"Некто задается целью нарисовать мир. В течение многих лет этот человек населяет пространство образами провинций, царств, хребтов, бухт, кораблей, островов, рыб, комнат, инструментов, светил, лошадей и людей. Незадолго перед смертью он открывает, что этот неспешный лабиринт отображает черты его лица"

В искусствах деградирует (обесценено) мастерство и красота. При этом искусство, напротив, интеллектуализируется, концептуализируется, мигрирует из пространства собственно искусства, пытается мимикрировать под "науку". Нельзя просто нарисовать картинку, нужно подвести под нее какие-то интеллектуализированные обоснования, сформулировать какую-то "теорию". В этом смысле искусство отображает в символической форме общекультурный тренд к "онаучиванию" всего что только можно и что нельзя. А в эпоху Возрождения оно выражало мечту о Золотом Веке, а в Раннее Новое время - мечту о "Золотом Разуме" (рационализм). Деградация началась гораздо раньше Второй мировой, она началась с промышленной революции, когда стало становиться понятно, что Золотой Разум несет в себе не божественную гармонию, а черный дым фабрик и паровозов, а потом танки, пулеметы и ядовитые газы. Мечтам о красоте и гармонии не осталось места в реальности, и искусство полезло туда, где нужно не мастерство художника, а усидчивость калькулятора ("заткнись и считай"). А на обратной стороне медали (на обратной стороне "науки"), нарисовались "примитивы", "наивы" и пр., как реакиция на усложнение мира, выходящее за пределы возможностей неспсредственного чувственного переживания - но для "примитивов" красота и мастерство также оказались чужими, ненужными - и недоступными

сон - это ничто иное, как одна из форм существования живой материи. Прямо так фундаментально. Что спят, так или иначе, все мало-мальски сложные живые существа......сон это особая активная фаза жизни, что во сне организм не отдыхает, а работает. Что мозг, память и человеческая личность не может функционировать без того, чтобы непрерывно не переносить свежие полученные данные из оперативной памяти (предположительно, гиппокампа), в долговременную память (неокортекс), где эти данные будут упорядочены, связаны и размещены уже надолго.Что "мышечной" памяти вообще нет, а есть только память мозга и при этом не только обучение, условно говоря, интеллектуальной или эмоциональной деятельности требует сна для закрепления, но и физические упражнения, память о которых должна быть упакована в соответствующую область мозга.Выводы из всего многосотстраничного кирпича довольно банальны... спать надо много (8 часов как минимум), сон должен быть качественным, то есть содержать фазы медленного и быстрого сна, без чередование которых информация не будет правильно обработана.

"...вопрос Фомы Аквинского о зле в мире невозможно отрешить от его аристотелизирующего воззрения на безупречность движения небесных тел. Согласно Фоме Аквинскому, та часть универсума, в которой заявило о себе зло, — это небольшая, почти незаметная часть универсума, которая уж точно не может характеризовать целое; и значит, мы не можем умозаключать от той части мира, в которой проявилось зло, о свойствах всего мира и тем более Создателя"

«Бог существует, поскольку математика, несомненно, непротиворечива, но существует и дьявол, поскольку доказать ее непротиворечивость мы не можем»

мы можем предположить, что все наше восприятие – не более чем интерфейс. Вещи, которые мы способны воспринимать, в действительности не реальны, не существуют вне нашего восприятия и не имеют причинно-следственной силы.Это, в частности, значит, что сознание никак не может быть результатом деятельности мозга, поскольку и мозг, и составляющие его нейроны тоже не существуют вне восприятия. Они порождены сознанием, а потому не в состоянии породить его.Но это предположение влечет за собой новые вопросы. Если материя не может служить основанием для теорий, то что может?Естественный ответ – сознание. Теория объектов должна начаться с теории субъекта.

'Тот, кто посвящает свою жизнь изучению отдельных природных взаимосвязей, то и дело невольно задается вопросом о том, как эти отдельные взаимосвязи гармонично встраиваются в целое, какими предстают для нас жизнь и мир. И хотя исследование отдельных законов природы, несомненно, станет для этого человека бесконечно увлекательной игрой, которая принесет ему тем больше счастья, чем увереннее он овладеет законами природы — все же на протяжении одной жизни даже самая разнообразная и искусно осуществляемая игра становится бессодержательной, если она не касается категории всеобщего. В таком случае мысли будут все время вращаться вокруг вопроса о том, каким образом остается единым то целое, что мы (в зависимости от того, мыслим ли мы себя включенными в него или находящимися за его пределами) зовем жизнью или миром и на каком месте в этом целом находятся те особые взаимосвязи, которым посвящается значительная часть жизни.'

Опыт выхода из тела в состоянии комы и возвращения в него, разве это не еще один культ со своей мифологией. Как и Большой взрыв — это наукообразная религия и всего лишь неспособность помыслить себе нечто, не имеющее начало и конца, которое не влезает и никогда не влезет в дискретные человеческие знания в силу их фатальной ограниченности, сколько бы мы свои знания ни расширяли и ни детализировали. Люди заблуждаются везде, не только в церквях или ашрамах. Ограниченное существо, каким является человек, не способно постичь безграничное, каким является мир, в котором это ограниченное существо временно обитает, и не в состоянии быть совершенным нигде, ни в церкви, ни вне церкви, ни благодаря книгам, ни будучи безграмотным, ни обладая изумительно соблазнительным телом, ни разъедаясь до состояния не пролезающего в двери пузыря.

Эволюцию западных представлений о человеческом «я» можно описать параболой. Древние греки полагали подлинное мышление объективным процессом, а все то, что шло от субъективного начала, объявляли мнением, в котором и разбираться не стоит. Пожалуй, впервые о непреходящей правде своего внутреннего голоса заговорил Августин Блаженный. Уже в Новое время Декарт сделал «я» основанием истинного знания, Кант — условием всякого опыта, а Фихте и вовсе — творцом всего, что не «я». С этой вершины быстро начался закат: Юм назвал «я» привычкой, Ницше — игрой слов, Фрейд открыл под «я» океан бессознательного и т. д. Наконец, современные когнитивные науки, основываясь на экспериментах с мозгом и сознанием, провозгласили вторичность, эпифеноменальность нашего «я», его, в общем-то, необязательность для сознания. Но если это так, почему «я» остается важным для нас, почему мы продолжаем ощущать его центром и смыслом своего существования и как преодолеть пропасть между экзистенциальным ощущением «я» и объективным научным взглядом?

Передний край науки и техники далеко ушел от уровня понимания большинства жителей планеты, так что науку во все большей мере двигают вперед меньшинства всех видов, отобранные меньшинствами из числа представителей меньшинств. Раз так, наука неминуемо окукливается, теряет широту взгляда, притормаживает — по сравнению с тем, что могло бы быть. Научные теории превращаются в локальные культы, как дарвинизм, язык описания становится важнее предмета описания, как это сейчас происходит с математикой.

Апофеозом нынешней науки (материализма, феноменализма, редукционизма) станет, говоря упрощённо, доказательство существование души как фундаментальной метафизической основы физической природы. Это приведёт к революции в мировоззрении. За этим открытием естественным образом последует ренессанс того, что тут названо «схоластикой», тысячелетнее размежевание науки и религии закончится, пусть даже от науки и от религии самих по себе и в их нынешнем смысле мало что останется, в первую очередь концептуально, конечно. Это будет интересная трансмутация и синтез. Религия станет не только универсальной (общечеловеческой), но и в определённом смысле более научной, избавится от суеверий, книжничества, спекулятивного догматизма и пр. древних радостей. Аналогично наука станет более метафизической, избавившись от сюрреализма формальных установок и одномерного «дарвиновского» понимания реальности. В общем, будет весело. Включайтесь в процесс, уже можно, если осторожно...

Из-за того что или вместе с тем что античность не согласилась пойти путем микроскопа, и известна причина почему не согласилась, потому что для античности дробление величины на отрезки не имело остановки, понятия математического предела просто не существовало, т. е. человек взявшись делить и дробить величину заведомо бесследно проваливался внутрь этого процесса так что было всё равно где остановиться, то микроскоп и не был нужен, потому что то что видно глазами это и есть уже микроскоп, на любой другой ступени углубления под ногами, так сказать, останется ровно такая же бездна для углубления, если от бесконечности отнять конечную величину мы получим снова бесконечность, о которой абсурдно говорить, что эта вторая бесконечность уже «меньше» чем та первая.

Вот в левой руке у меня перо, а в правой — молоток. И можно сказать, что одной из причин, по которой мы сюда добрались, был джентельмен по имени Галилео, живший очень давно, который сделал довольно существенное открытие о падающих телах в гравитационных полях. И мы подумали: где найти лучшее место, чтобы подтвердить его результаты, как не на Луне? Так что мы решили, что попробуем это вам сейчас показать. Я отпущу оба предмета, и, будем надеяться, они достигнут поверхности одновременно. [Он разжимает перчатки — молоток и соколиное перо падают на лунную поверхность в согласии с ожиданием]

”Quantum mechanics was born in statistics and it will end in statistics.”E. Schrödinger

Согласно господствующей в научных кругах гипотезе Луна образовалась, когда в молодую Землю врезалась протопланета размером примерно с Марс, обычно называемая Теей. В результате этого гигантского удара на орбиту была выброшена огромная масса осколков. В дальнейшем они слиплись воедино, что и привело к формированию Луны.

компьютеры способны решить очень многие проблемы, кроме одной. Я считаю, что они помогут решить проблему глобального потепления. Они способны дать нам термоядерные электростанции, которые не вырабатывают ядерных отходов. Они создадут новые лекарства от таких болезней, как рак, болезнь Альцгеймера или синдром Паркинсона, они, безусловно, станут источником повышения благосостояния общества.Но есть одна вещь, которая на данный момент квантовым компьютерам не по зубам: искоренение таких человеческих слабостей, как желание вести войны или зависть.

«Научная творческая мысль выходит за пределы логики (включая в логику и диалектику в разных ее пониманиях). Личность опирается в своих научных достижениях на явления, логикой (как бы расширенно мы ее ни понимали) не охватываемые.

«Мир предстает перед нами не как составленный из отдельных «кирпичиков» (атомов), а в виде процессов наподобие вихрей, турбулентностей, волн, солитонов, диссипативных [ 51 ] структур. Вдумайтесь, насколько фундаментальна эта идея. Простейшая среда по некоторым вполне строгим законам пятнается особыми точками, областями, структурами. А хаос в ней играет не только роль «подталкивателя» к свойственным самой среде состояниям, но и роль клея: он согласует между собой отдельные процессы, соединяя простые структуры в сложные, действуя как опытный, хотя и незаметный режиссер».

А вообще ведь обычное дело ещё вот в каком плане. Аксиомы и определения в математике — это не то же, что принципы и определения в философии. В математике это чисто рабочий инструмент: удобное место для начала дедукций, придающих зданию твёрдость, не более. Весь смысл понятий — не в них. Поскольку философских определений математики давать не умеют (и то: ведь тяжело давать определения чему-то такому, что скорее делается или воспринимается, чем мыслится), то в математической книжке смысл понятия надо искать под параграфом "Основные свойства" либо (что почти то же самое в этом плане — то бишь снова выборка важнейшего, из которой и можно восстановить мысль автора) "Примеры". К сожалению, многие люди переносят эту привычку и вообще на чтение любых текстов, не только математических, а потому на каждую мысль требуют примера, иначе им непонятно. Математика мало кому понятна и известна, однако на многих влияет… Высокое, высокое дело

в то время как (в идеале) наука есть верная настройка мышления, а религия есть верная настройка воли, искусство есть верная настройка восприятия.

Лет 10 назад, когда я ещё работала в универе, к нам приходил с лекцией некий могучий старикан. Который в молодости, будучи геологом и занимаясь разведкой, официально себе прикупил землицы с месторождениями, все честно. Он просто уже 50 лет назад неплохо понимал будущие нужды промышленности. И в золотишке разбирался В результате в 50 лет сколотил себе состояние, сколько там миллионов не говорил. Но потратил около 12 из них на домашнюю лабораторию по изучению химии атмосферы (органических компонентов), включая вышку с зондом на тросах, который мог подниматься весьма высоко и нести связку приборов и пробосборники. Дома же стояли газоанализаторы и прочие хроматографы. И они с женой долгие годы собирали данные, публиковали статьи, ездили на конференции, все за свой счёт. И очень были уважаемы в сообществе, ибо наука была первый сорт. А в конце лекции он нам сказал: remember young people, land and gold, gold and land, this is what you need to do good science! Вот у него было все в порядке с интересом, и никакой бюрократии.

Ели мы рассмотрим дуализм "физика — лирика" как корпускулярно-волновой, или как пару координаты-импульс принципа неопределённости, то можно увидеть, что такая крайняя формализация и детерминизм как "объяснение" имеет место только в физике, то есть на левом краю спектра познания, а если мы смещаемся по спектру в сторону лирики (позитивизма) то и в науках начинает преобладать необъяснимое, неопределённость.Нужно понимать разницу в науках. "Физика" и "биология" не одно и тоже. Центральной точкой в спектре познания является "психология", она же точка наибольшей вероятности или "правды жизни". По краям от неё физика (голые координаты, логика, факты) и метафизика (голый импульс, интуиция, откровения).

Это не моя область. Но что знаю. Психиатрия - наименее научная область медицины, что мне сами психиатры и говорили. Когда-то давно там было очень интересно. Психиатры работали также философами и писателями, искали ответы и пробовали самые разные вещи (я сейчас про внушения и терапии, а не избиения и электрошоки). Потом пришли фармпрепараты и к сожалению психиатрия сильно деградировала. Есть попытки заглянуть со стороны генетики, но там тоже полета мысли нет. Обезьянья работа по перебору аллелей....Насколько я понимаю, нет никакого общего мнения и даже каких-то школ спорящих. Есть ещё интересные психиатры со своими идеями, но это системно никак не развивается. Победил практический подход - дал таблетку, вывел в ремиссию, отпустил домой.Старые преподаватели говорили, что там конечно спектр - от интересных идей и особенностей поведения до странных идей и маргинальности, а потом и к полноценному отрыву от реальности

‘Дифференциальные уравнения математическо-физической феноменологии представляют собой, очевидно, не что иное, как правила для образования и связывания чисел и геометрических понятий, а последние — опять-таки не что иное, как мысленные образы, посредством которых могут быть предсказаны явления. То же самое относится и к представлениям атомистики; я не могу заметить здесь ни малейшей разницы. Мне вообще кажется невозможным непосредственное описание обширной группы фактов, а всегда лишь мысленный ее образ.’

Важнейший предрассудок современного мировоззрения — это представление о духовном мире, как о такой же совокупности механизмов и законов их функционирования, как это имеет место в естественной науке.Это можно достаточно точно назвать духовным материализмом. Наука материалистична не потому, что она якобы признает примат материи над духом, а потому, что ей неведом дух. Она не видит то, что научная картина мира — это порождение духа, историческое по своей природе, и по той же природе вполне ограниченное. Она не видит, что возможно совершенно другое отношение к миру и к его источнику.

тайна в центре всякого мистического учения. Бог — это не идея-заглушка, а внимательное и подробное описание границ за которые мы не можем переступить не изменившись. Тут речь уже не о воспроизводимых феноменах, а о трансформативных и субъективных опытах. Ровно такая же тайна в центре медицины. Тайна жизни и здоровья как баланса непонятно чего относительно непонятно чего. И изучается эта тайна по отклонениям. Всё строится вокруг тайны. Даже отношения строятся вокруг тайны личности Другого.

‘На самом же деле мы воспринимаем нисходящую, направленную изнутри наружу нейронную фантазию, которую реальность просто обуздывает, а не смотрим на какую бы то ни было реальность сквозь прозрачное окно.’

‘Наш перцептивный мир, полный цветов, форм и звуков, – это не что иное, как наиболее вероятные предположения нашего мозга о скрытых причинах и источниках его бесцветных, бесформенных и беззвучных входящих сенсорных данных.’

‘Доведя эту идею до логического конца, мы увидим, что содержание сознания – это что-то вроде сна наяву, контролируемой галлюцинации, которая одновременно превосходит реальный мир и уступает ему.’

‘Если принять, что каждый реальный мозг, порождающий действительность, является индивидуальным мозгом, то и возникающая действительность в каждом случае является индивидуальной. Таким образом, индивидуальных действительностей существует столько же, сколько реальных мозгов.’

‘Во всех утверждениях о «внешнем» (сам факт существования которого, строго говоря, недоказуем) мире по-умолчанию учитывается то обстоятельство, что ВСЕГДА внешний мир воспринимается хомо сапиенсом через дополнительный слой абстрагирования, который информацию, поступающую (предположительно) из внешнего мира всегда искажает.’

‘Несмотря на некоторые различия в интерпретации механизмов и источников субъективного, можно сказать, что все они [представители различных направлений философии и педагогики] говорят о наличии в сознании человека некоторой виртуальной динамической модели. В этой модели мир природы отграничен от человека и противопоставлен ему, являясь источником событий, составляющих содержание его бытия.’

‘Мы часто забываем о том, что наше зрение отражает не физическую реальность, а то, что мозг думает о ней.’ ‘множество отделов мозга слаженно работают, чтобы сконструировать модель видимого мира’

‘Что может быть проще или очевиднее, чем цвета? Небо голубое. Свежая трава зеленая. Кровь красная. Солнце и луна желтые. Мы воспринимаем цвета как присущие вещам. Синее — в небе, зеленое — в траве, красное — в крови, желтое — на солнце. Мы видим цвет, и все же это неправильно, такой же неправильно, как то, что мы видим, движущееся Солнце, поднимающееся над краем неподвижной Земли. Точно так же, как астрономия говорит нам, что Земля движется вокруг Солнца, а не Солнце вокруг неподвижной Земли, так и когнитивная наука говорит нам, что цвета не существуют во внешнем мире. В условиях окружающего мира наши тела и мозг эволюционировали таким образом, чтобы создавать цвета.’

‘Скрывая от нас все бессознательные заключения, к которым он приходит, наш мозг создает у нас иллюзию непосредственного контакта с материальным миром.’

‘Все эти феномены составляют ваши сознательные восприятия: от самых смутных ощущений, о которых знаете только вы (например, начальное чувство релаксации в ногах), до всего цельного мира, который вы разделяете с другими. Потому что, как и ваши внутренние ощущения, этот мир снаружи конструируется вашим мозгом и существует внутри вашего сознания. В самом буквальном смысле слова мир, который мы сознательно ощущаем, вовсе не находится снаружи: он находится внутри каждого из нас.’

наука представляет собой попытку знания, исключающего личность знающего, и это называется "объективность". Чудо как предельно личное послание божественной Личности просто невыразимо на языке науки.

‘Все нейроны в мозге полностью формируются за пять месяцев до рождения. В отличие от других клеток, размножение нейронов после этого прекращается. Следовательно, нейроны только отмирают, начиная еще с нахождения в утробе со скоростью порядка сотни тысяч в день. С рождения я уже потерял миллиард нейронов. За время написания этого предложения я потерял около ста нейронов. Эта мысль вызывает беспокойство, но я успокаиваюсь от заверений моего друга нейрофизиолога, который говорит, что многие соединения в мозге избыточны, и что, даже если я не могу восстановить нейроны, я могу восстановить некоторые соединения, при условии, что я буду достаточно занят.’

‘В результате научной революции и современных научных успехов мы породили материалистическое общество, которому уже не удается обратиться к духовному поиску, который нас воспитывает.’ ‘Самое важное, что в «древние времена» мы путешествовали по нашему миру и открывали в себе переживания, которые соответствовали тому, что мы наблюдали в мире: мы просыпались на рассвете и засыпали на закате. Мы были тесно связаны на каждом уровне с циклами природы. Этот процесс был разорван коперниковской революцией и последующим развитием в биологии — даже нашим исследованием квантовой физики и космологии — и в конечной интерпретации нашего личного опыта. Но сегодня мы снова открываем, что это мы кто наблюдает космос и кто осознает, что мы наблюдаем; что это мы кто наблюдает наше путешествие по миру и кто наблюдает наши наблюдения.’ ‘Мы знаем, что home sapiens испытывал духовный аспект «существования» с самого начала появления нашего вида. Наука — это поиск и нет никакой причины, чтобы ученые обязаны продолжать ограничивать этот поиск сведением его к составу материи.’

Геометрическая формулировка многих физических теорий здорово способствует пониманию. Так такие абсолютно классические теории как лагранжева механика, гамильтонова механика, классическая электродинамика я студентам рассказываю с очень большой долей геометризации. Когда рисуют всякие чудные карты, где "площадь страны соответствует её ВВП/населению/производству/...", или где расстояния соответствуют транспортной доступности — это влияние геометризации физики на массовую культуру. Из фундаментальной физики самое модное направление геометризации — это теория струн. Хотя многие считают, что это — тупик. Без всякой теории струн сейчас стандартная модель в физике элементарных частиц (которая великолепно согласуется с экспериментом) основана на теории калибровочных полей, которая в своей основе геометрична.

Геометризация физики появилась после общей теории относительности (ОТО) в которой гравитацию удалось обобщить и описать как геометрию пространства-времени. Причём ОТО отличалась очень небольшим количеством исходных предпосылок из которых была выведена нетривиальная и очень необычная для тех времён теория. После этого пошла мода на использование геометрических идей в физике (в первую очередь идей дифференциальной геометрии). Многие старые теории были переформулированы на геометрическом языке. Хотя ещё Ньютон писал свои "Математические начала натуральной философии" подражая "Началам Евклида", но после ОТО геометризация вышла на новый уровень.

Дело в том, что пространство у нас как минимум трехмерное. А уже с двухмерным пространством у алгебры без геометрии начинаются сложности — ага, «напишите алгебраическую формулу для переноса треугольника с поворотом...» Вместе с тем в физике есть довольно много штуковин которые завязаны на симметрии пространства и времени — к примеру законы сохранения. Таким образом есть мнение, что значительная часть физики вылезет из геометрии с меньшим количеством «матана». В принципе, в школе нам физику в значительной части объясняли скорее на геометрических примерах и аналогиях, чем на алгебраических.

Современная наука старается (изо всех сил) — объяснить. При этом очень больно бьет по рукам за предсказания ("голимая спекуляция"): все, что постулируется, должно быть показано экспериментально. Идеал, видимо, такой: ставится эксперимент, достигаются результаты, часть из них не попадают в круг объяснения, расширяется экспериментальное поле, и так, ползком, продвигается разработка научной области. Приводит это к интересной ситуации когда возможно множество объясняющих точек зрения на некий феномен, одни правдопобнее других, но ни одна из них не способна приобрести критический "это все объясняющий" вес. Хоть ты залей все текстами по области: для аудитории это не более чем вероятное, но никак не "все раскладывающее по полочкам" объяснение.Как же в таком случае добиться, чтобы объяснение было принято за то "правильное", которое закроет спор между разными точками зрения? По-моему — только через предсказания.

Процесс индукции состоит в том, что мы принимаем простейший закон, согласующийся с нашим опытом. 6.3631. Но этот процесс имеет не логическое, а только психологическое основание. Ясно, что нет никакого основания верить, что в действительности наступит только простейший случай. 6.36311. То, что завтра взойдёт солнце - гипотеза, а это означает, что мы не знаем, взойдёт ли оно. 6.37. Не существует необходимости, по которой одно должно произойти потому, что произошло другое. Имеется только логическая необходимость. 6.371. В основе всего современного мировоззрения лежит иллюзия, что так называемые законы природы являются объяснениями природных явлений. 6.372. Таким образом, люди останавливаются перед естественными законами как перед чем-то неприкосновенным, как древние останавливались перед богом и судьбой. И они одновременно правы и не правы. Но древние были яснее, поскольку они признавали один ясный предел, в то время как новые системы представляют дело так, как будто все объяснено.

Никто толком не знает, что такое гравитация. Зато более-менее известно, что такое притяжение между людьми, внутренний магнит человека, его намагниченность, магнетизм и т.д. – известно, что за проявлениями гравитации на человеческом масштабе, стоят связанные с активным сознанием "духовные"/"душевные"/"умственные" вещи, проявляющиеся во влюбленности, любви, молитве, да и вообще во всяком внушении/самовнушении. Но ведь внизу не может быть того, чего нет наверху. И на всемирном масштабе за гравитацией, сформировавшей все Вселенные, не может стоять что-то другое. Казалось бы, такое простое, естественное движение - поменять масштаб - но далеко не все, особенно в мире науки, его делают.

Следующее высказывание британского поэта и критика А. Э. Хаусмана дает наиболее удовлетворительное выражение определенного триггерного принципа, который эффективен в поэтическом воздействии:«Поэзия кажется мне в большей степени физической, чем интеллектуальной. Год или два назад, в числе прочих, я получил из Америки просьбу дать определение поэзии. Я ответил, что могу дать определение поэзии в той степени, в какой терьер может определить крысу, но я подумал,что мы оба распознали предмет по симптомам, возникновение которых он в нас провоцирует. Один из этих симптомов был описан в связи с другим объектом Елифазом феманитянином: «И дух прошел надо мною; дыбом стали волосы на мне». Опыт научил меня во время бритья по утрам следить за своими мыслями, потому что, когда в мою память вливается стих, моя кожа ощетинивается так, что бритва перестает справляться. Этот характерный признак сопровождается дрожью проходящей вниз вдоль позвоночника; есть и другой признак, который состоит в сжатии горла и вытеканию воды из глаз; третий признак, который я могу описать, заимствуя фразу из одного из последних писем Китса, где он говорит о Фанни Браун: «все, что напоминает мне о ней, словно копье проходит сквозь меня». Место этого ощущения находится в области желудка».Едва ли нужно напоминать читателю о том, что образы не только поэзии и любви, но также и религии, патриотизма, сопровождаются в процессе восприятия реальными физическими реакциями: слезами, вздохами, внутренней болью, непроизвольными стонами, криками, взрывами хохота, гневом, и импульсивными поступками. Человеческому опыту и искусству удалось создать для человеческого рода среду знаковых стимулов, которые провоцируют физические реакции и приводят их к определенной цели не менее эффективно, чем это делают природные стимулы с инстинктами животных. Биология, психология, социология и история этих знаковых стимулов можно сказать, что составляют поле нашего объекта исследования, науки сравнительной мифологии.Джозеф Кэмпбелл «Маски Бога. Изначальная мифология».

У меня в саду между деревьями натянута прозрачная леска. Ее практически не видно, и когда ранней весной заходишь в сад, кажется, что ее нет. Потом эту леску нащупывает плющ, и к концу лета на месте лески я вижу зеленые заросли, которые как бы повисли в воздухе.Леска - скрытая особенность, неявная структура моего садового мира. Эта потаенная опора становится проявленной благодаря появлению живого. Когда живое начинает взаимодействовать со скрытым устройством моего мира, с его каркасом, тайное становится проявленным - не непосредственно, но опосредованно, благодаря приспособившейся к скрытому жизни.Человечество приспосабливается к миру: сначала биологически, затем с помощью культуры. Культура занимается тем же, чем занимается биология - раскрытием потаенного. На более поздних этапах становления цивилизации важную роль начинает играть материальная культура — техника, в широком смысле слова. Согласно Хайдеггеру, "Техника — вид раскрытия потаенности. Если мы будем иметь это в виду, то в существе техники нам откроется совсем другая область. Это — область выведения из потаенности, осуществления истины". (М.Хайдеггер."Вопрос о технике")Решающее значение для культуры имеет язык. Язык - живой, он постоянно меняется и приспосабливается, все более точно описывая мир. Это причина, почему он способен отразить скрытые паттерны, неявные структуры Вселенной. Видимо, поэтому большие языковые модели (LLM) оказываются успешными, опираясь исключительно на текст.Что можно сказать о скрытой структуре мира, основываясь на том, что было выведено из потаенности? Есть основания считать, что эта структура носит сетевой характер. Наиболее сложные и успешные (обладающие способностью приспосабливаться) из известных нам объектов или устройств именно таковы: на биологическом уровне это мозг человека, на социальном - сообщества людей, на техническом - нейронные сети.

‘Однажды известный ученый (говорят, это был Бертран Рассел) читал публичную лекцию по астрономии. Он рассказывал, как Земля движется по орбите вокруг Солнца и как Солнце, в свою очередь, движется по орбите вокруг центра огромного скопления звезд, называемого нашей Галактикой. Когда лекция закончилась, маленькая пожилая женщина в дальнем ряду аудитории встала и произнесла: «Всё, что тут говорили, — полная ерунда. Мир — плоская тарелка на спине гигантской черепахи». Ученый снисходительно улыбнулся и спросил: «На чем же стоит та черепаха?» «Вы ведь очень умный молодой человек, очень умный, — ответила дама. — Черепаха стоит на другой черепахе, та — на следующей, и так до бесконечности!»’Эта история обретает новый смысл в философии при попытках обосновать ту или иную философскую систему, поскольку последовательность вопросов ‘Почему?’ невозможно остановить. ...Следует отметить, что физика не является исключением. ...со временем любопытство победило и в настоящее время мы слышим от физиков истории про параллельные вселенные, вечную инфляцию и разные циклические космологии. ...‘Х. Альберт приходит к выводу, что любое обоснование неизбежно приводит к так называемой «трилемме Мюнхаузена»

в основе формирования нашего мышления может лежать носительство определенного языка. ...изучали мозг носителей немецкого и арабского языков и обнаружили различия в структуре языковых областей мозга. Они сравнили сканы мозга 94 носителей двух очень разных языков и показали, что язык, на котором мы разговаривали в детстве, действительно модулирует связи в мозге....связи белого вещества языковой сети адаптируются к требованиям по обработке и трудностям родного языка. ...у носителей арабского языка выявилась более сильная связь между левым и правым полушариями, чем у носителей немецкого языка. Эту разницу также обнаружили между семантическими языковыми областями и предположили, что она может быть связана с относительно сложной семантической и фонологической обработкой арабского языка. В свою очередь, носители немецкого языка показали более тесную связь в языковой сети левого полушария. Такие результаты характерны для сложной синтаксической обработки немецкого языка, что связано со свободным порядком слов и большим расстоянием зависимости элементов предложения.

На вопрос же о том, какая цель науки сейчас главная - выживание человечества или удовлетворение личного любопытства, стремление к истине и т.п. - даю следующий, сообразный своему рукомеслу, ответ: цель - выживание человечества, но достичь ее можно только в качестве побочного следствия при движении к другой цели, а именно, к истине.

‘Базируясь на теории понимания, разработанной Ф. Шлейермахером в рамках филологии, В. Дильтей выводит ее за эти рамки и придает ей хорошо известный, общеметодологический характер, считая понятие понимания критерием, разграничивающим «науки о природе» и «науки о духе». По мнению В. Дильтея, это разграничение обусловлено различием предметных областей: естествознание исследует явления природы, лишенные смысла, а гуманитарные науки имеют дело с осмысленным материалом – объективированными выражениями человеческого духа, мыслей и чувств людей, их целей и мотивов деятельности. Отсюда же вытекает различие и в методах исследования: естествознание описывает, классифицирует явления, выявляет связи между ними, т.е. объясняет; для гуманитарных наук главным оказывается понимание феноменов культуры, раскрытие заложенного в них смысла. Мысль об идентичности методов естественных и гуманитарных наук считалась неприемлемой. Понимание приводит к таким категориям, как значение, ценность, цель, идеал. Все они чужды познанию природы и укоренены в самой жизни.’

Вероятно, уже самые первые предки человека были способны к длинным цепочкам рассуждений – основе математики. Кое-кто утверждал, что естественный отбор вполне мог поддерживать в нас определенную схему мышления – наилучшую для выживания и размножения.Опыты показывают, что мы неплохо справляемся, когда нужно рассуждать о вещах примерно нашего масштаба в пространстве и времени, но стоит выйти далеко за эти пределы, и наша мысль начинает давать сбои.Мы знаем, что есть цвета, которые мы не в силах увидеть, и звуки, которых мы никогда не услышим. Можно предположить по той же логике, что есть и мысли, которые мы не в силах подумать. А значит, есть и вещи, которых мы не замечаем, потому что не в состоянии их представить. Наше устройство, сформированное эволюцией, не дает нам думать в некоторых направлениях.

‘Нам очень сложно критически оценивать тот факт, что локализация личности, сознательного разума, внутри тела символична, что это всего лишь практическая условность.’

‘Вторая антиномия — это наши бесплодные поиски места, где разум действует на материю или наоборот … Материальный мир построен исключительно ценой изъятия из него себя, то есть разума, удаления его; разум не является его частью; поэтому очевидно, что он не может ни действовать на какой-либо из его элементов, ни подвергаться действию со стороны последнего.’

‘Под этим я понимаю то, что часто называют «гипотезой реального мира», который нас окружает. Я утверждаю, что это равносильно определенному упрощению, которое мы приняли с целью решения бесконечно сложной задачи природы. Не обладая о ней знаниями и не имея строгой систематизации предмета, мы исключаем Субъект Познания из области природы, которую стремимся понять. Мы собственной персоной отступаем на шаг назад, входя в роль внешнего наблюдателя, не являющегося частью мира, который благодаря этой самой процедуре становится объективным миром.’

Строгость мысли в ее отличии от наук заключается не просто в искусственной, т. е. технико-теоретической, точности ее понятий. Она заключается в том, чтобы слово не покидало чистой стихии бытия и давало простор простоте его разнообразных измерений.

Необычные переживания при интенсивном общении. Ч.II //Синхронизация мозговой активности

Герменевты полагают, что понять сущность человеческого бытия невозможно, пользуясь естественно-научными методами. Методы позитивистской философии также сродни естественнонаучным: они основаны на отстранении отношения исследователя к объекту изучения и опираются на законы формальной логики. Объективным методам познания противопоставляются методы психологического отождествления исследователя с текстом, независимо от того, какую конкретную форму имеет текст, что это — исторический источник, музыкальное произведение, архитектурный ансамбль, скульптура, живописное полотно или личность другого человека. Такую познавательную процедуру называют «вживанием»: истина в процессе познания достигается не путем кропотливой аналитической работы ума, а благодаря интуитивному постижению, озарению, инсайту.

‘По мере того, как мы расширяем наше понимание реальности, мы должны также расширять и наше чувство прекрасного. Ведь красота глубочайших замыслов Природы, которую мы должны найти, так же необычна, как ее необычность прекрасна.’

Сны, о которых я рассказываю, не просто необычны - oни очень ярки, свежи, как бы сверхреалистичны. Я запомнил их на годы. Вижу я их исключительно редко, поскольку такой сон должен вызреть. Собственно говоря, созреть должен не сон, а вопрос. Давно замечено, что сновидение – отражение наших забот. Мелкие заботы (вопросы, не нашедшие ответа) порождают простые сны. Вещие сны - ответы на необычные, но в то же время конкретные вопросы. Именно конкретность вопроса и должна вызреть. Такой вопрос – запрос в "высшую инстанцию". Чем выше уровень вопроса, тем более высокая инстанция на него отвечает. Душа посылает запрос, а ответ приходит в форме, в которой мы способны его понять. Но способность задавать вопросы формируется раньше способности понимать ответы. Другими словами, мы всегда хотим знать больше, чем можем понять. Поэтому в сне-откровении обычно присутствует тот, кто облегчает наше понимание. Можно считать его ангелом, или учителем, но это, скорее, временный «проводник», как-то связанный с Вами и/или местом, в котором Вы спите. Впрочем, и «проводник» не всегда способен справиться с нашим непониманием…Вещий (предсказательный) сон – частный случай сна-откровения. Просто, если человека действительно глубоко тревожит будущее, то его душа и «засылает» временной вопрос. В вещем сне тоже могут присутствовать «проводники», но в более простом варианте вам могут показать кусочек из будущего. Более того, вещий сон – частный случай «временного сна»: запрос можно «задать» и о будущем, и о прошлом.

У Кастанеды было. Из высшей точки научного знания, видна точка безмолвного знания и наоборот. Не говорится, что они смыкаются, но такие люди в состоянии увидеть друг друга в толпе. Ну и на пути к точке безмолвного знания стоят четыре врага: страх, сила, ясность, смерть.

Наиболее важное, на мой взгляд, отличие науки от мистики — в картине мира и вытекающих из этой картины выводов. Мистика наделяет мироздание живой и невероятно сложной и развитой душой. И потому сосредотачивается на выстраивании с этой душой продуктивных сложных отношений. Наука же не видит признаков существования у мироздания живой души, а видит лишь обезличенные материальные явления. И вместо выстраивания отношений с мирозданием изучает его так, как подобает изучать обезличенные материальные явления

В основе научного метода лежит философия, согласно которой разных сущностей в мире до фига, но никаких лишних сущностей сверх необходимости плодить не надо, а то бритвой Оккама по горлу и в колодец.

В основе научного метода лежит материализм, согласно которому никаких сущностей, никакого иного сознания, кроме сознания человека нет, пока не будет доказано обратное. Мир материалиста мертв, он как космос наполненный вакуумом, где от от одной звезды сознания до другой звезды ничего кроме звенящей пустоты материальной действительности. Мистицизм наоборот утверждает что сущность есть у всего, что человек буквально окружен, охвачен и захвачен мириадами сущностей каждая из которых тянет его в свою строну. Так где материалист видит состояния вещества, твердое, жидкое, газообразное, плазменное, у мистика во всю развлекаются стихии земли, воды, воздуха и огня. Каждая из которых стремиться подмять под себя весь мир и всем вещам мира сообщить свои свойства.

Мы думаем, это наука расширила нам окружающий мир до размеров с трудом обозримой Вселенной (уже сто миллиардов световых лет в поперечнике). Нет, это Матрица так отодвинула свои границы, чтобы не беспокоить нас экзистенциальным Зовом, который все еще — и втуне — доносится Оттуда. Ведь мы по-прежнему не знаем ничего действительно базового: что было до "начала", почему вообще существует нечто, а не ничто, чем все в итоге закончится, — то есть не знаем всего того, чего "не знали" и наши предки, да только незнание это принципиально разное. Потому что кого сегодня это волнует? Не в качестве забавного факта, экспоната википедийной кунсткамеры, а по-настоящему, экзистенциально, чтоб душу вон? Бог волновал, Большой взрыв нет. Так чье же существование (или, если угодно, несуществование) важнее?Разумеется, Матрицу создали (и укрепляли, и очаровывались ею) мы сами. Не сознательно, а скорее самим ходом вещей. Той склонностью к самоусложнению, наращиванию всяческих культурных слоев, которая так характерна для человеческих обществ. И очевидно, что обратной дороги нет — вернуться по следам прежней колеи не получится. Чашу придется испить до дна, если, конечно, там будет все-таки дно, а не черная дыра, куда все безвозвратно и ухнет. По крайней мере, признаемся сами себе: вместе с метафизикой мы выплеснули не мракобесие — мы выплеснули единственное, что в нас еще отвечало на Зов Извне, а значит, делало нас больше, чем канарейками, запертыми в золотой клетке посюсторонности.

Бытие — это такое море, берег которого — сердце. Тысяча волн науки приходит к этому берегу.

‘Этот новый тип рациональности, во-первых, снимает различие между физикой как наукой, объясняющей причины движения, и математикой как наукой, позволяющей лишь описать это движение, т. е. сформулировать его закон. Во-вторых, он устраняет принципиальное различие между математикой и физикой как науками, с одной стороны, и механикой как искусством, с другой. В-третьих, этот тип рациональности отменяет старое представление о том, что математика — это наука о неизменных сущностях, и тем самым кладет начало новому роду математики, способному как раз описывать движение и изменение, устанавливать законы изменения. И, наконец, он приводит к выводу о том, что для физика важнее установить закон, описывающий процесс изменения явлений, чем искать умопостигаемые причины последнего.’

Мудрость к науке имеет такое же отношение, как душа к психологии.

Главный двигатель к знаниям — это любовь. Все остальное не играет роли. То, что человек любит, он знаетНельзя вбить в голову никакую математику и геометрию. Современной школе не хватает искусства, культуры и риторики. Нужно просто посмотреть семь свободных искусств, которые изучали античные дети, это было неплохо поставлено.В общем-то, смысл и цель всего движения цивилизации — создание артефактов культуры и искусства. Кто правил во времена Баха? Какой по счету был король во времена Шекспира? Эпоха Шекспира, эпоха Пушкина, эпоха Мольера, эпоха греческого театра… А кто был в это время цезарем — это надо смотреть в справочниках. От всего развития человечества остается только культура и искусство. Остальное — ерунда. Ничего другого не остается, как бы мы ни старались. Даже научное открытие только мостик для следующих.

Наука – это разговоръ многихъ людей, а философiя – разговоръ съ самимъ собой, который нѣкоторые позволяютъ намъ услышать. (Nicolás Gómez Dávila)

Науку познаёшь с помощью слов, искусство — с помощью практики, а отчуждённость познаётся в компании.

Оставь ты, Хусейн, науку тела И принимай науку души своей. Не бери разума в путеводители на пути к Любимой, Ибо любовь к Ней есть путеводитель к самой Любимой. Если молишься ради вознаграждения в раю, По законам влюблённых, не праведный ты, а неверный. Желание и страдание — удел беззаветно влюблённых, На базаре любви молитве и набожности — грош цена! Эй, друг, постарайся, чтобы людям ты делал добро, Если хочешь сказать: не зря прожил я свою жизнь.

Люди этого мира стараются творить добро. Я посоветовал бы вам искать то, малейшая частица чего ценнее всей вашей доброты. Это знание того, что действительно реально, — истинная наука.

научная (точнее, натурфилософская) революция XVI - XVII веков (НР1), которая в свою очередь стала частью интеллектуальной революции начала Нового времени. Показано, что НР1 - это отнюдь не однонаправленный и не предопределенный в своих основных вехах процесс, когда разрыв с аристотелевой традицией автоматически расчищал путь к нововременной науке и философии. В действительности, то была интеллектуальная война, исход которой отнюдь не был известен заранее ни одной из противостоящих сторон. Отмечены восемь факторов, способствовавших НР1:1) ослабление идейного и идеологического контроля со стороны Церкви; 2) хаотизация и фрагментация интеллектуального пространства; 3) избыточность интеллектуального ресурса для появления инновационных теорий и практик; 4) наличие интеллектуального задела (наследие классической Античности и эпохи эллинизма, а также схоластический метод); 5) поток новой информации, не встраивающейся в наличные представления и практики; 6) ослабление требований к обоснованности выдвигаемых гипотез и строгости рассуждений, снижение (размывание) рациональности познавательной деятельности и поведения; 7) локальный (затравочный) прорыв в одной из областей знания (гелиоцентрическая теория); 8) возможность событиям и тенденциям собственно натурфилософской революции развиваться в среде (в оболочке) инновационных концепций, методологий и практик, сформировавшихся в ненаучных сферах (культуры, политики, экономики, теологии и т. д.).

В статье Дмитриева очень кратко дан обзор современной картины... Нет, не атеизм, наоборот - ведущие умы отказались от переусложненной системы предшествующего знания, она стала слишком сложной, люди захотели как попроще, придумали очень простую штуку - Бог непосредственно управляет каждым минимальным взаимодействием. Это отход от представлений о божественной иерархии (= многобожие, язычество, представление о многообразном духовном мире) и переход к строгому монотеизму (Бог всегда действует собственными руками в каждой малости, чтобы изучать действия Бога надо просто смотреть на происходящее - это Его движения и идеи).

Постфундаментализм — это попытка возрождения или возвращения мас-штабов, претензий и амбиций философии после эссенциализма и конструкти-визма (постмодернизма). Постфундаментализм стремится заново изобрестиспецифические стили, практики или техники мышления для обновления илитрансформации философии. Особенность данных инноваций может рассма-триваться как ответ на ограничения, налагаемые спецификой множествен-ного реального. На этом основании можно утверждать, что трансформацияпрактики мышления возникла в ответ на необходимость репозиционированиямножественного реального как имманентного самой мысли. это обновление,возможно, находит свое наиболее значительное выражение в перестройкефилософии вместе с технологическими и антропологическими, нейробиоло-гическими, математическими и другими парадигмами научности.

Все это с очевидностью свидетельствует о том, что философия как наука, основанная на предметном опыте, не только не чужда жизни, но связана с нею глубочайшею и драгоценною связью. Настоящая, большая философия, заслуживающая своего имени и ведущая к действительной мудрости, слагается в предметном переживании и верном познавании тех ценностей, через которые самая жизнь человеческая получает свой смысл и свое значение; она исследует то, ради чего человеку и человечеству только и стоит жить на земле; и исследование это требует от исследователя подлинной жизни в предмете. Именно опыт делает философию наукой и вводит ее в глубину жизни. Ибо наука вообще невозможна вне опыта; она питается опытным переживанием предмета, его систематическим восприятием и созерцанием. Но философ вводится этою практикою именно в те предметные содержания, через которые жизнь человека есть жизнь, а не быт, не прозябание и не пресмыкание. Ибо, на самом деле, жизнь человека есть не игра естественных сил и не беспринципная борьба за существование, но творческий процесс, протекающий пред лицом Божиим и при участии божественных сил, живущих в человеке. Жить — значит сочетать, соединять подлинную ценность с подлинною силою; придавать объективно-ценному природу силы и сообщать силе значение объективной ценности и правоты; иными словами: осуществлять ценность как побеждающую силу и осуществлять силу как духовную ценность. Но именно таково призвание философии, которая исследует все в меру его божественности и тем населяет души людей божественными содержа-ниями. Вот почему она является настоящим источником великих жизненных убеждений, без которых нет и не может быть достойно? жизни для человека. Ибо нельзя иметь убеждение по приказу; не стоит иметь убеждение по суеверию или из страха; его можно иметь только по самостоятельно испытанной очевидности. И вот философия, приемля в себя предмет религии, имеет задание — открыть каждому доступ к самостоятельному испытанию очевидности в во просах высшего и последнего жизнеопределения. Этим она соблю дает автономию личного духа; но этим она соблюдает и предмет религии, преодолевая всяческий нигилизм, релятивизм и беспринципность. Поэтому предметный опыт философии есть путь, достой ный и человеческого духа, и его божественного предмета.

Понятно, что объективность сверхчувственного предмета усматривается не всеми и познается немногими. Исследование его требует особого подхода, особого восприятия, особой культуры воли и внимания; оно возможно только при спецификации душевно-духовного опыта и удается только тому, кто выработал в себе умение внимать сверхчувственному предмету. Исследуя свой предмет, философия начинает с подлинного и реального опыта; она останавливается первоначально на единичном восприятии и добивается в его пределах адекватности, стремясь воспринять предмет так, как он есть на самом деле, т. е. так, как он есть для всех и каждого, т. е. так, как он есть сам по себе и как, следовательно, он должен быть правильно и адекватно воспринят всеми; этим она как бы переселяет содержание предмета в среду испытующей души, чтобы вслед за тем сосредоточить все внимание на усмотрении сущности этого адекватно испытанного содержания, на уловлении ее мыслью и на выражении ее словами. Все это удается, конечно, не сразу, не всегда и не при всяких условиях; это требует большого напряжения всех сил души, и притом не только позитивного, но и негативного напряжения, т. е. и в смысле интенсивного участия, и в смысле произвольного задержания той или иной функции. Здесь бывает необходима и своеобразная, утонченная, индуктивно-экспериментальная проверка внутреннего опыта — то скепсис и осторожное, крадущееся вопроша-ние, то наблюдение за собой, самоанализ и humor sui *, то забвение о себе и сосредоточенное погружение в непосредственное переживание предмета. Но и этого мало. Философ больше, чем всякий другой ученый, должен овладеть силами своего бессознательного, очистить их, придать им гибкость и покорность, сделать их совершенным орудием предметовидения.

И вот возникает силлогизм: всякое знание есть опытное знание; всякая философия есть знание; следовательно, вся философия есть опытное знание. Неопытная, сверхопытная философия есть недоразумение или легенда. Известно, что философы не раз пытались утвердить свое знание “независимо от опыта”; об “априорном” знании написано немало исследований. И тем не менее безопытной философии никогда не было и не будет. Именно тогда, когда философ думает, что он освободил себя от опыта, он или предвосхитил его и совершил самообман; или освободил себя от известного, специфически определенного опыта и обратился к другому опыту (например, от чувственного — к нечувственному, от “внешнего” — к “внутреннему”, от созерцающего — к мыслящему); или он освободил себя от восприятия одного предмета, осуществляя восприятие другого; или же уклонился совсем от предметного опыта, удовлетворяясь его беспредметными суррогатами. На самом же деле опыт остается налицо во всех этих случаях; ибо предвосхитить опыт не значит обойтись без него, но значит получить его на неверном, на дурном пути; специфический опыт не перестает быть опытом, а неверный или беспредметный опыт отнюдь не открывает душе сверхопытную сферу. Необходимо покончить раз навсегда с предрассудком “вне-опытного знания”. Философские учения делятся не на “опытные” и “сверхопытные”, а на такие, которые сознательно культивируют предметный опыт, и такие, которые этого не делают. Ибо от опыта не освобождает никакая интуиция, никакое “прозрение”, никакая метафизическая спекуляция, никакая рационалистическая дедукция, То, что обычно называют интуицией или “прозрением”, есть или случайное опытное восприятие предмета, над которым философ не властен, которого он не умеет ни повторить, ни проверить, ни подвергнуть систематическому очищению,— и именно потому беспомощно ссылается на таинственную “интуицию”; или же это есть систематическое, методически руководимое опытное созерцание предмета. В обоих случаях опыт имеется налицо; однако в первом случае философ не владеет им, не организует его, не превращает его в систематически практикуемый .опыт, тогда как во втором случае опытное восприятие становится подлинным, систематически применяемым орудием или методом познания. Это значит, что “интуиция” не только не “освобождает” от предметного опыта, но сама есть не что иное, как осуществляемый опыт; и так обстоит дело не только в философии, но и во всяком религиозном откровении, и в нравственном наитии, и в творческом воображении Художника.

Вне предметного опыта невозможно никакое знание. Каждый ученый посвящает свои силы именно тому, чтобы приобрести и накопить подлинный предметный опыт. Каждый ученый превращает свою душу в хранилище испытанных содержаний. Именно присутствие их в нем делает его ученым, или, вернее, дает ему возможность научного познания. Человек может быть назван ученым лишь постольку, поскольку он превратил свою душу в среду, систематически одержимую предметом; ибо научное изучение есть, прежде всего, систематическая практика предметной одержимости; этим знание не исчерпывается, но именно в этом его начало и его подлинная основа. Вне мобилизованного предметного опыта никакого знания никогда не было и не будет.

философия есть систематическое познавательное раскрытие того, что составляет самую глубокую основу жизни Сама жизнь в ее истинном смысле и содержании составляет ее источник и является ее предметом, тогда как форма ее, задание, приемы, категории, итоги — все это делает ее наукой в строгом и подлинном значении. Философия родится в жизни и от жизни, как ее необходимое и зрелое проявление; не от быта и не от животного существования, но от жизни духа, от его страдания, жажды и созерцания. И, рожденная духом, ищущим знания, она восходит к его зрелой и совершенной форме — к сознательной мысли, с ее ясностью, систематичностью и доказательностью. Философствовать значит — воистину жить и мыслью освещать и преображал сущность подлинной жизни.

Междисциплинарность как методологиче-ский инструментарий исследования ландшафтапри эпистемологическом рассмотрении предпо-лагает ситуацию выхода за пределы отдельныйдисциплины и взаимодействия различных, об-ладающих своими методами познания. Так, приисследовании географического ландшафта каксочетания различных природных компонентов(рельефа, климата, почв, растительного покрова)можно опираться на такие научные дисциплины,как география, геология, биология, экология, атакже гуманитарные и общественные – филосо-фию, историю, искусство, психологию и т. д. Всеэто осуществляется в рамках фундаментальнойконцепции «природа – общество – человек».Социально-философский аспект исследованияландшафта несет большой мировоззренческийсмысл: природный ландшафт как выражениематерии един и в то же время многообразен поформам своего бытия, составляющим его при-родным компонентам, по его включенности вэкзистенциальные взаимоотношения с человекоми обществом. Это также свидетельствует о егомногомерности. Таким образом, междисципли-нарность как коммуникация дисциплин даетвсестороннюю полноту знаний об исследуемомобъекте; одновременно с этим формируется иособый способ мышления человека

При появлении более общей, более точной теории старая теория становится частью или элементом этой общей теории (принцип соответствия). Например, классическая механика Ньютона является предельным приближением более общих теорий: квантовой и релятивистской механики, а геометрия Евклида вместе с гиперболической геометрией Лобачевского и эллиптической геометрией Римана являются частными случаями более общей Римановой геометрии. В математической логике есть чёткое определение теории (см. Дедуктивная теория, Теория Молнията). Теории могут носить как общефилософский, так и частный, применимый для определённой отрасли знания, характер.

Любые теории обладают целым рядом функций. Обозначим наиболее значимые функции теории: теория обеспечивает использующего её концептуальными структурами; в теории происходит разработка терминологии; теория позволяет понимать, объяснять или прогнозировать различные проявления объекта теории. теория предсказывает появление определенных факторов.

Тео́рия (греч. θεωρία «рассмотрение, исследование») — это уровень познания, на котором обобщаются и систематизируются знания о предмете исследования и формулируются понятия, категории, суждения, умозаключения. Представляет собой наиболее глубокое и системное знание о необходимых сторонах, связях исследуемого, его сущности и закономерностях. Знания о закономерностях исследуемого в теории являются логически непротиворечивыми и основанными на каком-либо едином, объединяющем начале - определённой совокупности исходных теоретических или эмпирических принципов. Теория выступает как информационная модель синтетического знания, в границах которой отдельные понятия, гипотезы и законы теряют прежнюю автономность и становятся элементами целостной системы[1]. В теории одни суждения выводятся из других суждений на основе практических подтверждений и/или правил логического вывода. Теории формулируются, разрабатываются и проверяются в соответствии с научным методом. Теории предшествует гипотеза, получившая воспроизводимое подтверждение.

Явление автореферентности в психологии наблюдается при формировании мыслящей творческой личности. Оно выражается, прежде всего, в постижении уважения к себе, самовоспитывающими высказываниями, самоприложными мыслями, творческими проявлениями и импровизационными находками при создании художественного продукта, позволяющими поверить и самосовершенствовать себя. Психологи считают процесс сомосовершенствования исходной точкой нравственного и духовного развития, который раскрывает понимание главной тайны «самости» и заключается в слове «Я». Наглядным примером автореферентности в литературе является собственная автобиография. Создание прозаического жанра автобиографии – описания собственной жизни, родословной, отношения к окружающему миру – всегда импровизационный процесс. Хотя он и близок к мемуарам, однако более сосредоточен на личности и внутреннем мире автора («Былое и думы» А.И. Герцена и др.). В искусстве живописи к примерам автореферентности можно отнести процесс создания автопортрета, в котором всегда присутствуют элементы  импровизационности, подчиненные собственному видению художника. Автопортрет удобно писать, поскольку модель всегда под рукой, и её легко постоянно совершенствовать. В автопортрете автор, обычно, стремится отразить настроение гармонии, создающей ощущение глубокой духовной связи с окружающей природой, эпохой. Автопортрет, прежде всего, свидетельствует о повышенном интересе художника к своему внутреннему миру. В нем автор пытается найти новые грани в моменты высокого эмоционального подъема. Автопортрет всегда призван рассказать о ремесле художника, его судьбе. В автопортрете заключен главный принцип автореферентности – идея его создания относится непосредственно к самой себе. То есть, создание автопортрета – это саморазвивающийся импровизационный процесс. Самоприложение в музыке обнаруживается во взаимодействии между различными уровнями (тональностями) в полифонических произведениях И.С. Баха и других композиторов. Особенность взаимодействия заключена в опоре на соотношение между отдельными частями, от полного сходства с одной стороны до повторения какого-либо одного композиционного принципа или просто мелодической переклички с другой стороны. В качестве примера может быт фуга – термин, означающий «искать», «исследовать». Автореферентность, представленная в каждом каноне (от греч. норма, правило) фуги, – самовоспроизводящаяся система.

Тем, кто посетил сей мир в его минуты роковые, очень важно не забывать о вечных вопросах — они задают систему ценностей, систему координат, с которой всё происходящее видно как бы с высоты. Это помогает сохранить трезвый рассудок, твердость духа и осмысленность действий. Среди главных вопросов такого типа — место человека во Вселенной: в частности, что такое жизнь, как она произошла, насколько это уникальное явление.

Я так понимаю, это вы задаёте тот же вопрос, что и прошлый раз, только с другой стороны. Что сменит науку, вокруг которой прежде формировалась и-элита. Одно из свойств науки, помимо того что она требует или требовала высокого интеллекта, а также организации интеллектуалов в некоторое сообщество, это как раз то, о чём уже упомянули несколько других комментаторов — она даёт что-то, что ценится и властной элитой [новое оружие], и экономической элитой [способы оптимизации расходов], и массами людей [расширение досуга].Мои размышления наводят меня на такой ответ — истории. Всем нужны новые истории, в которых моделировались бы человеческие судьбы. В силу ряда причин это становится всё более острой потребностью. Истории — это и оружие, и средство управления, и способ заполнения досуга. Я постоянно сталкиваюсь с тем, что когда что-то пытаешься изложить посредством рассуждения с рациональной аргументацией, это немедленно воспринимается в штыки, и дальше хода нет. Но когда начинаешь рассказывать историю [достаточно просто сказать "сейчас я расскажу вам историю"], защита сразу снимается, атмосфера сразу становится благоприятной. Это работает даже в судах.Создание и трансляция новых историй или основы для них — это и соответствующая практика, и соответствующие требования к участникам. Тут нет отрицания, например, науки, не требуется отказываться от прежних и-практик, но они уже подчинены чему-то новому. ...То есть мы возвращаемся к предыдущим формам в новых условиях. Сказки и притчи заменят статьи и трактаты, вобрав в себя их содержание. Рациональные же методы будут использоваться внутри новой и-элиты именно как средство или одно из средств добычи нового содержания для историй. Это будет такая новая эзотерика. Собственно, не с этого ли и начиналась наука в XV-XVII веках. yuritikhonravov

Я примерно представляю чем вы раздосадованы. И даже столкнулся с этим на работе. Раньше у нас был технолог старой школы, он знал тригонометрию на зубок хорошо понимал производство и что от него хотят. Он постоянно что то читал из различных областей, кругозор был ого-го, с ним было приятно общаться на разные темы. Сейчас у нас технолог девочка за компьютером. Для нее все это магия, она просто знает какие действия нужно делать в программе что бы получить результат. Но вот донести до нее, что вы от нее хотите, бывает ооочень трудно. ...И я прекрасно понимаю что научный интеллектуальный пик был пройден где то с поколением Энштейна и Бора. Но меня это не пугает. Как и не расстраивает что мы не полетим к далеким звездам.Ибо для меня увлеченного с детства информационными технологиями сейчас где то Ньютоновские времена, все только начинается.Ну а интеллект в виде девочки с черным ящиком вместо знаний, справляется с работой быстрее чем интеллектуал технолог старой школы. Конечно новаций от такого интеллекта не дождешься. Но компьютеры освобождают человечество от рутинной работы(интеллектуальную часть человечества). Ну а умные люди найдут чем заняться. ca_ok

Краниопаги, то есть сиамские близнецы, соединенные в районе головы — явление крайне редкое, один случай на 6 миллионов рождений. Но Криста и Татьяна уникальны даже среди краниопагов: мозг одной сестры соединен с мозгом другой.Нейрохирурги обнаружили, что у них связаны глубокие области мозга, таламусы. Через таламус проходит информация от органов чувств и распределяется дальше в кору. У девочек образовалась уникальная структура — «таламический мост», толстый канал из нейронных отростков, который отчетливо виден на сканах. Нервные сигналы от ствола головного мозга Кристы могут поступать в мозг Татьяны, и наоборот. ... Каждая из девочек обладает опытом, незнакомым никому из ныне живущих семи миллиардов людей. У них есть прямой доступ к содержимому восприятия другого индивида....сестры почти не общаются между собой. Они охотно разговаривают с прочими людьми, но друг другу не произносят ни слова. Они внезапно поднимаются с пола и топают в соседнюю комнату, а у вас неуловимо возникает ощущение, что это не два человека, а одно целое. Или, во всяком случае, система из двух индивидов. Криста молча берет чашку и передает Татьяне. Причина в том, что Татьяне захотелось пить, а Криста находилась ближе. Сестру никогда не приходится просить вслух — она всякий раз знает, что нужно....У одного сознания теперь появляются два наблюдателя — остается проявить фантазию и придумать хитроумный эксперимент, невозможный до сих пор в истории науки. ...каждая из девочек — отдельная личность с индивидуальным характером. У них даже разные вкусы и темпераменты. Но это не отменяет возможности, что в их самоидентификации есть то, чего нет у нас. Например, помимо ощущения себя отдельной личностью (Я) они могут осознавать себя частью (МЫ)....А если сестры действительно способны подключаться к зрительной информации друг друга, нам, вероятно, удастся узнать, как выглядят сновидения. Одна из сестер сможет описать, что в данный момент снится другой. 2014 Денис Тулиновhttps://22century.ru/popular-science-publications/craniopagus https://windeyes.livejournal.com/554611.html

* типы влияния *Давайте рассмотрим, как один объект (вещь, система) может влиять на состояние другого объекта (вещи, системы). (1) Простейший вариант - прямое физическое/энергетическое воздействие: шар ударяется о шар, огонь нагревает воду. При этом энергия воспринимающей системы увеличивается на столько, на сколько ее убыло в источнике воздействия. (2) На физическом уровне можно еще выделить косвенное, пусковое влияние, когда слабое воздействие высвобождает в другой системе гораздо больше энергии, чем энергия воздействия: падение камня вызывает лавину, попадание нейтрона в ядро приводит к его распаду с выделением энергии. (3) На химическом уровне тип влияния систем/молекул друг на друга зависит от их структуры - молекулы могут быть и индифферентны друг к другу, и самоуничтожиться при контакте (с образованием других молекул). Энергия при этом может как выделяться, так и поглощаться из среды. (4) Следующий тип химического влияния - каталитический - также определяется структурой системы/молекулы, но при этом сама молекула-катализатор, запустив химическую реакцию, не изменяется, то есть для влияния достаточно только ее присутствия. (5) Далее принцип влияния без прямого энергетического воздействия развивается в живых системах. Простейшим типом такого влияния является признаковое, при котором живой организм изменяет свое состояние, фиксируя некоторую особенность, признак другого объекта (живого или неживого): реакция на запах, внешний вид, тип движения. (6) Следующее, сигнальное, влияние также инициируется признаком, но только не нейтральным, а специфическим, специально заточенным под вызов конкретной реакции: отпугивающая окраска, брачные танцы, сигналы опасности. (7) От сигнального влияния один шаг до знакового, в котором для вызова специфического изменения системы, используется специально созданный для этого объект - знак: жест, слово, сигнал светофора. (8 ) Завершает список типов влияния - текстовое, при котором реакция системы происходит не на отдельный знак, а на структуру знаков, которая инициирует в системе появление новых знаний (что существенно отличает текстовое влияние от знакового, возможного только благодаря уже существующему знанию и не прибавляющего ничего нового).

Что есть причина причин? Каковы истоки истоков? Каковы начала начал? Что есть «непосредственное», «наличное»? Где — буквально или понятийно-топологически — эти начала располагаются? Отчего они не усматриваются «просто», что мешает и мешает ли им что-то быть видимыми «непосредственно», без дополнительных «операций»? Каковы требования к «операциям», исполнение которых могло бы гарантировать получение достоверных ответов на эти вопросы? Кто или что вообще ставит эти вопросы (почему эти вопросы вообще существуют?)

Пьер Дюгем: Физическая теория, её цель и строение 21 мая, 2020 by Евгений Рудный · Комментарии к записи Пьер Дюгем: Физическая теория, её цель и строение отключеныFiled under: Философия  Пьер Дюгем (1861 — 1916) выпустил книгу «Физическая теория, её цель и строение» в 1906 году (перевод на русский в 1910 году). Книга прекрасно написана, она содержит последовательное рассмотрение вопроса о том, что такое физическая теория, а выводы опираются на большое количество примеров из истории физики. Отмечу, что ряд выводов Дюгема можно найти у Уилларда Куайна (тезис Дюгема-Куйна) и Имре Лакатоса. Коротко взгляды Дюгема можно охарактеризовать так: целью науки является сохранение феномена; физическая теория не объясняет, а описывает мир; понимание физической теории невозможно без знания истории физики. В целом Дюгем занимает позиции инструментализма, а в современных терминах его позицию можно охарактеризовать как научный антиреализм. Для исключения недоразумений укажу, что научный антиреализм ни в коей мере не связан с нереальностью мира, окружающего человека; технически этот термин связан с отличием описания от объяснения. Дюгем подробно рассматривает связь между экспериментом, законом и теорией. Под физическим законом в книге Дюгема понимается обобщение данных эксперимента (закон Гука, закон Гей-Люсака, закон Кулона, закон Ампера и т.д.). Теория в свою очередь является обобщением законов. Тем не менее, связь между экспериментом, законом и теорией достаточно сложна, например, закон нельзя получить из экспериментальных данных автоматически, эксперимент оказывается зависимым от теории, гипотезы для построения теории нельзя получить по индукции. В первой части книги рассмотрены цели физической теории. Вначале рассмотрена идея о том, что физическая теория является объяснением. ‘Но прежде всего, что такое объяснение? Объяснять значит обнажать реальность от ее явлений, что обволакивают ее каким-то флером, чтобы видеть эту реальность обнаженной и лицом к лицу.’ ‘Наблюдение физических явлений приводит нас в соприкосновение не с реальностью, которая скрывается под чувственными ее проявлениями, а только с этими явлениями, взятыми в форме частной и конкретной. Экспериментальные законы не имеют своим предметом материальную реальность; они трактуют об этих же чувственных проявлениях, взятых, правда, в форме абстрактной и общей. Обнажая, сдирая покров с этих чувственных явлений, теория ищет в них и под ними то, что есть в них реального.’ Дюгем показывает, что этот путь неизбежно соединяет физическую теорию с метафизикой, и, таким образом, ценность физической теории оказывается связанной с определенными метафизическими взглядами. Поскольку по ходу истории метафизические построения кардинальном менялись и при этом вряд ли когда-нибудь удастся достичь полного согласия по поводу определенной метафизической системы, Дюгем отвергает идею физической теории как объяснения. Следующий шаг — рассмотрение теории как описания. ‘Физическая теория не есть объяснение. Это система математических положений, выведенных из небольшого числа принципов, имеющих целью выразить возможно проще, полнее и точнее цельную систему экспериментально установленных законов.’ ‘Таким образом, правильной мы должны считать не такую теорию, которая дает объяснение физическим явлениям, соответствующие действительности, а такую, которая наиболее удовлетворительным образом выражает группу экспериментально установленных законов. … Единственный критерий истинности физической теории есть согласие ее с данными опыта.’ Цель физической теории связывается с экономией мышления: ‘Двоякая работа абстракции и обобщения, плодом которой является теория, осуществляет … двоякого рода экономию мысли: одну, когда она одним единственным законом заменяет множество фактов, и другую, когда она небольшим числом гипотез заменяет огромную группу эмпирических установленных законов.’ Также теория является классификацией, при этом есть надежда на то, что достигнутая классификация будет естественной классификацией, то есть, такой ‘что группы, созданные нашей теорией, соотвествуют действительным родственным связям между самими вещами.’ Особенно важно то, что на основе правильной теории можно предсказывать новые эффекты. Дюгем приводит в пример волновую теорию света Френеля, рассмотренную Парижской академией наук в 1819 году. Пуассон показал, что согласно теории за кругообразным экраном должны наблюдаться якро освещенные точки, а Араго экспериментально показал их наличие. Приведу красочную цитату, в которой объяснение объявляется паразитом: ‘Но объяснительная часть вовсе не является основной частью описательной. Это не семя из которой эта последняя вырастает и не корень, которым питается рост ее. Связь, существующая между обоими частями всегда бывает крайне слабой и искусственной. Описательная часть развивается за собственный счет — специальными и самостоятельными методами теоретической физики. Это совершенно самостоятельно развившийся организм, который объяснительная часть обвивает подобно паразиту.’ ‘Не этой объяснительной части, не этому паразиту теория обязана своей силой и своей плодотворностью. Далеко нет. Все, что есть хорошего в теории, благодаря чему она является классификацией естествнной, что дает ей возможность предвосхищать опыт, заключается в описательной части; все это было открыто физиком, когда он позабывал искать объяснения. Все же, что есть в теории худого, что оказывается в противоречии с фактами, содержится главным образом в части объяснительной, куда физик внес это, руководимый своим желанием постигнуть реальность.’ В четвертой главе первой части Дюгем критикует использование механических моделей, распространенных в особенности среди английских физиков (см. несколько цитат Французское и английское мышление). Как пишут, критика Дюгема оказалось настолько успешной, что слово модель ушло из философии науки лет на пятьдесят (модель как нечто второсортное и поэтому не заслуживающее внимания). Во второй части книги Дюгем последовательно рассматривает структуру физической теории: использование математики для создания количественной теории, первичные качества, опыт в физике, физический закон, связь эксперимента и теории, каким образом выбираются гипотезы при построении теории. Я ограничусь только несколькими понравившимися цитатами. В ходе обсуждения многозначности выбора закона при описании экспериментальных данных Дюгем рассматривает вопрос простоты уравнения: ‘Он [физик] выберет одну какую-нибудь формулу потому, что она проще других. Слабость нашего ума заставляет нас приписывать большое значение соображениям этого рода. Было время, когда физики принимали, что разум Творца страдает той же слабостью, когда простота законов природы считалась догматом, не подлежащим ни малейшему сомнению, догматом, во имя которого осуждался каждый закон, выраженный в слишком сложном алгеабрическом уравнении, а простота закона обеспечивала за ним достоверность и значение, выходившие далеко за пределы экспериментальных методов, при помощи которых он был найден.’ Еще одна цитата против идеи теории как объяснения. Контекст — логика требует непротиворечивости физической теория. ‘Требует ли логика, чтобы наши гипотезы вытекали из какой-нибудь космологической системы или, по крайней мере, чтобы они были в согласии в выводами из такой системы? Ничуть не бывало. Наши физические теории вовсе не стремятся быть объяснениями, наши гипотезы вовсе не являются допущениями касательно самой природы материальных вещей. Наши теории имеют только экономическое обобщение и классификацию экспериментальных законов. Они автономны и независимы от всей и всякой метафизической системы. Наши гипотезы, на которых мы строим наши теории, не имеют, поэтому, нужды заимствовать свой материал у той или другой философской доктрины. Они не ссылаются на авторитет той или другой метафизической школы и не боятся ее критики.’ Дюгем показывает, что идея взаимного притяжения тел имела долгую историю до Ньютона. При этом астрологи оказались наиболее близки к правильному объяснению приливов под воздействием Луны и Солнца: ‘Но следует признать, что только у врачей и астрологов 16-ого столетия получила точное выражение и стала плодотворно влиять идея двух видов приливов и отливов, равного рода, но не равной интенсивности — одного рода, вызываемого луной, и другого, вызываемого солнцем. Только они стали объяснять различные изменения приливов и отливов совпадением или несовпадением этих двух родов их.’ В заключение одна цитата из раздела «Физик не выбирает гипотез, на которых он обосновывает свои теории, а они зарождаются в его уме помимо него» : ‘Логика предоставляет физику почти полную свободу при выборе гипотезы. Но это отсутствие всякого руководительства и всякого правила не должно его смущать, потому что в действительности не физик сам выбирает гипотезу, которую он кладет в основу своей теории. Он в такой же мере не выбирает ее, как цветок не выбирает цветочной пыли, которая его оплодотворяет. Он ограничивается тем, что широко открывает свой венчик ветру или насекомому, которые принесут ему эту пыль. Точно также физик ограничивается тем, что вниманием и рассуждением он подготавливает свой ум к восприяютию идеи, которая зародится в его уме без его помощи. Когда однажды спросили Ньютона, как он делает открытия, он ответил: «Я постоянно думаю о предмете моих исследований и дожидаюсь, чтобы первые лучи света, медленно и скупо подкрадывающиеся, сменились полным и ясным светом» .’ Информация Пьер Дюгем, Физическая теория, её цель и строение. СПб., 1910. (Репринт: М.: КомКнига, 2007)

проанализировал информацию по 29 тысячам случаев шизофрении, по 36 тысячам контрольных групп и по 700 вскрытиям головного мозга. Информацию собирали из десятков исследований, проведенных в 22 странах.

результаты самого крупного геномного исследования шизофрении, в ходе которого нашли более 100 генетических локусов, связанных с шизофренией.

«Это первая интересная подсказка, может быть, даже самая важная из всего, что у нас есть. Но пройдут десятилетия, прежде чем будет найдено настоящее лекарство, — говорит Хайман. — Надежда это прекрасная вещь. Но не ложные обещания».

«Теперь у нас появился мощный молекулярный рычаг, путь к гену, что позволяет разрабатывать более совершенные модели»

Большинство препаратов для лечения психических заболеваний нацелены на прерывание психотического мышления, однако специалисты в один голос говорят, что психоз это просто один из симптомов, причем возникает он на поздней стадии.

Авторы подчеркивают, что свои выводы, в которых сочетается фундаментальная наука и масштабный анализ генетических исследований, они сделали благодаря тесному сотрудничеству специалистов по генетике, молекулярной биологии, возрастной нейробиологии и иммунологии.

За долгие годы возникли сотни различных теорий о шизофрении, но одна из самых долговечных загадок заключается во взаимосвязи между тремя выдающимися открытиями: очевидная причастность иммунных молекул, такая закономерность как частое появление шизофрении в поздней юности, а также истончение серого вещества, наблюдаемое при вскрытии.

Хромосома 4 и многие другие гены расположены на участке шестой хромосомы, отвечающей за иммунную систему. Там происходит очищение мозга от патогенов и прочего клеточного мусора. Авторы исследования выяснили, что один из вариантов четвертой хромосомы — компонента С4А — больше всего связана с риском заболевания шизофренией.

Самый высокий пик был на шестой хромосоме, где коллектив Маккэррола обнаружил разновидность гена. Хромосома 4 — «темный угол человеческого генома», сказал он. Данный участок трудно расшифровать, потому что он обладает «поразительным разнообразием».

Соответствующие гены подают на нейроны сигнал типа «съешь меня», говорит участница исследования нейробиолог Бет Стивенс (Beth Stevens), работающая в Бостонской детской больнице и в Институте Броуда. «Они помечают слишком много синапсов, и эти синапсы погибают».

У пациентов с шизофренией изменение одной-единственной позиции в последовательности ДНК требует удаления слишком большого количества синапсов, и тогда прунинг выходит из-под контроля. Результатом является аномальная потеря серого вещества.

риск заболевания шизофренией у человека резко увеличивается, если он унаследовал варианты гена, важные для «синаптического прунинга», как называют сокращение числа ненужных нейронов и связей между ними при взрослении клеток мозга.

принятие желаемого за действительное и культурные предубеждения. Последняя причина, без сомнения, сказалась на отсутствии критического мышления

Клоунами можно назвать и тех, кто требуют абсолютной уверенности в их заявлениях, и тех, кто не понимает ценность и красоту вероятности в науке. Эти клоуны думают, что наука просто спекуляция, а иногда даже совершают мошенничества, чтобы отстаивать свои предрассудки. Они не могут отличить проверяемые и непроверяемые гипотезы и думают, что подтасовка фактов хороший метод исследования.

В связи с общественным характером науки и универсальностью ее методов, и в связи с тем, что большинство ученых не отстаивают свои непроверенные или непроверяемые предрассудки, как многие лжеученые, допускаемые ими ошибки замечают другие ученые. Этого достаточно, чтобы наука вернулась в нужное русло.

«информация всегда попадает к нам лишь после прохождения через мощные фильтры культуры, предположений и ожиданий» (Gould, 1982, p. 118). Поверив однажды той или иной теории, мы начинаем обращать внимание только на то, что вписывается в ее рамки.

в науке теоретическая и фактическая стороны связаны между собой. Теории играют роль фильтров, которые пропускают через себя факты и трактуют их (Popper, 1959). Теории пытаются найти объяснение фактам и обнаружить в них некий смысл. С другой стороны, факты используются при проверке истинности теорий.

промахи шарлатанов и псевдоученых выявить трудно из-за того, что туманные утверждения этих людей еще не проверены должным образом.

В силу социальной природы науки и всестороннего применения ее методов, а также в силу того, что большинство ученых не занимаются «крестовыми походами» для навязывания их непроверенных или непроверяемых гипотез, то ошибки, допущенные одними учеными, с большой долей вероятности обнаруживают другие.

пилтдаунская подделка представляет собой не более чем неверный шаг в сторону от дороги, которая, вопреки всему, все же позволяет не сбиться с курса и успешно достичь места назначения.