…ну и наконец: многолетняя жизнь на одном месте хороша уже тем, что придаёт жизни цельность (учит тебя цельности!) – сама по себе, и без специальных твоих усилий в этом направлении (усилия можно, понятно, и приложить, но тут многое и без того делается). Твоё пространство незаметно для тебя работает на твои важные задачи, становится даже не инструментом их, но сложным вырабатывающим органом.

Недаром обаятельными нам кажутся люди вроде бы слабые, не от мира сего, как князь Мышкин Достоевского или Авдий Каллистратов Айтматова. Но это и есть те самые «слабые», которые «побеждают сильных», тот свет, который и во тьме светит («и тьма не объяла его»). Целый человек – в котором все гармонично, одно с другим не борется, и он всегда тот же, меняется лишь фон жизни. Авдию достался мир, вывернутый наизнанку, мир, где волки стали бояться людей-нелюдей, и лишь Человек может им, обездушенным, обезумевшим, сострадать и положить во спасение павших жизнь свою. Эта абсолютная доброта, не избирательная, есть свойство Целого человека, того самого праведника, на котором мир держится. Он является в мир ко спасение – отклик на его зов, на его боль и ради этого идет на плаху. У таких как раз нет выбора, как нет его у совершенного человека. Люди различной моральной высоты, говорил Эрн, страдают различной мерой страданий. Их страдание вселенское, за всех и за все. Своей детской незащищенностью они пробуждают доброе – почти исчезнувший инстинкт защиты слабого – и тем уже очищают души людей. Может быть, это вестники грядущего мира. Человека человечного, сострадающего.