Процесс индукции состоит в том, что мы принимаем простейший закон, согласующийся с нашим опытом. 6.3631. Но этот процесс имеет не логическое, а только психологическое основание. Ясно, что нет никакого основания верить, что в действительности наступит только простейший случай. 6.36311. То, что завтра взойдёт солнце - гипотеза, а это означает, что мы не знаем, взойдёт ли оно. 6.37. Не существует необходимости, по которой одно должно произойти потому, что произошло другое. Имеется только логическая необходимость. 6.371. В основе всего современного мировоззрения лежит иллюзия, что так называемые законы природы являются объяснениями природных явлений. 6.372. Таким образом, люди останавливаются перед естественными законами как перед чем-то неприкосновенным, как древние останавливались перед богом и судьбой. И они одновременно правы и не правы. Но древние были яснее, поскольку они признавали один ясный предел, в то время как новые системы представляют дело так, как будто все объяснено.

Язык, который мы используем, определяет нашу форму жизни. Мир, который мы видим, определяется и наделяется смыслом с помощью слов, которые мы выбираем. Короче говоря, мир — это то, что мы о нем думаем, а думаем мы обычно при помощи языка, потому что он может быть не только проводником нашего общения, но и способом кодирования мыслей.Получается, что язык играет в нас. Ведь наша жизнь складывается в формы, которые выбирает для нас язык, эта общественная надстройка, существующая априорно для любого человека. Ludwig Wittgenstein сравнил реальность с языковыми предложениями (propositions) и утверждал, что именно форма предложений определяет форму нашей реальности, а не наоборот.Привычки мышления, которые формируются в нас с помощью языка, тянутся далеко вглубь истории. И эти привычки мешают нам оценивать мир объективно. В результате точность слов притупилась, если они вообще когда-либо были точными.Истина в том, что жизнь на самом деле состоит из невербальных фактов. Не существует одного и того же невербального факта, они перетекают один в другой, смешиваются, конденсируются — словом, постоянно меняются. А вот в языке у нас всё каменно и относительно стабильно. Для каждого факта найдется свой ярлычок, который будет неизменен. Называя что-то, мы творим абстракцию, то есть возводим частный случай в какую-нибудь из общих категорий, которые любезно подсовывает нам наш язык.Именно в этом и кроются ниточки влияния на нас языка. Чем больше мы производим абстракций, тем марионеточнее становятся наши мысли: наша картина мира начинает висеть на шнурочках концепций, данных нам свыше языком.И мы ничего не можем с этим поделать. Не получится протестовать и обрезать нитки, которые держит кукловод, чтобы провозгласить себя свободной и независимой куклой. Потому что отказаться от влияния на нас языка равно уйти в джунгли и стать Маугли, животным в человеческом обличии.

«...Людвигу досталось огромное наследство, сотни миллионов долларов по нынешним ценам. И что же он с ними сделал? Раздал «бедным австрийским художникам». Это был анонимный дар, но теперь о нём известно, поскольку Витгенштейн — великий философ. Он передал наследство знакомому редактору в Инсбруке, умному и образованному человеку, предложив тому самому решить, кому его передать. Деньги достались Рильке, Георгу Траклю, Адольфу Лоосу, Оскару Кокошке и многим другим. И дело не в том, что Витгенштейну нравились их работы, — наоборот, если бы они ему нравились, это уже было бы не благотворительностью, а попыткой утвердить собственную позицию, собственный вкус в искусстве, то есть корыстным жестом. И это противоречило бы протестантской этике и этике самого Людвига. Его родные поступали так же: сестра всю свою жизнь жертвовала огромные суммы организациям, работавшим с бездомными. Правда, только Людвиг поддерживал творческих людей, но зато он приказал отправить обратно все их благодарственные письма, сказав, что знать ничего про них не желает».