швам. «Я не понимаю, почему ты такой бедный!» — кричит на меня реклама. «Подними свою жирную жопу» — вторит ей другая. «Ты гребанный неудачник!» — подводит вывод всем моим прочитанным кукам третий баннер.Средства гигиены также восстали против мужского чувства собственного достоинства, и теперь на полках красуются мужские шампуни для тонких, поврежденных и видавших лучшие годы волос. Которые растут на этом вот нищем неудачнике. Да, я с тобой разговариваю.Все. Теперь от бесконечного тыканья носом в собственную никчемность невозможно скрыться, даже имея Y хромосому.де-то я вычитала лучший слоган евер, который проговариваю себе каждый раз, когда чувствую, что готова провалиться сквозь землю. «В обществе, которое заставляет каждого ненавидеть себя, любовь к себе — это форма гражданского протеста».Раньше об этом нужно было помнить женщинам. Теперь это необходимо вызубрить всем.Чувство омерзения, которое ты испытываешь, глядя на себя в зеркало, — это вирус, имплантированный в твою голову, чтобы продать тебе побольше хлама. Звучит бредово, но это правда.

"Философия для подростков" является пробуждение мышления в тех его глубинах, которые, когда мы находимся в режиме обыденных установок повседневной жизни, обычно дремлют. Расшевелить ум, побудить его к критической мысли, заставить замечать то, что, как правило, не заметно, сподобить уяснить что-то настолько простое, что позволит с легкостью понимать даже самое сложное, научиться видеть глубже, дальше и шире – вот список тех умений, на которые стоит ориентироваться при освоении философии. Но приобрести эти навыки можно только при активном соавторстве – сколь бы ни был хорош учитель, он не сможет научить нас тому, к чему мы не пришли сами, что не продумали самостоятельно. Учитель нужен не для того, чтобы передать знание как некую вещь, но для того, чтобы спровоцировать нас к индивидуальной мыслительной работе. Только набравшись решимости обдумывать что-то всерьез и до конца, мы с изумлением обнаружим в своей мысли такие потаенные и захватывающие дух измерения, о которых раньше и не догадывались. Рискнув войти в лабиринт философского знания, по выходу из него мы заметим, что мир изменился. Но занимаясь философией нужно помнить еще кое что (что удержит нас от возможного разочарования). Философский взгляд на вещи доступен не во все те моменты, когда бы постигающий ее этого пожелал. И как долго и тщательно мы бы ни упражнялись в философии, мы не сможем воспользоваться плодами накопленного ранее опыта: философская работа всегда будет начинаться как в первый раз. Понятое вчера может оказаться совершенно неясным сегодня: например, слова, сопутствовавшие пониманию, останутся прежними, но былая ясность не пожелает возвратиться. Это может показаться обидным – в отличие от других типов знания, философию всего труднее превратить в капитал. Но у хрупкости философского понимания есть и свои плюсы. Пожалуй, в сравнении с прочими видами знания философское знание является самым демократичным: профессионал, посвятивший философским размышлениям долгие годы и новичок, только приступающий к ним, могут быстро уравнять свои позиции. Это как раз связано с тем, что философское понимание нельзя накопить – его можно только актуально испытывать. Но в этом качестве, начинающий специалист может дать фору искушенному и умудренному ветерану: чтобы осознать что-то здесь и сейчас вся история прошлых пониманий может оказаться избыточной, в то время как открытость и сосредоточенность могут помочь добиться глубокого схватывания прямо с чистого листа.Итак подлинное назначение нашего курса далеко от того, чтобы обучить нас некоему ремеслу или преподать конкретные практические навыки, которые в последующем можно было бы успешно конвертировать в прибыльные дивиденды. Предназначение курса «Философия для подростков» скорее в том, чтобы сделать наше пребывание в мире поистине остросюжетным и захватывающим предприятием.

[Разговоры]- Жизнь чересчур трудна. Куда ни плюнь, везде проблемы.- Особенно после того, как туда плюнуть.

"образ успешного и благополучного человека" в любое время и любом месте это карго-культ, до тех пор, пока человек не знает кто он и что он есть на самом деле.

«Для того чтобы жить сносно, нужно затратить не меньше усилий, чем чтобы править миром». Жизнь обывателя даже в мирное, сытое время ведь тоже борьба, несмотря на ничтожность цели — выжить, прожить как можно дольше. Это не так просто. Тут свои трудности, свои взлёты, падения, свои драмы; и слеза карлика, как известно, не меньше слезы великана. Вот только читать это никто не станет. Даже сами обыватели.

Лично для меня это переживание своей обычности было мучительно. Во‑первых, тяжело осознавать, что ты такой же, как и все, и у тебя нет никаких поводов выпендриваться (а хочется). Во‑вторых, ужасно вспоминать, как нелепо ты выглядел во множестве жизненных ситуаций.Но зато происходит переоценка. Я понял, насколько высоко стоят люди, умеющие искренне сказать «спасибо», «пожалуйста», «извини», «можно?» — и вообще, сколько ценности в том, кто не завышает своей цены.Мы часто ищем каких‑то заковыристых техник для развития. А эффективными оказываются очень простые, постоянные практики. Спрашивайте разрешения, благодарите, говорите «пожалуйста» ( вместо обесценивающего не за что ), извиняйтесь за сделанные или сказанные глупости.Очень важно — ищите удовольствия в этих словах.Позволь мне… — не требовательно, а с удовольствием, с ощущением вкуса отказа от контроля.Прости… — не вынужденно‑раздраженно, а мягко‑признательно.Пожалуйста — с благодарностью за благодарность.Как бы богаче, насыщенней, более чувственно, чтобы тело было включено.

Скажем, для примера, некоторые люди говорят про себя: «Окей, я имею личную жизнь. Вау! Я не одинок». Другие люди говорят про себя, что они одиноки, не имеют личной жизни. Как вы проинтерпретируете, что определяет подобную ситуацию счастья или несчастья? Она никак не связана с тем являетесь ли вы богатыми, бедными, образованными, необразованными, принадлежите ли вы к высшей касте или низшей. Нет, конечное основание такой ситуации лежит внутри вас самих. Именно по этой причине Гаутама сказал, что на глубинном уровне каждого, на глубинном уровне истинной природы любого ума, каждый чист как Будда. Каждый. Если это так, то каждый подобен ребенку просветленного существа. Каждый идет к тому, чтобы стать просветленным. Дело здесь в том, прилагаете вы усилия или нет. Это ваше индивидуальное дело. Если вкладываете усилия, то каждый имеет возможность. По той причине, что этот свет, истинная чистота, совершенный, пылающий свет есть внутри каждого из нас.

Теперь, если она такая чистая, то как приходят к нам все эти ментальные загрязнения? Какова их природа? По своей природе ментальные загрязнения являются формой невежества. Мы не видим нашей истинной природы. Если вы не видите вашей истинной природы, то причиной этого является невежество. Невежество подразумевает незнание. Незнание того, что вы имеете такую прекрасную природу внутри себя. Отсутствие такого знания известно, как невежество. Невежество ответственно за притяжение всей этой ментальной грязи. Когда она притянулась вы становитесь очень уязвимыми. Вы становитесь очень слабы. И если вы не хотите быть слабыми, то удалите ментальную грязь, тогда проявится чистота.

Суфийская Традиция не является ни религией, ни культом. Это жизненная философия, и ее цель – предложить человеку практический путь к достижению более высокого уровня сознания

Традиция считает, что человек, в его нынешнем состоянии, является обусловленным существом – натренированным с рождения на принятие, без сомнений и раздумья, множества навязанных воззрений, установок и теорий, которые направляют его мысли и действия в течение всей жизни. Такое обусловливание далеко не всегда бывает плохим или негативным и, до известной степени, даже необходимо. Вера, добродетельность, дисциплина, надежность, уважение к старшим и установленному порядку – все эти качества весьма желательны, им следует обучать, а также овладевать ими и практиковать их.Мы полагаем, что чистота внутреннего существа человека, в гармонии с Планом Великого Дизайнера, может поднять его над обычной реальностью и защитить от разложения и загрязнения, приходящих от «внешнего мира». Такой путь не означает необходимости уединения в горной пещере или в келье отшельника. Напротив, это означает быть полноценным (и даже лучшим) членом общества, пребывающим «в мире, но не от мира», следующим правилам и дисциплине для того, чтобы достичь мира с самим собой и, путем личного примера, помогать своим знанием другим достойным людям, со смирением и целеустремленностью. Это означает внимать велению великой Природы, желающей, чтобы тайны Традиции стали известны только тем, чьи намерения чисты, и кто может призвать Господина Жизни в свидетели, что он будет использовать дарованную ему Мудрость честно и во благо.

Человек - запятая времени, а хочет быть точкой с запятой.

Отголоски мира отражаются в некоторых душах, как будто звучат среди пустых сосудов.

Только «грусть развалин» может когда-нибудь извинить эти современные конструкции ?

Когда археолог в конце концов натыкается на остатки храма, он понимает, что нашел следы человека.

Изобилие чего угодно (например, человека) не просто делает это дешевым, но еще и вызывает тошноту.

‘Во всех утверждениях о «внешнем» (сам факт существования которого, строго говоря, недоказуем) мире по-умолчанию учитывается то обстоятельство, что ВСЕГДА внешний мир воспринимается хомо сапиенсом через дополнительный слой абстрагирования, который информацию, поступающую (предположительно) из внешнего мира всегда искажает.’

‘Несмотря на некоторые различия в интерпретации механизмов и источников субъективного, можно сказать, что все они [представители различных направлений философии и педагогики] говорят о наличии в сознании человека некоторой виртуальной динамической модели. В этой модели мир природы отграничен от человека и противопоставлен ему, являясь источником событий, составляющих содержание его бытия.’

есть «особое искусство преодоления противоречий»: не устраняя, не скрывая, не замалчивая, не отрицая противоречий, раскрытие их и преображение в новые формы гармонии. Таким искусством в области реальной помощи человеку и является дианализ. Формула дианализа: примирение неизбежных противоречий жизни личности. Если расписать по строкам табличной формы пентады, то получим: 1. Примирение 2. Неизбежных 3. Противоречий 4. Жизни 5. Личности «Примирение» – начало начал. В формуле дианализа «спрятана Лира», которая «примиряет», т.е. по принципу мира гармонизирует противоположности и противоречия, которые неизбежны в жизни человека. «Неизбежность» противоречий поставлена в формуле на второе место (второе начало пентады), что означает познаваемость этих противоречий. Терапия – это открытое рассмотрение противоречий. Болезнь – бегство от познания. Дискуссия исцеляет тем, что прекращает вечное убегание от правды, от проблемы, от противоречий, которые живут только тогда, когда сталкиваются и «искрят». Это – «Лук», символ бескомпромиссной борьбы, взаимоуничтожения противоречий. Познание уничтожает противоречия, ставя пределы, «определяя» противоречие! Познание порождает новые противоречия, раздвигая границы знания в сторону незнания. «Противоречия» поставлены на третье место – Становление. Только противоречия и толкают человека в своем развитии. Это понимают почти во всех «модальностях» психотерапии и теориях личности. Чтобы быть личностью необходимо постоянно преодолевать себя самого, без конца противоречить самому себе! «Жизнь» всегда есть факт, с которым необходимо считаться, поэтому в формуле это понятие на месте Ставшего, факта. «Личность» – смысловое всеединство человека, возможное только в мифе и средствами мифа – «логики чудесного», абсолютной диалектики. Фактичность личности есть ее обычная повседневная жизнь во всех мельчайших проявлениях. Сколько бы человек не жил, хоть 968 лет, как Мафусаил, он не сможет проявить все свое потенциальное богатство. В пространстве мифа это возможно. В мифе человек всегда Личность, всегда дана вся целиком, не частями. Символически дианализ есть синтез Лука и Лиры!

не секрет, что у людей, обученных грамоте с раннего детства, по большей части хуже с распознаванием лиц. Там за распознавание букв (вроде b-p-q-d) и лиц отвечает один отдел мозга, двоих этот Боливар выносит с трудом.Еще память страдает, по вполне очевидным причинам. От информационной депривации даже у грамотных разверзаются просто бездны памяти; а кто сызмальства заточен именно на запоминание со слуха, сейчас бы вообще показался сверхчеловеком в этом отношении (с другой стороны, хорошая память плохо сказывается на логическом мышлении по вполне понятным причинам: зачем тратить усилия следить за авторской мыслью или понимать, как выводится формула, если ты без труда шпаришь страницу из фотографической памяти, а для окружающих нет разницы? Мозг ленив).А еще у «книжных детей» — которые книги глотают с четырех-пяти пачками — вообще хуже с социальным взаимодействием и распознаванием чужих эмоций. Такая легкая форма аутизма, наверное :) 0lenka

если люди не умеют пользоваться речью, не способны выражать свои чувства в ситуации экзистенциального вызова. Пытаются сказать, что чувствуют, – но не могут. Интеллектуальных, вербальных ресурсов недостаточно. И это приводит к бешеному росту агрессии. Агрессия возникает, когда человек неспособен внятно и самокритично описать, что с ним происходит" Г. Гусейнов