Примечательно, что первым знакомством с буддизмом для западного неофита обычно становятся притчи и коаны дзэн — самой поздней, странной и далекой от первоначального буддизма секты. Затем, если неофит не потеряет интерес, он переходит к махаянскому ядру: искусительной йогачаре и алмазно-радикальной мадхьямаке, далее знакомится с вдохновенными сутрами праджняпарамиты и, наконец, спускается на самый «нижний» уровень, к Палийскому канону, где с некоторым удивлением встречает не только всеобъемлющий свод «скучных» правил монашеского поведения, но и блестящую практику скептического ума, разрубающего все заблуждения....Ум «сливается с непосредственной данностью момента» и «исчезает как наблюдатель» — остается только «поток быстро сменяющихся восприятий в той последовательности, в какой они происходят сами по себе».Но совершенно очевидно, что это состояние животного! Именно животное зависимо от своих восприятий полностью и существует только в их потоке и как их же сумма. Животное не осмысляет своих восприятия и не осознает себя в них — оно просто плывет вместе с ними, прилепляясь к каждому, словно носимый ветром осенний листок. ...Тут можно возразить, что я что-то упрощаю или не догоняю, неужели за сотни лет буддисты не увидели и не осознали этой ловушки? Конечно, увидели. Именно ответом на то, как не попасть в плен к восприятиям при устранении воспринимающего «я», и стала вся Махаяна. Для этого она задействовала все надлогические, сверхконцептуальные возможности нашего ума, в том числе те самые парадоксы и коаны, которые призваны не просто уходить от конкретных ответов в теоретических спорах, как следует из текста Пелевина, а преобразовывать природу ума, природу воспринимающего «я» в сторону его высших измерений.