На первоначальной ступени «эротического» восхождения является какое-нибудь единичное прекрасное на вид тело – одно из многочисленных тел чувственного мира. Но кто предметом своего стремления избрал такое тело, должен впоследствии увидеть, что красота отдельного человека, какому бы телу она ни принадлежала, родственна красоте всякого другого. Кто это заметил, тому надлежит стать поклонником всех прекрасных тел вообще.

На следующей ступени «эротического» восхождения предпочтение необходимо отдавать уже не телесной, а духовной красоте. Предпочитающий духовную красоту созерцает уже не красоту тела, но «красоту насущных дел и обычаев» («Пир» 210С). Из этого созерцания он убеждается, что «все прекрасное родственно», и «будет считать красоту тела чем-то ничтожным» (там же). Еще более высокую ступень «эротического» восхождения к прекрасному образует постижение красоты знания.

Если выразить смысл этого учения в понятиях философии и теории познания, то оно означает, что истинно-сущее прекрасное усматривается интуицией. Интуиция эта – не интуиция чувств, а интуиция ума, иначе – созерцание прекрасного одним лишь умом, без вспомогательных средств чувственности и воображения. И по бытию, и по познанию прекрасное объявляется у Платона сущностью, запредельной чувственному миру, – идеальной, постигаемой только умом.

Если мы поймем, как мало сознаем себя и насколько кратковременны моменты, когда мы сознательны, когда мы понимаем это, чувствуем это и осознаем, что это значит, тогда мы можем понять, что значит самовоспоминание.

Если понимание того, что мы не помним себя, становится непрерывным, тогда мы можем вспомнить себя.

Необходимо помнить себя не в спокойный момент, когда ничто не случается, но когда вы знаете что делаете что-либо неправильно - и не делать этого. Например, когда вы являетесь отождествленным, вы должны быть способны почувствовать и затем остановить это, и в то же время вспомнить себя, осознать, что делаете это, что механичность заставляет вас отождествляться и что вы останавливаете это.

Например, А.Г. Фомин, пытаясь рационализировать этот процесс, в то же время оговаривал: «Умение найти нужный для литературоведческой работы материал до сих пор является результатом библиографического чутья, продолжительного опыта». В современных условиях такое низведение интуитивного метода поиска литературы до искусства, до эмпирики, до уровня «особых», «избранных» личностей нельзя считать оправданным. Сейчас нужно учитывать, во-первых, тот факт, что роль интуиции в творческой деятельности современного человека чрезвычайно возросла. Во-вторых, современная наука стоит перед альтернативой: или освоить логику интуиции, понять логический механизм интуиции, или отдать всю логику на откуп иррационализма.

Конечно, нельзя абсолютизировать интуитивный метод, так же как умалять его значение или игнорировать вообще. Любой творческий процесс является определенным единством, с одной стороны, планомерных, необходимо и последовательно вытекавших друг из друга логических умозаключений, с другой - счастливого стечения случайных находок, необъяснимых «озарений», логических скачков и переходов. В этой связи Антуан де Сент-Экзюпери писал: «Теоретик верит в логику. Ему кажется, будто он презирает мечту, интуицию и поэзию. Он не замечает, что они, эти три феи, просто переоделись, чтобы обольстить его, как влюбчивого мальчишку. Он не знает, что как раз этим феям обязан он своими замечательными находками. Они являются ему под именем «рабочих гипотез», «произвольных допущений», «аналогий», и может ли теоретик подозревать, что, слушая их, он изменяет суровой логике и внемлет напевам муз....

У творцов науки действительно бывают «естественные откровения; или «озарения», но никогда до обнаружения, формулировки и изучения проблемы.

Особое внимание в процессе информационного поиска нужно обратить на следующие виды интуитивного метода. Быстрое отождествление объекта поиска, т.е. искомого документа, факта или определенной совокупности их. В большей мере это обусловлено физическим, чувственным восприятием, скажем, книги, когда-то виденной, читанной. Эффективность такой чувственной интуиции во многом зависит от творческих способностей библиографа - его наблюдательности, остроты восприятия, памяти, сообразительности, опыта и информированности. С быстрым отождествлением тесно связаны и другие виды чувственной интуиции - ясное понимание значения и способность интерпретации. Ясное понимание значения искомого документа или факта позволяет не только формально выделить их в системе других по тем или иным внешним характеристикам, например, по фамилии автора, заглавию, художественно-полиграфическому оформлению книги и другим данным, составляющим библиографическое описание издания. В случае ясного понимания значения речь идет скорее о возможности интуитивного выделения нужного издания путем неосознанного сопоставления с другими изданиями на основе различий в стиле или жанре изложения, иллюстраций, справочного аппарата и т.п., которые как бы «выуживают» что-то из нашей памяти, стимулируют наше воображение. Интуитивная способность интерпретации как разновидность чувственного восприятия позволяет в процессе поиска за условными знаками, формальными характеристиками литературных источников видеть, пусть столь же условные и неясные, но реальные, содержательные взаимосвязи этих источников, необходимость выбора какого-то определенного из них, в большей мере соответствующего задаче данного поиска. В этом случае искомый документ или факт фигурирует для нас как некий искусственный или естественный сигнал, позволяющий быстро и сжато оценить значимость той или иной книги среди других так же, как мы оцениваем реальные объекты окружающей действительности по их внешнему виду, позам, жестам и т.д. «Это именно то, - подчеркивает М. Бунге, - что мы делаем всякий раз, формулируя впечатление о ком-нибудь на основании единственной встречи». Поэтому он определяет подобные интуитивные методы как «импрессионистские». Способность представления, или геометрическая интуиция. Здесь намечается уже переход от интуиции восприятия к интуиции воображения. С точки зрения поиска литературы геометрическая интуиция имеет место тогда, когда некоторый абстрактный образ документа (например, созданный методами чувственной интуиции) конкретизируется до наглядного изображения модели. В отличие от чувственной интуиции, где чаще всего используются готовые способы изображения словесного текста (иллюстрации в книге), геометрическая интуиция предполагает как наличие индивидуальных образов, создаваемых специально или формирующихся стихийно, в процессе работы с литературой, так и искусственные образы, например, символический индекс документа, присвоенный ему в библиотеке или на основе какой-то схемы классификации. Способность образования метафор как интуитивный метод. В качестве наглядного образа для искомого литературного источника используется метафорическая иллюстрация, т.е. частичное сходство или различие документов, например: иллюстрированное или неиллюстрированное издание. Такая интуиция связана также со способностью вызывать чувственные впечатления, наглядные образы о прочитанных книгах, фактах, идеях, причем чаще всего через воспроизведение какой-то части, структуры, фрагмента. Метод творческого воображения. В науке он определяет процесс формирования гипотезы, часто выступающей в виде какого-то зрительного образа, особенно после длительного процесса поисков или попыток решения какой-то задачи. Классическими примерами здесь могут служить: «видение» во сне искомого решения у Д.И. Менделеева при открытии им периодической системы химических элементов, знаменитое «упавшее яблоко», ставшее источником гравитационной теории И. Ньютона и т.д. Но в любом случае такое «видение», «интуитивное озарение» не возникает из ничего. Оно возможно и в процессе информационного поиска, когда вспышка вдохновения, словно молния, высветляет вдруг после кропотливого изучения большого массива документов именно нужный источник или иное направление поиска. Другая возможность интуитивного предвосхищения может возникнуть при использовании в процессе поиска каких-либо пособий, например: указателей или списков литературы, вспомогательных указателей в книге и т.п. Но в любом случае такие «озарения» нуждаются в реальной проверке, критической оценке и другими логическими методами. Ускоренное умозаключение. Здесь намечается переход от интуиции воображения к интуиции, близкой к выводному знанию, т.е. знанию, полученному на основе логической переработки данных литературы, без непосредственного обращения к эксперименту и практике. Такие виды интуитивных методов называют также интеллектуальной интуицией. Она все ближе подводит информационный поиск от использования преимущественно эмпирических поисковых образов к абстрактно-логическим приемам. Таковым и является прежде всего ускоренное умозаключение. Оно характеризует такой процесс информационного поиска, когда происходит некий качественный скачок, сокращение поиска, решение поисковой задачи приходит как бы внезапно, само собой. Складывается впечатление, что реальная последовательность возможного поиска в данном конкретном случае как бы «позабыта» вами. Ярким примером такой интуиции может служить обнаружение искомых фактов именно в тех литературных источниках, в которых, по какому-то нашему ограничению, эти факты не должны и быть. По свидетельству М. Бунге, «пропущенные или позабытые посылки и промежуточные шаги бывают столь многочисленны, что лишь вышколенный ум в состоянии прийти таким путем к правдоподобным заключениям». Такой способностью интуиции обладают только хорошо развитые, чрезвычайно логичные интеллекты. Интуитивное синтезирование. Оно отличается от ускоренного умозаключения и примечательно еще большим увеличением масштаба целостности, единства выделяемых из общего массива искомых документов или фактов, сочетанием ранее разрозненных сведений в единое, «гармоническое» целое, систему. Причем здесь важно не только ограничить искомую систему в общем массиве изданий, но и определить относительное значение каждого документа или факта в этой системе. Такое обобщающее представление, картина в процессе информационного поиска складывается обычно в тех случаях, когда поиск сориентирован на так называемое книжное ядро (литературное, библиотечное), т.е. определенный и оптимальный минимум литературных источников. Интуиция, опирающаяся на здравый смысл, позволяет подходить к процессу информационного поиска с определенными представлениями, с оценками, уже сложившимися знаниями по тому или иному вопросу, теме поиска. Но такой опыт часто ведет к тому, что мы отдаем предпочтение литературным источникам, соответствующим уровню наших знаний. Это обусловлено тем, что степень интуитивности любого понятия относится к определенному уровню знания. Поэтому можно позволить такой интуиции играть ее эвристическую роль, но нельзя позволять ей приуменьшать трудности обогащения, развития литературы. Другими словами, в процессе информационного поиска особое внимание следует обращать на документы и факты критического характера, противоречащие интуиции здравого смысла, уже сложившимся представлениям. При этом необходимо учитывать динамику своей интуиции здравого смысла, ориентируя ее на изменение, приобретение новых интуитивных представлений, поднимая интуицию до здравого суждения, фронезиса. Фронезис, или практическая мудрость, определяет умение быстро и правильно оценивать и тем самым находить те документы или факты, которые в большей мере отвечают задаче данного поиска. Говорить о такого рода интуиции можно лишь в том случае, если удачно формулируется оценочное суждение, выбирается нужный документ или факт после ускоренного ознакомления с ними, правильно оценивается их новизна, ценность и полезность, определяется важность и надежность своих поисковых действий.

В принципе интуитивный метод под различными названиями - «догадка», «чутье», «случайность» - имеет широкое распространение в библиографической эвристике. Библиографическая догадка, - подчеркивает М.А. Садова, - сопутствует библиографу во все время работы. Здесь открываются разнообразные пути и неисчерпаемые возможности в зависимости от личных свойств библиографа, его опытности, быстроты соображения и т.п.». По оценке П.Н. Беркова, М.А. Садова правильно подобрала синоним к слову «догадка» - «быстрота соображения». В классификации М. Бунге это соответствует интеллектуальной интуиции вида «ускоренного умозаключения». В этой связи П.Н. Берков справедливо рекомендует отказаться полностью от таких терминов, как «интуиция», «чутье», «догадка», потому что в них есть какой-то привкус веры в «чудесное», «необыкновенное». А между тем это такое же установление связей, только более отдаленных, лежащих не на поверхности, но, тем не менее, связей, реально существующих, а не выдуманных.

К этому виду интуитивных методов решения относятся также и различные «случайности» в процессе поиска литературы. Опыт показывает, что так называемая случайность на самом деле представляет действие каких-то обусловленностей. В частности, П.Н. Берков приводит такой пример. Пришедший как-то к заведующей библиотекой Института русской литературы (Пушкинский Дом) известный академик И.Ю. Крачковский во время разговора взял со стола томик журнала пушкинского времени и машинально стал его перелистывать, продолжая вести деловую беседу. Вдруг он вскрикнул от радости и изумления: им было найдено, как он объяснил своей собеседнице, сведение, которое он разыскивал несколько десятилетий. На первый взгляд, что здесь случайного? Не то, что И.В. Крачковский много лет помнил и вынашивал свою задачу поиска, а то, что ответ пришел неожиданно. Следовательно, необходимо постоянно вырабатывать в себе прозорливость в наиболее оптимальном выборе пути поиска информации, обращения именно к тем литературным источникам, которые с наибольшей вероятностью содержат необходимые факты. Освоение и рациональное использование различных методов интуиции приходят с опытом, возрастом, являются результатом тщательного изучения литературы. Этот взаимопереход от интуитивных к рациональным методам и наоборот, во многом обусловил дальнейшее развитие библиографической эвристики в сторону использования более рациональных методов информационного поиска.

Итак, методы библиографического поиска. Как правило, содержание и функции методов скрываются в глубинах подсознания. Библиограф не всегда способен дать полный отчет о том, как он осуществляет библиографический поиск. Для успешного поиска недостаточно знать, где искать информацию, необходимо знать, как ее искать, т.е. владеть методикой поиска. Метод от греч. methodos – путь, способ исследования.  На первоначальном этапе изучения методов библиографического поиска (конец 20-х-60-е гг. XX в.) исследователи выделяли три основных метода в СБО: выборочный, ограниченно сплошной, сплошной. Ограниченно сплошной – подразумевает просмотр выделенной в составе справочно-библиографического фонда группы источников, т.е. раздела фонда.     Выборочный – предполагает просмотр библиографических источников, отобранных из общего массива на основании субъективного признака. Сплошной метод применяется, когда необходимо произвести полистный просмотр конкретного библиографического источника.

В 80-х гг. вышла работа А.А. Гречихина «Библиографическая эвристика», в которой автор описывает как методы библиографического поиска –  интуитивный, типологический, индуктивный, дедуктивный.

«В процессе поиска литературы необходимо использовать все возможное разнообразие ограничений, т.е. в любом случае комплексно, всесторонне определяя, конкретизируя исходную задачу поиска. Важно отметить, что даже для использования таких элементарных методов, как сплошной и выборочный, требуется предварительно определенная творческая, мыслительная работа. Это и привело к обращению в процессе поиска литературы к методам более рационального характера - интуитивному и типологическому (рецептурному)»(1).

Интуитивный метод – применительно к задаче библиографического поиска интуитивный метод еще недостаточно изучен, а точнее, не всегда целенаправленно осознан. Интуитивный метод большое значение имеет для фактографического поиска. Его роль может быть существенной и в случаях документального поиска.

Типологический, или рецептурный метод - первым опытом его разработки был подход А.Г. Фомина, основанный на типизации всех возможных задач информационного поиска. В результате все многообразие их было обобщено в определенную совокупность типовых задач. Использование их позволило для каждого конкретного информационного поиска намечать определенный путь и документальные средства (пособия, источники) решения, т.е. дать своего рода модель, рецепт решения этой поисковой задачи.

Оптимальной типовой моделью для разработки различных «рецептов» информационного, в частности библиографического поиска, в настоящее время является библиографическое описание, которое представляет собой совокупность сведений о  документе (его части или группе документов), дающих возможность идентифицировать документ, получить представление о его содержании, читательском назначении, объеме, справочном аппарате и т.д. Основное назначение библиографического описания - идентифицировать данное издание в системе других. Все элементы библиографического описания дают начало для установления и использования различного рода заранее фиксированных схем (рецептов) в процессе информационного поиска.

Методы эвристики взаимосвязаны с методами логики, такими как  индуктивный и дедуктивный. Индуктивный метод - один из методов установления причинных связей между явлениями. Проявляется он в логике рассуждения библиографа. Библиограф от выявления отдельный фактов, пособий, переходит  к составлению общего, более полного списка по данной теме. Дедуктивный метод – метод мышления, когда мысль выводится логическим путем. Для поиска документов узкой тематической направленности привлекаются источники широкого отраслевого охвата.

Помимо охарактеризованных А.А. Гречихиным методов, в библиографическом поиске используются и другие общедисциплинарные логические методы: аналитико-синтетический, идеализации, ассоциации и актуализации, инверсии, категоризации и др.(3)

Философия разнолика, многолика и трудноопределима. Но есть до конца не объяснимая загадочная притягательность философии. С философией связана какая-то тайна. Именно она и составляет предмет заповедного влечения к философии, которое может и не осознаваться человеком. С философией, как правило, не все так просто и однозначно. Никто не может точно сказать, ни что такое философия, ни того, чем она занимается, ни тем более дать ей строго научное определение. Но все готовы «философствовать», все могут это делать, и многие делают это с большим удовольствием. И хотя некоторые презрительно отворачиваются при упоминании философии, как будто речь идет о чем-то незначительном и ни стоящим никакого внимания «деловых» и «серьезных» людей, это все равно никоим образом не снижает привлекательности философии.Действительно, у большинства людей есть свое собственное, во многом интимное отношение к философии, даже своего роман «роман с философией». Почему это так, не всегда легко понять. Но очевидно, что при слове «философия» у человека где-то в глубине его существа что-то замирает; он как будто моментально понимает, о чем речь, и становится собраннее, внимательнее и настороженнее. Пропадает лишнее и не нужное. И само слово находит больший эмоциональный отклик, нежели такие слова как религия, наука, искусство, политика, история и т.д.Некоторых философия захватывает настолько, что это становится делом жизни, профессией. Со стороны это может выглядеть и странно, ведь одно дело пофилософствовать, когда выпадает свободное время и есть для этого соответствующее настроение, но другое – заниматься всю жизнь. Однако есть люди, и таких людей много, которые хотели бы всерьез наниматься философией, не связывая свою жизнь профессионально с философией.Но если таким образом заниматься философией, то как, не выбирая академическую карьеру? Сделать чтение книг не отдыхом и развлечение, но серьезным и ответственным трудом? Стараться самому писать книги? Или искать соответствующая среду единомышленников, принадлежность к которой может дать человеку удовлетворение от философской беседы? Или что-то еще? (function(w, d, n, s, t) { w[n] = w[n] || []; w[n].push(function() { Ya.Context.AdvManager.render({ blockId: "R-A-184594-29", renderTo: "yandex_rtb_R-A-184594-29", async: true }); }); t = d.getElementsByTagName("script")[0]; s = d.createElement("script"); s.type = "text/javascript"; s.src = "//an.yandex.ru/system/context.js"; s.async = true; t.parentNode.insertBefore(s, t); })(this, this.document, "yandexContextAsyncCallbacks"); Не всегда бывает легко ответить на вопрос, как возможно реализовать свое влечение к философии; не увлечение, которые всегда кратковременны, но стойкий и жизненно важный интерес. Многое препятствует этому. И далеко не в последнюю очередь те искаженные и заведомо ложные представления о философии, как о чем-то «заумном», гипер-сложном, сверх-научном, и в принципе скучном и неинтересном.Такие расхожие представления о философии часто производят сами философы, вернее те из них, которые придерживается академической версии философии как строго научного знания. Такое понимание философии действительно предполагает большую подготовку, включающую знание текстов, знание языков, умение заниматься комментаторской работой, необходимость принадлежать к научному сообществу, иметь степени и звания и т.п. Но в таком случае философия мало чем отличается от любой другой гуманитарной науки.Но от философии человек ждет больше и большего нежели от науки. Он ждет от философии того, чего ему не может дать ни религия, ни искусство, ни психология, ни просто богатая и насыщенная разными интересными событиями жизнь. От философии человек ждет, если ждет, всегда иного. Он ждет от нее какого-то чуда, чуда преображение жизни, чуда раскрытия иных горизонтов, соприкосновения с чем-то сокровенным. Мандельштам писал: «Мы смерти ждем как сказочного волка». Вот примерно тоже самое можно сказать и про философию.И когда речь заходит о сокровенных глубинах философии, то она уже не является лишь «любовью к мудрости» или даже «стремлением к истине». Здесь приоткрывается тот заповедный метафизический эрос бытия, который всегда ускользал от нас в толще рутинных дел, «важных» событий и бесконечно-мелочных «забот». Мы всегда упускали самое главное – факт нашего бытия, то, что мы есть, то, что всегда с нами и у нас под рукой. Мы искали каких-то невиданных чудес, какой-то особой мудрости и тайного знания. Но философия избавляет нас от всего этого, делая чистоту и простоту взгляда на мир самой большой драгоценностью, которую мы приобретаем, вступая на тропу философии.С философией мы конечно теряем мир, но мы его и приобретаем. И в отличие, скажем, от аскетических религиозных практик, которые тоже связаны с потерей мира, философия, теряя мир, возвращается в него. Аскеты никогда не возвращаются в мир, который для них становится блеклым, пресным, не интересным на фоне того «духовного» богатства, которое они обретают в «божестве». Но философия не знает никакого иного божества, кроме чуда удивления бытием. Это удивление есть и понимание, и прозрение, и озарение, все что угодно. Но оно не предполагает разрыва с миром, но более глубокое погружение в его таинственные недра, которые открываются в свете дня и ночной тьме.И тогда мир, и существование в мире становиться метафизической интригой, загадкой, а на вершине философского удивления – тайной. Это предел, но это беспредельный предел, поскольку тайна не замыкает, и не предполагает своего раскрытия; тайна уводит в даль вечного бытия. Многие, кто всерьез занимается философией, скажут, что возможно это и есть счастье, если оно только возможно. В любом случае здесь полнота возможно мыслимого смысла, того смысла, который не может раствориться в повседневной рутине жизни и в потоке бессмысленного хода истории.Этого конечно не может дать академическая, университетская философия, время которой, честно говоря прошло уже в прошлом столетии. Но философия жива! Интерес к ней не может прекратиться, поскольку в человеке всегда жива жажда иного. Это может дать только философия в своем неакадемическом измерении.Где ее найти сегодня? Есть ли она вообще?Легкого ответа быть не может. Вообще не может быть никакого «философского рецепта» ни по обретению философии, ни по обретению смысла. Рецепты дает психология, эзотерика, медицина, школьная теология и т.д. Они все знают, знают, как обрести мудрость, как стать совершенным, как преобразиться, как спастись и проч. Философия в отличие от всего этого, ничего не знает. Но ее незнание дороже всяких благ мира сего и «того». window.Ya.adfoxCode.create({ ownerId: 293208, containerId: 'adfox_161821792892892453', params: { pp: 'bnxz', ps: 'ddxr', p2: 'hemv' } }); Одно можно сказать – нужно любить философию, и не жалеть на нее времени своей жизни. Но прыжок в философию, как и в смерть, совершается каждым в одиночку и самостоятельно.Текст: Сопредседатель Движения.Владимир Варава.

Поэтому выводы, которые не только Беркли, но и другие философы делают из этого немного эпатажного рассуждения, будут заключаться в том, что наши фундаментальные когнитивные установки, связанные с концептом реальности, с понятием реальности, фундированы верой, а не строго демонстративными логическими средствами. И в этом смысле любые процедуры доказательства реальности реального, предполагающие возможность сказать, что мы знаем, что реальность реальна, несостоятельны. Поэтому корректнее было бы говорить, что мы, в силу того, что логическая процедура доказательства не может быть реализована, верим в то, что реальность реальна. Вера эта является наифундаментальнейшей, сильнейшей верой. Повторюсь, что отказаться от нее ― значит серьезно трансформировать свою способность к мышлению, и, по-видимому, это сделать мы не можем.

peregrinus 8 ноября 2021, 19:20:31 22 часа назад Выбрать Свернуть Развернуть Новый комментарий Выбрать Отслеживать Когда я работал на заводе "за чашку риса", я тоже решил вставать в 4-5 утра, хотя рабочий день был с 9 до 18.Смысл в том, чтобы в рабочий день забрать себе 3 самых осознанных и продуктивных часа(с 5 утра и до 8 утра), дабы потратить их на свои проекты или развлечения. А полусонные 3 часа (с 16 до 19)оставить на дорогу и работодателю.Помимо хитрой экономии своего драгоценного времени, большим плюсом этого распорядка дня было естественное пробуждение без будильника, а будильник это première humiliation de la journée(первое унижение за день)Минус такой схемы проявляется при "завалах" на работе, когда нужно остаться сверхурочно до 22 или 12 часов ночи, тогда реально начинается стресс для организма. Но благо за год работы на том заводе таких "завалов" было где-то 3.

В ответочку вот, ггг, из соседней вкладки:"Однако боги предвидели наперед, что при ожидании опасностей и возбуждении духа сердце будет колотиться и что каждое такое вскипание страстей сопряжено с действием огня. И чтобы оказать сердцу помощь, они произрастили вид легких, который, во-первых, мягок и бескровен, а к тому же, наподобие губки, наделен порами, так что может вбирать в себя дыхание и питье, dохлаждать сердце и тем самым доставлять ему в жару отдых и свежесть. Для этой цели они прорубили к легким проходы от дыхательного горла и легкими, словно бы подушками, обложили сердце, дабы всякий раз, как в нем играет дух, оно глушило свои удары о податливую толщу и при этом получало охлаждение, чтобы мучения его уменьшались, а помощь, которую дух оказывает рассудку, возрастала".http://psylib.org.ua/books/plato01/27timei.htm

До сих пор о ситуации речь шла в абстрактной неопределенности. В конечном итоге в определенной ситуации находится лишь отдельный человек. Перемещая ее, мы мыслим ситуацию групп, государств, человечества, институтов, таких, как церковь, университет, театр; объективных образований – науки, философии, поэзии. Когда воля отдельных людей охватывает их как свою вещь, эта воля оказывается вместе со своей вещью в определенной ситуации. Ситуации могут быть либо бессознательными – тогда они оказывают воздействие так, что тот, кого это касается, не знает, как это происходит. Либо они рассматриваются как наличные для сознающей самое себя воли, которая может их принять, использовать и изменить. Ситуация, ставшая осознанной, взывает к определенному поведению. Благодаря ей не происходит автоматически неизбежного; она указывает возможности и границы возможностей: то, что в ней происходит, зависит также от того, кто в ней находится, и от того, как он ее познает. Само постижение ситуации уже изменяет ситуацию, поскольку оно апеллирует к возможному действованию и поведению. Увидеть ситуацию означает начать господствовать над ней, а обратить на нее пристальный взор – уже борьбу воли за бытие. Если я ищу духовную ситуацию времени, это означает, что я хочу быть человеком до пор, пока я еще противостою человеческому бытию, я размышляю о его будущем и его осуществлении, но как только я сам становлюсь им, я пытаюсь мысленно реализовать его посредством уяснения фактически схваченной ситуации в моем бытии. Каждый раз возникает вопрос, какую же ситуацию я имею в виду.

Несомненно, что единой ситуации для людей одного времени не существует. Если бы я мыслил бытие человека как единую субстанцию, существовавшую на протяжении веков во всех специфических ситуациях, то моя мысль потерялась бы в сфере воображаемого. Если для божества и есть подобный процесс в развитии человечества, то я при самых обширных знаниях все-таки нахожусь внутри такого процесса, а не вне его. Несмотря на все это, т.е. невзирая на три типа, мы привыкли говорить о духовной ситуации времени, как будто она одна. В этом пункте, однако, пути мышления разделяются. Перемещаясь на позицию наблюдающего божества, можно набросать картину целого. В тотальном историческом процессе человечества мы находимся на данном определенном месте, в современности как целостности отдельный человек занимает данное определенное место. Объективное целое, представляется ли оно отчетливо конструированным или смутным в своей неопределенности, становящимся, составляет тот фон, на котором я утверждаюсь в моей ситуации, в ее необходимости, особенности и изменяемости. Мое место как бы определено координатами: то, что я существую, – функция этого места; бытие – целое, я его следствие, модификация или член. Моя сущность историческая эпоха, как и социологическое положение в целом. Историческая картина универсального развития человечества как необходимого процесса, в каком бы образе его ни мыслить, оказывает магическое воздействие. Я – то, что есть время. А то, что есть время, выступает как определенное место в развитии. Если я его знаю, то знаю требование времени. Для того чтобы достигнуть понимания подлинного бытия, я должен знать целое, в соответствии с которым я определяю, где мы находимся сегодня. Задачи современности следует высказывать как совершенно специфическое, высказывать с пафосом абсолютной значимости для настоящего. Ими я ограничен, правда, настоящим, но поскольку я вижу их в нем, я принадлежу одновременно целому во всей его протяженности. Никому не дано выйти за пределы своего времени, стремясь к этому, он провалился бы в пустоту. Зная свое время благодаря знанию целого или рассматривая это знание как осмысленную цель, обладая этим знанием, я обращаюсь в своей самодостоверности против тех, кто не признает известные мне требования времени: они обнаруживают свою несостоятельность перед временем, трусливость, это – дезертиры действительности. Под влиянием таких мыслей возникает страх оказаться несовременным. Все внимание направлено на то, чтобы не отстать: будто действительность сама по себе идет своим шагом и надо стараться идти в ногу с ней. Высшее требование – делать то, "чего требует время". Считать что-либо прошедшим: докантовским, домартовским, довоенным означает покончить с ним. Полагают, что достаточно с упреком сказать: это не соответствует времени, ты чужд требованиям времени, не понимаешь нового поколения. Только новое становится истинным, только молодежь действительностью времени. Исходить надо любой ценой из сегодняшнего дня. Это стремление к утверждению, к себе такому, как человек есть, ведет к шуму современности, к прославляющим его фанфарам, будто уже доказано, что есть сегодняшний день.

Это рассмотрение целого, мнение, будто можно знать, что есть в истории и современности целое, – основное заблуждение; само бытие этого целого проблематично. Определяю ли я целое как духовный принцип, как своеобразное ощущение жизни, как социологическую структуру, как особое хозяйственное устройство или государственность, во всех этих случаях я постигаю не глубину происхождения целого, а лишь возможную перспективу ориентации. Ибо то, из чего я ни в каком смысле не могу выйти, я не могу увидеть извне. Там, где собственное бытие еще участвует в том, что теперь совершается, предвосхищающее знание не более чем волеизъявление: воздействие того пути, на который я хочу вступить, обида, от которой я, ненавидя это знание, избавляюсь, пассивность, которая получает таким образом свое оправдание, эстетическое удовольствие от величия этой картины, жест, от которого я жду признания своей значимости. Тем не менее, для того чтобы прийти к пониманию подлинной основы собственной ситуации, перспективы, знания во всей своей относительности не только осмысленны, но и необходимы, если делается попытка пойти другим, истинным путем, неизвестным целому. Я могу беспрестанно стремиться понять мое время, исходя из его ситуаций, если знаю, как, посредством чего и в каких границах я знаю. Знание своего мира – единственный путь, на котором можно достигнуть сознания всей величины возможного, перейти затем к правильному планированию и действенным решениям и наконец обрести те воззрения и мысли, которые позволят посредством философствования понять сущность человеческого бытия в его шифрах как язык трансцендентности. Следовательно, на истинном пути возникает антиномия; она состоит в том, что импульс к постижению целого должен потерпеть неудачу из-за неминуемого распада целого на отдельные перспективы и констелляции, из которых затем вновь пытаются построить целое. Поэтому абсолютизация полюсов ведет на ложные пути: я принимаю целое за нечто знаемое, а между тем передо мной только образ; или руководствуюсь отдельной перспективой, не обладая даже интенцией к поискам целого, и искажаю ситуацию тем, что принимаю случайность, определенную как конечную, за абсолютное. Заблуждения в отношении к целому имеют в своей противоположности нечто общее. Абстрактный образ целого служит успокоением для того, кто стоит как бы в.стороне и фактически ни в чем не участвует, разве что сожалея, восхваляя или вдохновенно надеясь – так, будто он говорит о чем-то, его не касающемся. Фиксация конечной ситуации в своем знании бытия сама по себе замыкает сознание в узости его случайности. Образы же целого и полная уверенность особенного также ведут к инертности, к желанию удовлетвориться своей деятельностью; то и другое препятствует проникновению в собственную основу. Обоим этим заблуждениям противостоит отношение к бытию как к ориентирующемуся самобытию; целью уяснения ситуации является возможность сознательно с наибольшей решимостью постигнуть собственное становление в особой ситуации. Для действительно существующего в ней индивида бытие не может обрести в знании свою полноту ни как история, ни как современность. По отношению к действительной ситуации единичного человека каждая воспринятая в своей всеобщности ситуация является абстракцией, ее описание – обобществляющей типизацией; по сравнению с ней в конкретной ситуации будет многого недоставать и добавляться многое другое, не достигая завершающего знания. Но образы ситуации служат импульсом, который вновь заставляет индивида обратиться к тому, что, по существу, только и имеет значение. Построение духовной ситуации современности, целью которого не является замкнутый образ созданной картины бытия, не будет завершенным. Зная о границах доступного знанию и об опасности абсолютизации, оно создаст каждый образ так, чтобы ощущался и другой. Оно сведет их к отдельным перспективам, каждая из которых в своей обособленности значима, но значима не абсолютно. Если порядок существования масс людей в качестве принципа и положен в основу действительности, то этот принцип перестает действовать на тех границах, на которых решающими для этого существования окажутся анонимные силы. Если распад духовной деятельности и рассматривается, то лишь до той границы, на которой становится видимым начало новых возможностей. Если специфичность времени видеть так, как мыслят человеческое бытие, то изложение приведет именно к тому пункту, где философия человеческого бытия переходит в экзистенциальную философию. Если, излагая, автор указывает на прогноз в своем рассмотрении, то лишь с целью выявить этот прогноз как побуждающий к действию. Если речь идет о бытии, то лишь с целью сделать зримым самобытие. В антитезах, не контрастирующих друг с другом на одной плоскости (с каждой из них появляется совершенно новая плоскость бытия), будет проходить размышление о духовной ситуации времени – мышление, которое в конечном итоге не знает, что есть, но ищет посредством знания, что может быть. То, что могло бы знать божество, человек знать не может. Этим знанием он устранил бы свое бытие во времени, которое должно лечь в основу его знания.

Не обладающее подлинным пониманием самого себя, существование, пользующееся этим языком, теряет устойчивость. Там, где что-либо не является вопросом технического обеспечения существования, но его как будто касается, оставаясь фактически ему недоступным, обнаруживается неуверенность мнения и воления. Под обликом разумности и деловитости в действительности скрывается беспомощность. Если в дискуссии невозможно более утверждать что-либо с несомненностью, приходит на помощь притянутая ad hoc* патетика. "Святость жизни", "величие смерти", "величие народа", "воля народа – воля Бога" и т. п. таковы обороты речи тех, кто обычно кажется погруженным в повседневность существования. Устраняясь таким образом от дискуссий, они косвенно подтверждают, что существует нечто за пределами порядка существования; но поскольку сами они утратили свои корни, они не знают больше, чего они, собственно говоря, хотят. Эта софистика колеблется между оппортунистической ловкостью эгоистического существования и безрассудно гипертрофированной аффектацией.

Там, где нечто должно быть совершено многими, и никто, по существу, не знает, о чем идет речь и какова цель требуемых действий, где каждый пребывает в смятении, не зная, чего ему следует хотеть, возникает маскировка беспомощности. Те, кто обладают обеспечивающей их собственное существование управленческой позицией, апеллируют к единству, к ответственности, требуют трезвого мышления; они убеждают, что необходимо считаться с фактами, не теоретизировать, а действовать практически, находиться в боевой готовности, держать порох сухим (хотя стрелять никто не собирается), не заниматься враждебной властям политикой, предотвращать нападение всеми доступными средствами и прежде всего предоставить решение вождю, который найдет наилучший способ выйти из затруднения. Что же касается вождя, то он, выступая с мужественными речами, хотя в глубине души сам не знает, чего он хочет, держится своей позиции и предоставляет делам идти их ходом, не принимая никакого решения.

технический аппарат, как таковой, никогда не может стать завершенным. Утопически эксплуатацию нашей планеты можно изобразить как местоположение и материал гигантской фабрики, которая приводится в движение массой людей. Чистой и непосредственно данной природы больше не будет, в качестве данного природой выступает только материал аппаратуры, однако, использованный для определенных целей человека, он не имеет своего бытия; люди приходят в соприкосновение лишь с обработанным ими материалом; мир существует только как искусственный ландшафт, аппаратура человека в пространстве и свете, в различное время дня и различные времена года, единое производство, связанное беспрерывно действующими средствами сообщения; человек привязан к нему, дабы, участвуя в работе, существовать. Достигнуто стабильное состояние. Материалы и энергии использованы без остатка. Контроль рождаемости регулирует прирост населения. С помощью евгеники и гигиены создается наилучший тип человека. Болезни уничтожены. Обеспечение всех посредством обязательной службы регулировано планом. Решения больше не принимаются. Все остается таким, как оно есть в круговороте повторяющихся поколений. Не зная борьбы и судьбы, люди довольствуются неизменной нормой распределения при коротком рабочем времени и множестве развлечений. Однако такое состояние невозможно. Тому препятствуют непредвиденные силы природы, в их разрушительном действии достигающие технических катастроф. Существует специфическое бедствие технической несостоятельности. Быть может, длительная борьба с болезнями лишит людей всякого иммунитета, и они окажутся беззащитными перед непредвиденным заболеванием.

Удовлетворяющее всех длительное состояние немыслимо. Техника не создает совершенный мир, но на каждом шагу создает в мире новые трудности, а следовательно, и новые задачи – техника создает не только увеличение страдания из-за ее несовершенства; она должна остаться несовершенной или подвергнуться разрушению. Остановка для нее всегда конец: на каждой ее границе неудержимый прогресс одновременно упадок и стремление вперед в еще неизвестные сферы в качестве духа открытия, изобретения, планирования и создания нового, без чего техника не может существовать. Что человек окончательно не входит в запланированный порядок существования, очевидно уже из того, что сам этот порядок расщеплен на противоположности. Посредством их борьбы он беспокойно движется сквозь время, не зная завершения ни в одном образе. Противостоят друг другу не только конкретно государство государству, партия партии, государственная воля интересам экономики, класс классу, различные хозяйственные интересы, но антиномичны по своему характеру и сами создающие существование силы; эгоистический интерес возбуждает деятельность отдельного индивида, создает этим то такие условия существования, которые составляют общий интерес, то нарушает их; упорядоченный механизм с его окончательно ограниченными функциями, обязанностями и правами, любым образом заменяемых атомистических людей противопоставляет себя опасной для существующего порядка инициативе, индивидуальной смелости, истокам, без которых, однако, целое не могло бы продолжать существовать во все новых ситуациях среды. Организация разрушила бы то, что она стремится обеспечить для человека как человека, если бы противоположные ей силы не держали ее в узде. Государства типа пчелиных ульев мыслимы в качестве статичных образований, повторяющихся любым образом; человеческое же существование – только как историческая судьба отдельного человека и человечества в целом, как необозримый путь технических завоеваний, экономической деятельности, политических систем. Человек обладает существованием лишь в том случае, если он посредством разума и взаимопонимания с другими людьми занимается порядком технического обеспечения масс. Поэтому объектом его страстных усилий должен быть мир, если он не хочет погибнуть вместе с крушением этого мира. Он создает этот мир планированного порядка, пытаясь перейти его границы там, где они обнаруживаются. Эти границы выступают здесь как его противники, но в них он, собственно говоря, и присутствует в качестве самого себя, того, кто не входит в установленный порядок. Если бы он полностью одолел противника порядка своего существования, он потерял бы самого себя в созданном им мире. Духовная ситуация человека возникает лишь там, где он ощущает себя в пограничных ситуациях. Там он пребывает в качестве самого себя в существовании, когда оно не замыкается, а все время вновь распадается на антиномии.

3. Универсальный аппарат существования и мир существования человека Граница порядка существования дана сегодня специфически современным противоречием: массовый порядок создает универсальный аппарат существования, который разрушает мир специфически человеческого существования. Жизнь человека как такового в мире определена его связью с воспоминанием о прошлом и с предвосхищением будущего. Он живет не изолированно, а как член семьи в доме, как друг в общении индивидов, как соотечественник, принадлежащий некоему историческому целому. Он становится самим собой благодаря традициям, позволяющим ему заглянуть в темные глубины своего происхождения и жить, ощущая ответственность за будущее свое и своих близких; погруженный на долгое время в субстанцию своей историчности, он действительно присутствует в мире, создаваемом им из полученного наследия. Его повседневное существование охвачено духом чувственно присутствующего целого, маленького мира, каким бы он ни был скудным. Его собственность – неприкосновенное тесное пространство, которое определяет его принадлежность к общему пространству человеческой историчности. Технический порядок существования для обеспечения масс сначала еще сохранял эти действенные миры человека, снабжая их товарами. Но если в конце концов я ничего не стал бы больше создавать, формировать, передавать в действительно окружающем меня мире, а все поступало бы людям просто как средство удовлетворения сиюминутной потребности, только использовалось бы и обменивалось, само пребывание у себя получило бы машинный характер, не сохранился бы дух собственной среды, труд стал бы лишь выполнением данной на день задачи и ничто не поднялось более до уровня жизни, тогда человек утратил бы мир. Человек не может быть человеком, если он оторван от своей почвы, лишен осознанной истории, продолжительности своего существования. Универсальный порядок существования превратил бы существование действительного, живущего в своем мире человека просто в функцию. Однако человек как отдельный индивид никогда не растворяется полностью в порядке существования, которое оставляет ему бытие только как функцию, необходимую для сохранения целого. Он может, правда, жить в аппарате благодаря тысячам связей, от которых он зависит и внутри которых он действует; но поскольку он там в своей заменяемости столь безразличен, будто он вообще ничто, он восстает, если уже ни в каком смысле не может быть самим собой. Если же он хочет свое бытие, он сразу же оказывается в состоянии напряжения между собственным бытием и подлинным самобытием. То, что есть просто его своеволие, сопротивляется, борясь и обманывая, и стремится в своей потребности в значимости и слепом желании преимуществ своего индивидуального существования. Только в качестве возможности самобытия он ищет в воле своей судьбы выходящий за пределы всех расчетов риск, чтобы достигнуть бытия. Исходя из обоих импульсов, он подвергает опасности порядок существования как покоящееся пребывание. Поэтому существует двойная возможность крушения этого порядка, его постоянная антиномия. Создавая пространство, в котором самобытие может реализоваться в качестве существования, своеволие является как бы телом этого порядка, который сам по себе знаменует его крушение, но в определенных условиях есть его действительность. Следовательно, если своеволие и существование ищут свой мир, они впадают в противоречие с универсальным порядком существования. Он же пытается, в свою очередь, подчинить себе эти силы, которые грозят ему здесь на его границах. Поэтому он в значительной степени озабочен тем, что само по себе не служит обеспечению существования. Оно, двойственное как собственное жизненное существование и как экзистенциальная безусловность, называется, будучи рассмотрено с точки зрения его ratio,* иррациональным. Этим отрицательным понятием оно, правда, снижается до бытия второго ранга. Однако при этом оно либо допускается в определенных сферах, где, отвечая потребности контраста, ratio, оно обретает положительный интерес, например в эротике, в приключении, в спорте, в игре; либо рассматривается как нежеланное и преодолевается, например, в страхе перед жизнью, нерасположении к работе. И в обоих направлениях оно решительно уводится в область только жизненных интересов, чтобы заглушить дремлющее в нем притязание на экзистенцию. Тому, что желательно собственному существованию, стремятся способствовать в качестве необходимой потребности и лишить его возможной безусловности, рационализируя иррациональное, чтобы пользоваться им в случае необходимости как определенным способом удовлетворения потребности; хотят создать именно то, что, если оно не подлинно, никогда создать нельзя. Таким образом, то, что первоначально ощущалось и требовалось как другое, под предлогом заботы уничтожается; то, что подверглось технизации, обретает своеобразный серый цвет или яркую пестроту, в которых человек больше не узнает себя; бытие в человеке как индивидуальная судьба похищена. Однако как не допускающее подчинения оно обратится против тех структур, которые хотят его уничтожить. * Рацио, разум (лат.) Напряжение между универсальным аппаратом существования и действительным миром человека не может быть снято. Одно воздействует только через другое; если бы одна сторона окончательно победила, она сразу же была бы и сама уничтожена. Притязание своеволия и экзистенции так же не могут быть устранены, как в осуществленном массовом существовании необходимость универсального аппарата в качестве условия существования каждого индивида. Поэтому границы порядка существования обнаруживаются там, где человек станет ощутимым как таковой. Планирующее преодоление и истоки возмущения будут попеременно встречаться, заблуждаться по поводу друг друга, находиться в плодотворном напряжении, начинать борьбу друг с другом. Эта многообразная возможность становится повсюду двойственной из-за напряжения между собственным существованием в его витальном желании и экзистенцией в ее безусловности. В пояснении этой духовной ситуации будут затронуты сферы, где человек как отдельный индивид достигает своего существования, борется, ощущает самого себя. Символом мира, как исторической среды человека, в котором человек, пока он остается человеком, должен жить в каком-либо образе, является жизнь в доме. То, как он ощущает опасность, проявляется в страхе перед жизнью; то, как он, совершая ежедневно свою работу, себя чувствует, – в радости от труда; то, как он ощущает действительность своего существования, – в спорте. Но то, что он может погибнуть, становится очевидным в возможности отсутствия вождей.

Жизнь в доме. Дом как совместная жизнь семьи возникает из любви, которая на всю жизнь связывает индивида в безусловной верности с другими членами семьи; она хочет воспитывать своих детей в субстанциальности традиций и сделать возможным постоянное общение, которое способно осуществиться полностью в своей открытости только в повседневной трудности будней. Именно здесь встречается самая прочная, служащая основой всему остальному человечность. В массе сегодня неведомая, эта изначальная человечность теперь рассеяна повсюду, полностью предоставлена самой себе и связана со своим маленьким мирком и его судьбой. Поэтому сегодня брак имеет более существенное значение, чем раньше; когда субстанция публичного духа была выше и служила опорой, брак значил меньше. В настоящее время человек как бы вернулся к узкому пространству своего происхождения, чтобы решить здесь, хочет ли он остаться человеком. Если существует семья, ей нужен свой дом, свой жизненный уклад, солидарность и пиетет, возможность для всех полагаться друг на друга, и все они вместе служат друг другу опорой в семье. Этот изначальный мир и сегодня сохраняется с неодолимой силой; но тенденции его разрушения растут с абсолютизацией универсального порядка существования. Начиная с внешнего: стремление перевести человека на казарменное положение, превратить его жилище в место для ночлега, попытки полностью технизировать не только практическую его деятельность, но и всю жизнь – все это превращает одухотворенный мир в безразличную взаимозаменяемость. Силы, выступающие как бы в интересах большинства, целого, пытаются поддерживать себялюбие отдельных членов семьи, ослабить их солидарность, призывать детей восстать против отчего дома. Вместо того чтобы рассматривать публичное воспитание как углубление домашнего, его превращают в основное, причем очевидной целью служит стремление отнять детей у родителей, превратив их в детей государства.

Если я отказался от семейных связей и самобытия, вместо того чтобы вырасти из их корня в некое целое, я могу жить лишь в ожидаемом, но всегда отсутствующем духе целого. Взирая на универсальный порядок существования, я хочу всего достигнуть с его помощью, предав мой собственный мир и связанные с ним притязания. Если я больше ни в чем себе не доверяю, если я живу только общими интересами класса и только как функция производства стремлюсь лишь туда, где, по моему мнению, сконцентрирована сила, то семья разрушается. Достигаемое лишь целым, не снимает притязания взять на себя то, на что я способен, исходя из своих истоков.

Алексей Буров 4 ноября 2021 г., 07:43 Эпоха экспертов Как обозначить эпоху, которой мы принадлежим? Общепринятый ответ — эпоха научно-технического прогресса, НТП. Возьмем его за отправную точку, ибо как тут спорить? Размах науки достиг 45 порядков величин, от видимой Вселенной до Хиггс-бозона и топ-кварка. Технический прогресс преобразил цивилизацию, создал «вторую природу», создает «второй интеллект». Удивительно, что этот космический рывок человечества произошёл на глазах всего лишь нескольких поколений. У его истока стояла очень малая группа интеллектуалов, вдохновляемых верой в то, что природа структурирована божественными математическими формами, постижимыми для человека. Их «пифагорейская вера», как я ее называю, оказалась пророческой; порожденная ею математическая физика явилась как фантастически успешное предприятие человечества. Начиная с открытия радиоволн, технические инновации были уже напрямую зависимы от открытий фундаментальной физики и пошли как из рога изобилия. Вместо сравнительно узкой группы ученых и изобретателей появились целые армии экспертов в быстро множащихся областях науки и техники. Эпоха НТП — время экспертов. Сделать карьеру, подняться по социальному статусу, стало возможным на путях экспертного образования. В высокотехнологическом мире, с его необозримым числом затребованных специальностей, такой путь открылся для многих. Отвечая этому запросу, университеты, бывшие когда-то школами целостного универсального мышления, превратились по преимуществу в кузницы экспертного знания. Техническая специализация затребована и хорошо оплачивается, но как же быть с целостным знанием? Популярный ответ на этот вопрос — забыть эту архаичную идею, отброшенную самой бурнокипящей жизнью. Кому оно нужно вообще, целостное знание? Никому, кроме редких чудаков. Да оно и невозможно — никто не обнимет необъятного. А то и похуже: химеры целостного знания производят тоталитарные системы, поэтому их следует избегать, а лучше — противодействовать им всеми способами. Всё бы ничего, но у такого решения есть один недостаток: оно самоубийственно. Система, теряющая целостность, уходит в небытие — будь то социум, организм, повесть, научная теория или личность. Недаром Платон обозначал высший уровень бытия как Единое Всеблагое, а его великий последователь Плотин сократил это обозначение до одного слова — Единое. Отцы церкви учили о предвечном Боге как Едином в трех Лицах. Любое общественное объединение возможно лишь на основе действенного согласия людей относительно главных принципов этого объединения. Социум может успешно функционировать и развиваться к лучшему лишь на основе согласия граждан относительно базовых идей справедливости, права и управления, и общий им всем корень «прав» тут не случаен. Без разделяемой гражданами некой высшей общей правды возможно лишь тотальное бесправие, царство лжи и насилия. Эта высшая правда может быть действенной лишь как высшая ценность, высший смысл — иначе она была бы лишь пустой декларацией и прикрытием для реализации особых страстей, желаний и выгод. Но что же может, а что не может быть этой «высшей правдой», и как её знать? Для этого есть, по-видимому, только один путь: по плодам их узнаете их. История человечества, цивилизации, народа, предков и моя личная — все это вместе составляет данные опыта, требующие осмысления в плане плодов тех или иных учений. Игнорирование уроков прошлого или неадекватное их осмысление неизбежно приводит к новым бедствиям: преодоление грехов и заблуждений предков возможно лишь через усилия понимания и связанных с ним очищения и восхождения. Только таким образом зрелый свободный человек и может улучшать свое представление об общем благе или высшей правде. Когда мы спрашиваем о смысле чего бы то ни было, мы спрашиваем о ценности более высокого ранга, чем то, смысл чего мы ищем. Вопросы о смысле влекут вверх по дереву ценностей, приводя к вопросу о смысле моей жизни, смысле человечества и Вселенной. Эти вопросы требуют ответов, и любой мой ответ или отказ от ответа влечет глубокие следствия для моей, и не только моей, жизни. Эти вопросы составляют полюс ценностей; чреватые трудными поворотами и жертвами, они пугают и напрягают, ответы на них порождают конфликты и войны. Многим хотелось бы от них отделаться: отвернуться, забыть об их существовании, заболтать, объявить бессмысленными, заклеймить их как неприличные, заблокировать глухими стенами табу или навязать всем и каждому одну и ту же правильную схему, сомнение в которой было бы наказуемо. Все эти виды бегства от высших вопросов тождественны бегству от свободы (Фромм), забвению себя в том или ином дурмане, тождественны тому или иному виду самоослепления, самоубийства, прямого или косвенного. Сказанное проливает дополнительный свет на фигуру эксперта, ученого или инженера, специалиста по «второй природе», технике, или «второму интеллекту», искусственному. Настоящая экспертиза требует образования и изобретательности, энергичной умственной деятельности определенного рода, увлекательной и хорошо оплачиваемой. Именно поэтому научно-техническая экспертиза предоставляет уникальные возможности для бегства от высших вопросов, бегства от свободы. Дело даже не только в том очевидном обстоятельстве, что овладение специальностью и совершенствование квалификации требует столь значительных усилий, что на прочее не остается времени. Дело еще и в том, что редукция мышления до экспертного оказывается весьма удобным, уважаемым и незаметным способом избавиться от высших вопросов. В 1950 году Эрвин Шредингер (1887-1961) прочел серию лекций, вышедших в следующем году в виде брошюры «Наука и гуманизм», где он затронул проблему экспертного знания, усмотрев в фигуре эксперта «массового человека» Ортеги-и-Гассета, обозначенного в «Восстании масс», книге 1930 года. Ниже следует комментарий Шредингера к этому наблюдению Ортеги, с обширной внутренней цитатой из «Восстания масс»: "…я бы хотел поговорить о главе La barbarie del especialismo, варварство специализации. На первый взгляд это кажется парадоксом и может шокировать. Он осмеливается [! АБ] представить специализирующегося ученого как типичного представителя грубой невежественной толпы — hombre masa (массового человека), — который угрожает выживанию истинной цивилизации. Я могу привести лишь несколько фрагментов из его восхитительного описания этого ‘типа ученого, не имеющего прецедентов в истории’. «Это человек, который из всего, что по-настоящему образованная личность должна знать, знаком только с одной конкретной наукой, более того, лишь с той ее малой частью, исследованиями в области которой он сам занимается. Он достиг точки, в которой он объявляет достоинством [! АБ] не обращать внимания на все, что находится за пределами узкой области, которую он сам культивирует, и обвиняет в дилетантстве любопытство, стремящееся к синтезу всего знания. Происходит так, что он, будучи зажатым в узких рамках своего поля зрения, действительно открывает новые факты и продвигает свою науку (которую он вряд ли знает), продвигая вместе с ней и интегрированную человеческую мысль, которую он решительно игнорирует. Как такое оказалось возможным, и каким образом это остается возможным? Ибо мы должны сильно подчеркнуть неординарность следующего неопровержимого факта: экспериментальная наука была в большой степени продвинута работой невероятно заурядных и даже более чем заурядных людей.»" (Наука и гуманизм, 1951) На мой взгляд, «варварство специалистов», отмеченное Ортегой почти век назад и подчеркнутое Шредингером двадцать лет спустя, не только не ослабло, но, оставаясь по сути тем же самым, захватило еще большие круги человечества. Дезинтеграция картины мира, сведение ее к бессмысленному калейдоскопу частных экспертных представлений и моделей, оборачивается распадом человека и социума, доминированием «последнего человека» Ницше. Спасение может прийти лишь на путях осознания беды и усилий к ее преодолению. Каким может быть смысл жизни, неуничтожимый даже гибелью Вселенной? — такой вопрос должен быть осознан и рассмотрен как предельно актуальный. Когда и если это начнет происходить, эпоха экспертов станет вытесняться временем нового цельного знания.

Я смотрю на чувства на те которые могут быть только у взрослого, зрелого человека, хотя бы потому чтобы их заработать , выработать нужны десятилетия бодрствования, а ведь обычно большая часть жизни проходит в забытьи: за бытием.Эти чувства конечно восхищение—Благоговение и скорбь —Сострадание.И конечно Смирение.Без этого никакого познания и творчества быть не может, а будут ошибки и личные пристрастия. Без Благоговения ты слеп, без Сострадания легко впасть в злобу и ослепить себя самого. Без смирения не сможешь принять и исправить свои ошибки.Как всегда засада что бы увидеть эти чувства надо иметь их хоть в малой степени в себе, а для этого надо постоянно над ними работать, что бы не пришло забвение, бодрствовать сознанием и быть максимально трезвым собранным и спокойным. idvik https://ivanov-petrov.livejournal.com/2358946.html?thread=177724322#t177724322

«Задние мысли, с которыми ты впускаешь в себя зло, – это не твои мысли, а зла».(Франц Кафка)

Сравнительное исследование показало, что на рубеже 2000-ых годов произошло качественное изменение типа интеллекта подростков: логическая систематизация информации, основанная на понятийном мышлении, сменилась на формально-образные обобщения, при которых суть явлений не выделяется и не понимается, хотя большие объемы информации могут удерживаться в памяти.Если структуру интеллекта составляют формально-образные обобщения, то увидеть, выделить причинно-следственные связи невозможно, поэтому решения принимаются на основе оценки вероятностей, без понимания того, как на самом деле будут развиваться события, следовательно, надежность прогнозов оказывается низкой, а перспективное планирование – невозможным.Для «нового» типа интеллекта характерны: поверхностность мышления, пренебрежение качественным анализом, абсолютизация методов математического анализа, ошибки при принятии решений из-за непонимания причинно-следственных связей,неадекватность перспективного планирования и прогностической деятельности в целом.https://e-vid.ru/obschestvo/270920/izmenenie-struktury-intellekta-podrostkov-s-1990-po-2020-gody https://m.youtube.com/watch?v=hLMdmsp3xaA

крепостное право вводилось как мера защиты в первую очередь крестьянина. (Во всяком случае - есть и такая версия). С приостановкой механизмов прерывания "трудового договора" между работником и землевладельцем помещик не мог в неурожайный год выгнать ставшего ненужным работника на голодную смерть: а ответственность за прокорм работников с работодателя никто не снимал.Когда годы сменились урожайными, оказалось что возможность ухода может быть нужна и работнику. Но было уже поздно: единожды променяв свободу на безопасность, обратно уже просто так не разменяешь.https://daniel-grishin.livejournal.com/459287.html

Девушка окончила престижный израильский институт, встречалась там со студентом, потом пошла работать, в общем все как полагается. И тут у нее развилась болезнь. Болезнь эту таблетками перевели в ремиссию, она продолжает работать, но целиком все не восстановилось. Ее отношения с студентом ничем не закончились, на работу она перешла похуже, и т.д. Она планировала карьеру в области хайтека, семью, успешного мужа, детей, но всего этого не случилось. И она создала свой внутренний альтернативный мир, мир фантазий, где не было болезни, и ее планы продолжали сбываться. В этом мире, она сделала карьеру, вышла замуж за того студента, родила от него детей. Ее фантазии - не бред. Она отлично осознает, что у нее нет ни мужа - крупного ученого, ни высокой должности в международной корпорации, ни детей. Но способность вмечтать себя в эту ситуацию является для нее спасительным кругом. Ну или тем пледом в который можно завернуться, тем плечом, к которому можно припасть ночами злыми. Вопрос конечно о том, сколько эти фантазии смогут просуществовать под напором реальности..https://marigranula.livejournal.com/537323.html

Намного любопытнее — другой вопрос: о возможных перспективах искусственного интеллекта.Этот вопрос довольно тонкий. Мне бы хотелось поговорить о нём с нескольких сторон.С одной из этих сторон, этот вопрос упирается в другой вопрос — что изучает физика; каков интенсионал понятия "предмет физики". Я имею в виду, что это другой вопрос, чем вопрос об экстенсионале того же понятия, тоже очень тонкий: сводится ли, например, химия к физике. Даже если сводится (во что я не верю), то есть даже если предмет химии составляет часть предмета физики, всё равно остаётся вопрос, на основании чего мы называем что-то предметом химии или предметом физики: если бы было не так, то и сам вопрос о сводимости поставить было бы невозможно. Получается, что ответ "природа" — неверен, а ответ "фундаментальные свойства материи" — пуст.Рискну ответом: физика изучает те необходимые предпосылки, которые заставляют — в силу правильно выбранной изначальной познавательной позиции — заключить о том, что то или иное явление действительно. Упрощённо можно сказать, что предмет физики — это необходимая действительность. Этим физика отличается от любой другой науки, почти как математика. Химик придаёт смысл своему предмету и заключает о его действительности после его рассмотрения на основании рассуждений, относящихся к самому же предмету, физик — ещё до рассмотрения. Физик своими средствами узнаёт, что, вообще говоря, что-то случилось; а химик узнаёт, что случилось то-то и то-то. Тем самым любые науки имеют ту или иную опору в физике, хотя никакая наука не может быть через физику выражена. Этот ответ столь возвышает физику, что в определённом смысле даже лишает её звания науки, точно так же как и математику.Что это за изначальная познавательная позиция? Её ввёл в рассмотрение Декарт, её оформил Ньютон: выделение из мира механизма как значимой и замкнутой части. Что такое механизм? Это то в опыте, что позволяет связать опыт с постоянными мыслями. Систематическое изучение постоянных, неизменных мыслей — это математика; таким образом, механизм — это математизируемое в опыте. Естественно, это расширенное понятие по сравнению с обычным понятием механизма; расширение оправдано стремлением человека к возможности всеобщего, а значит целенаправленного, постепенного познания, к возможности сформулировать представление о частичном опыте, получение которого есть лишь этап, лишь мгновение на пути исправления знаний.Гипотетическая наука о сознании должна была бы так же опираться на физику, как и любые другие: а именно, она должна была бы создавать свои смыслы, но доверять физике возможность проверки, насколько эти смыслы действительны. Это неуклонимо влечёт за собой такое следствие: если сознание может быть понято, то оно может быть и материализовано; ведь иначе физика не смогла бы выдать положительное заключение, явный вердикт. Ограничения на способы материализации должны бы быть предоставлены самой осмысляющей теорией, и я сильно сомневаюсь, что они должны бы были выражаться в сформированности материального организма из человеческой яйцеклетки. Значит, такую материализацию можно было бы, несколько погрешив против точности, называть искусственным интеллектом.С этой стороны принципиальная возможность осуществления искусственного интеллекта — неизбежность. cmt96https://ivanov-p.livejournal.com/289560.html?thread=1397272#t1397272

И. Кант в «Критике способности суждения» выделяет три части философии и соотносит их с тремя «способностями души», а именно с познавательной, практической (желание, воля) и эстетической способностями, которые присущи человеку с самого рождения. Таким образом Кант представляет философию как учение о единстве истины, добра и красоты

В диалогах, касающихся проблемы прекрасного, он разъясняет, что речь у него идет не о том, что лишь кажется прекрасным, и не о том, что лишь бывает прекрасным, но о том, что поистине есть прекрасное. Здесь предмет исследования прекрасное само по себе, сущность прекрасного, не зависящая от временных, относительных, случайных и изменчивых его обнаружений. Речь идет о таком прекрасном, которое «никогда нигде и никому не могло бы показаться безобразным» (Гиппий Больший 291D), о том «что бывает прекрасно для всех и всегда» (там же, 291E).

Дедукция (от лат. deductio - выведение) в широком смысле слова это такая форма мышления, когда новая мысль выводится чисто логическим путем (т.е. по законам логики) из предшествующих мыслей. Иными словами, содержанием дедукции как метода дознания является использование общих положений при исследовании конкретных явлений. Причем направленность мысли от общего к частному может существовать не только в отдельном акте познания, каким является умозаключение. Такая направленность мысли может иметь место и при исследовании определенной области явлений, создании развернутой научной теории и т.п.

Как видим, метод индукции, тесно связан с выше охарактеризованными сплошным (полная индукция) и выборочным методом (неполная индукция), а также с отдельными разновидностями интуитивного метода (например, быстрое отождествление источника, ускоренное умозаключение, способность к синтезу). В итоге использования индуктивного метода информационного поиска мы получаем и своеобразный «рецепт» решения поставленной конкретной задачи. Отличие и преимущества индуктивного метода перед указанными заключается в том, что, во-первых, индуктивный метод более рационалистичен, логически строг; во-вторых, он тесно связан с фактами, с практикой, с действительной ситуацией в информационной деятельности. Не случайно основоположник этого метода в науке нового времени Ф. Бэкон подчеркивал: «Если мы имеем в виду проникнуть в природу вещей, то мы всюду обращаемся к индукции... Ибо мы полагаем, что индукция есть настоящая форма доказательства, оберегающая чувства от всякого рода заблуждений, близко следящая за природой, граничащая и почти сливающаяся с практикой».

Индуктивный метод информационного поиска. Вообще индукция (индуктивный метод) в широком смысле слова - это форма мышления, посредством которой мысль наводится (от лат. inductio - наведение) на какое-либо общее правило, общее положение, присущее всем единичным предметам какого-либо класса. Процесс познания с использованием индукции совершается, таким образом, от единичных суждений и фактов к общим правилам и обобщениям, в которых выражается общая закономерность.

типологический (рецептурный) метод отражает в себе и привносит в процесс информационного поиска определенное рациональное начало, планомерность. В то же время он показывает важность отправной, исходной точки этого сложного процесса. Она может быть избрана и на основе интуиции, и на основе сознательного, целенаправленного размышления, рабочей гипотезы, рецепта.

Оптимальной типовой моделью для разработки различных «рецептов» информационного поиска в настоящее время является библиографическое описание.

Интуитивный метод. К интуиции в процессе поиска литературы в каков-то мере уже апеллировал Н.Ю. Ульянинский, утверждая, что поиск - дело сложное и трудное, требующее огромного трудолюбия, энергии, разносторонней осведомленности и особых, если не методов, то хотя бы навыков. Основываясь на достижениях современной ему библиографии, он ставил под сомнение создание более «точных методов», кроме двух рассмотренных выше. И такое отношение к поиску в то время было не единичным.

В Откр 2:17 интересное слово ψῆφον λευκὴν (белый камень, который «побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень»). Собственно ψῆφον – камень для голосования, причём белый – для одобрения или оправдания, а черный для обвинения.Когда Иоанн говорит о всадниках апокалипсиса, оказывается, что всадник по имени смерть верхом не на «бледном» коне, как мы привыкли, а на … зеленом - ἵππος χλωρός, [хлоорос], переводов этого слова много, но все они крутятся возле зеленого (изжелта-зелёный, зеленовато-бледный), да и хлорофилл (с тем же корнем) – зеленый лист. В общем хлорный конь, зеленоватый…https://medved-kuznets.livejournal.com/35318.html

«Печешься о стиле. Оттачиваешь слог. Усиленно добиваешься простоты, ясности и выразительности. Бьешься над ритмом, гармонией. Читаешь фразу вслух, чтобы выверить ее звучание. Лезешь из кожи вон. А между тем четыре величайших романиста в истории человечества – Бальзак, Диккенс, Толстой и Достоевский никогда не задумывались о том, каким они пишут стилем. Значит, если писатель умеет рассказывать истории, создавать характеры, сочинять интригу и если он вкладывает душу в свое произведение, то совершенно неважно, какой у него стиль. И все же стоит писать хорошо, а не скверно».(С.У. Моэм, из «Записных книжек писателя»)https://antimeridiem.livejournal.com/1583868.html

Тропы Енесидема и Агриппы- разные живые существа чувствуют по-разному, и совершенно невозможно понять, кто чувствует «правильно»;- среди людей также не существует единства. Их чувства и их отношение к одним и тем же вещам настолько различны, что нет смысла доверять ни своему, ни чужому суждению;- один человек имеет несколько разных органов чувств, свидетельства которых различны, и непонятно, какому нужно отдать предпочтение;- состояние человека постоянно меняется, и в зависимости от этого он выносит разные суждения;- суждение или оценка ситуации также зависят от обычаев того народа, к которому человек принадлежит. Эти оценки могут быть прямо противоположны;- ни одна вещь не является в чистом виде, но всегда воспринимается в смешении с другими вещами. Поэтому ни о чём нельзя сказать, что оно есть на самом деле;- вещи представляются различными в зависимости от места, которое занимают;- вещи различны в зависимости от их количества и качества;- восприятие вещей зависит также от того, насколько часто они встречаются;- суждения о вещи выражают не её саму, а её отношение к другим вещам и к воспринимающему.|- Неопределенность, демонстрируемая различиями во мнениях философов и людей в целом.- Все доказательства основываются на самих вопросах, нуждающихся в доказательствах, и так далее до бесконечности, т. Е. аргумент регресса .- Все вещи изменяются по мере того, как меняются их отношения, или, как мы смотрим на них с разных точек зрения.- Утвержденная истина основана на на неподтвержденном предположении.- Утвержденная истина предполагает круговорот доказательств.

Сейчас заметно, что происходит быстрое разделение на способных и неспособных. Тех, кто тянет и тех, кто не тянет — потому что тянуть уже не обязательно. Люди принуждались к жизни внешними и внутренними причинами и внешние исчезают. Людям говорят — всё, вы не нужны. Стараться больше не обязательно. И останутся только те, кто нужен себе. У кого поиск смысла это рабочий или завершённый процесс, те кто не вынуждены его заимствовать где-то снаружи. Это будет совсем другое пространство. В считанные десятилетия.Семьи без детей, одиночество без попыток, переход к подчинению алгоритмам лент, потребление как содержание — это всё отказ от бытия. Жить трудно, не жить просто. Теперь можно.

Понятно что это тянется давно. Помимо вытеснения человека из процесса "ручного" контроля(осязаемой свободы), начнет возрастать борьба за пространство субъекта и поиска смыслов существования. То есть, будет происходить еще более изощренное расслоение. Количество свободных будет уменьшаться и множиться в разнообразии, а возрастающая экспоненциально масса, будет терять последние способности к сохранению целостности самостоятельного, уникального субъекта.В конечном счете, мне видится это как доведенный до крайности, переходный момент, когда поиск смысла в борьбе за существование субъекта, станет образом жизни для каждого; в полной автоматизации, безопасной, комфортной, невозможной более как раньше, свободной для жизни - среде.