виды понимания различны и не очень-то зависимы. Что из наличия внутреннего понимания не следует наличие внешнего - это понятно; это можно назвать неосознанной теорией (и это обычное дело). Что из наличия внешнего понимания не следует наличие внутреннего - это интереснее, потому что это связано с человеческой свободой: знание устройства мыслей не приводит к знанию самих мыслей, их не предсказывает, а только за их появлением позволяет наблюдать, позволяет разыскивать те условия, в которые душа попадает. В этом случае ландшафт понятен; а течение реки - нет.Для чего "внешнее понимание"?.. Чтобы знать, какие люди бывают…

я не думаю, что мышление (и зрение, как частный случай) предметно. То есть если я спрашиваю себя о том, что такое это мышление, то я не должен спрашивать себя, что именно человек мыслит: это лишнее, это ненужное, это зачастую прямо вредное. А прежде всего я должен с собой уговориться, как именно я стану наблюдать за мгновениями мышления, то есть как я буду готовиться к наблюдению за такими мгновениями. Чтобы, когда они случаются или получаются (а они именно получаются, это именно происшедшие случаи), или отмечать их, или чувствовать расхождение своих ожиданий с мыслительной действительностью. Выход из такой наблюдательной деятельности — это, конечно, не что-нибудь, полученное за время наблюдений (объект мышления вообще или объект зрения в частности), а те самые ожидания и готовности, которые на опыте либо оправдались, либо нет. Вот эти ожидания, надлежащим образом проверенные, и будут составлять знание о мышлении вообще или о зрении в частности.

приснилось, что я в трубе и что рассматривание меня в ней, как восстановление, воспроизведение меня из упущенных шансов - просто снесло или сложились не те обстоятельства или сам ускользнул, мало ли что… И вот они восстановливаются. Причем как - не шанс появляется у меня, а я возникаю перед ним в этой трубе, увеличенный ею до мельчайших подробностей и главное, что тут от меня требуется – не увиливать, не дергаться, не сбегать что бы там ни было

‘Действия воли, рассудка, воображения, чувств становятся мышлением в той мере, в какой мы их замечаем, воспринимаем, то есть осознаем. Если же они неосознанны, то они не мысль, что с позиций радикального сомнения сразу же ставит под вопрос само их существование. Из всего этого можно сделать вывод, что мышление отождествляется у Декарта с сознанием, понятым как самонаблюдение, интроспекция. «Сознавать значит мыслить и в то же самое время обдумывать свою мысль», — пишет он в «Беседе с Бурманом»

Когда не знаешь, что сказать, нужно просто смотреть.

В случае крайней необходимости необходимо делать три вещи: смотреть вперед, смотреть назад и смотреть на себя.

В своей книге Дуглас Хофштадтер «Я — странная петля» трактует сознание как, своего рода, бесконечную петлю обратной связи. За счет этой самоподдерживающейся петли у нас и возникает иллюзия единства самосознания, иллюзия «Я». Причем ядром «Я» является петля восприятия.Восприятие принимает на «вход» некие данные, составленные из огромного количества микроскопических сигналов, но затем идет гораздо дальше, приводя в итоге к запуску небольшого набора символов — дискретных структур, наделенных репрезентативными качествами, — обширная библиотека которых находится обычно в режиме ожидания.

Ал-Мухасиби сформулировал основные положения суфийской психологии (‘илси ал-кулуб ва-л-хатарат). Главным инструментом самосовершенствования он считал самонаблюдение и самоконтроль (муракаба ва мухасаба). Отсюда его прозвище ал-Мухасиби, т. е. контролирующий себя, отдающий отчёт самому себе. Объектом «конт­ро­ля» должны быть прежде всего намерения (нийат) и движения души (хатарат), ибо они в конечном счёте определяют поступки человека. На пути к Богу верующего подстерегают многочисленные опасности и соблазны. Так, некоторые спешат воспользоваться мирской славой, которую приносит им внешняя набожность. Это — лицемерие и кичливость, которым следует противопоставить искренность намерений и действий. Человек не должен доверять суждениям окружающих, ибо только он сам знает, каковы истинные мотивы, движущие им

Изучение сознания является сложной и запутанной проблемой, из-за присущей изучению внутренней трудности, требующей приложения сознательной мысли к изучению самой себя. "Подавляющую часть своей истории, человечество занималось охотой и собирательством и было озабочено более неотложными проблемами, требующими быстрого исполнения намеренных действий. Соответственно, и сознание эволюционировало больше для задач подобных типов действий, чем понимания себя"

Понятно, что объективность сверхчувственного предмета усматривается не всеми и познается немногими. Исследование его требует особого подхода, особого восприятия, особой культуры воли и внимания; оно возможно только при спецификации душевно-духовного опыта и удается только тому, кто выработал в себе умение внимать сверхчувственному предмету. Исследуя свой предмет, философия начинает с подлинного и реального опыта; она останавливается первоначально на единичном восприятии и добивается в его пределах адекватности, стремясь воспринять предмет так, как он есть на самом деле, т. е. так, как он есть для всех и каждого, т. е. так, как он есть сам по себе и как, следовательно, он должен быть правильно и адекватно воспринят всеми; этим она как бы переселяет содержание предмета в среду испытующей души, чтобы вслед за тем сосредоточить все внимание на усмотрении сущности этого адекватно испытанного содержания, на уловлении ее мыслью и на выражении ее словами. Все это удается, конечно, не сразу, не всегда и не при всяких условиях; это требует большого напряжения всех сил души, и притом не только позитивного, но и негативного напряжения, т. е. и в смысле интенсивного участия, и в смысле произвольного задержания той или иной функции. Здесь бывает необходима и своеобразная, утонченная, индуктивно-экспериментальная проверка внутреннего опыта — то скепсис и осторожное, крадущееся вопроша-ние, то наблюдение за собой, самоанализ и humor sui *, то забвение о себе и сосредоточенное погружение в непосредственное переживание предмета. Но и этого мало. Философ больше, чем всякий другой ученый, должен овладеть силами своего бессознательного, очистить их, придать им гибкость и покорность, сделать их совершенным орудием предметовидения.