Говорят: мир существовал всегда. В этом ответе есть что-то неудовлетворительное: откуда взялось всегда? Откуда взялось время, в котором мир мог бы всегда находиться? Время появилось после Большого взрыва? Но опять же, для него как первопричины нашего мира должны были уже существовать необходимые условия. Еще одно объяснение: бытие более вероятно, чем небытие. Допустим, но как возникли эти вероятности? Насколько более «рациональной» и «вероятной» кажется такая картина (то есть ее отсутствие): ничего нет. Абсолютно ничего. Неоткуда было взяться существованию, его и нет. Некому задавать трудные вопросы о том, откуда оно взялось. Однако вместо этого перед нами огромный мир — с этим не поспоришь. Допустим даже, что он иллюзорен. Но ведь нельзя сомневаться, что сама иллюзия существует. Если это не чудо, то что тогда можно назвать чудом? «Мистическое не то, как мир есть, но то, что он есть» (Л. Витгенштейн. Логико-философский трактат). Факт существования мира должен вызывать трепет и смирение: несмотря на все успехи науки и других форм познания, мы и понятия не имеем о сути происходящего.

Как понятое и познанное, так же неизвестное, скрытое, несуществующее и немыслимое охвачены «логикой» (Витгенштейн) как именно такие. Они открыты именованию. Слово не описывает бытие и небытие, а отождествляет их с ними самими.

Процесс индукции состоит в том, что мы принимаем простейший закон, согласующийся с нашим опытом. 6.3631. Но этот процесс имеет не логическое, а только психологическое основание. Ясно, что нет никакого основания верить, что в действительности наступит только простейший случай. 6.36311. То, что завтра взойдёт солнце - гипотеза, а это означает, что мы не знаем, взойдёт ли оно. 6.37. Не существует необходимости, по которой одно должно произойти потому, что произошло другое. Имеется только логическая необходимость. 6.371. В основе всего современного мировоззрения лежит иллюзия, что так называемые законы природы являются объяснениями природных явлений. 6.372. Таким образом, люди останавливаются перед естественными законами как перед чем-то неприкосновенным, как древние останавливались перед богом и судьбой. И они одновременно правы и не правы. Но древние были яснее, поскольку они признавали один ясный предел, в то время как новые системы представляют дело так, как будто все объяснено.

Язык, который мы используем, определяет нашу форму жизни. Мир, который мы видим, определяется и наделяется смыслом с помощью слов, которые мы выбираем. Короче говоря, мир — это то, что мы о нем думаем, а думаем мы обычно при помощи языка, потому что он может быть не только проводником нашего общения, но и способом кодирования мыслей.Получается, что язык играет в нас. Ведь наша жизнь складывается в формы, которые выбирает для нас язык, эта общественная надстройка, существующая априорно для любого человека. Ludwig Wittgenstein сравнил реальность с языковыми предложениями (propositions) и утверждал, что именно форма предложений определяет форму нашей реальности, а не наоборот.Привычки мышления, которые формируются в нас с помощью языка, тянутся далеко вглубь истории. И эти привычки мешают нам оценивать мир объективно. В результате точность слов притупилась, если они вообще когда-либо были точными.Истина в том, что жизнь на самом деле состоит из невербальных фактов. Не существует одного и того же невербального факта, они перетекают один в другой, смешиваются, конденсируются — словом, постоянно меняются. А вот в языке у нас всё каменно и относительно стабильно. Для каждого факта найдется свой ярлычок, который будет неизменен. Называя что-то, мы творим абстракцию, то есть возводим частный случай в какую-нибудь из общих категорий, которые любезно подсовывает нам наш язык.Именно в этом и кроются ниточки влияния на нас языка. Чем больше мы производим абстракций, тем марионеточнее становятся наши мысли: наша картина мира начинает висеть на шнурочках концепций, данных нам свыше языком.И мы ничего не можем с этим поделать. Не получится протестовать и обрезать нитки, которые держит кукловод, чтобы провозгласить себя свободной и независимой куклой. Потому что отказаться от влияния на нас языка равно уйти в джунгли и стать Маугли, животным в человеческом обличии.

«...Людвигу досталось огромное наследство, сотни миллионов долларов по нынешним ценам. И что же он с ними сделал? Раздал «бедным австрийским художникам». Это был анонимный дар, но теперь о нём известно, поскольку Витгенштейн — великий философ. Он передал наследство знакомому редактору в Инсбруке, умному и образованному человеку, предложив тому самому решить, кому его передать. Деньги достались Рильке, Георгу Траклю, Адольфу Лоосу, Оскару Кокошке и многим другим. И дело не в том, что Витгенштейну нравились их работы, — наоборот, если бы они ему нравились, это уже было бы не благотворительностью, а попыткой утвердить собственную позицию, собственный вкус в искусстве, то есть корыстным жестом. И это противоречило бы протестантской этике и этике самого Людвига. Его родные поступали так же: сестра всю свою жизнь жертвовала огромные суммы организациям, работавшим с бездомными. Правда, только Людвиг поддерживал творческих людей, но зато он приказал отправить обратно все их благодарственные письма, сказав, что знать ничего про них не желает».