рефлексия чистой логики над собой достигла к концу XX века критической точки и поставила вопрос о статусе уже самой логики. Дело в том, что в отличие от математики, рефлексия чистой логики континуально размножилась. Сейчас мы имеем континуумы различных классов неклассических логик. О единстве символической логики не может быть и речи, столь удивительными и неожиданными свойствами и моделями обладают некоторые представители неклассических логик. Происходит структурализация исходных понятий логики и семантики, а именно структурализация самих истинностных значений и точек соотнесения в семантике возможных миров в виде различных алгебраических структур. Что приписывается высказыванию? Чем является высказывание? Что собой представляют логические операции над этими высказываниями? Это становится всё большей проблемой. Возникает вопрос об иерархии, взаимоотношениях и классификации всех этих логик (что сделать невозможно) или хотя бы их определённых классов. Становится всё более ясным, что компьютеры, в основе которых лежит классическая логика, какой бы вычислительной мощностью они не обладали, никогда не приблизятся к логике человека, создавшего эти компьютеры. Все эти проблемы уже принадлежат XXI веку.

Музыкальный слух имеет психофизиологическую природу, он подразумевает эмоциональное восприятие музыкальных образов, различение характеристик, качества звуков, в конце концов, он требует тренировки и развития, в том числе, посредством личного освоения музыкального инструмента (к числу которых относится и человеческий голос). Развитием музыкального слуха также занимается специальная педагогическая дисциплина — сольфеджио. К понятию "слух" относят не только точность, но и высоту, громкость, тембр, интервалы, кучу других нюансов плюс восприятие связей между отдельными звуками в цельном контексте музыкального произведения.Идеальный слух для музыкантов — это тот же идеальный газ для физиков. Теория.На деле же слух различают абсолютный, интервальный, внутренний, мелодический, гармонический, ладовый, полифонический, интонационный, ритмический, тембральный, фактурный и архитектонический. Каждый музыкант в себе несёт сочетание перечисленного в той или иной степени врождённости и развитости. rumata https://ivanov-petrov.livejournal.com/2366354.html?thread=179888530#t179888530

Существуют две точки зрения, что мы глубоко не понимаем Благую весть, человек сильно изменился, и нам необходим перевод на современный язык, существует и более радикальная точка зрения, что человек настолько изменился, что Благая весть должна быть высказано совсем по другому и о другом.Но мне кажется, что опять же люди сейчас столь разные, что и то и другое правда. Если брать высказывание о любви к врагам, то можно сказать, что вовсе не наши симпатии привязывают нас намертво к нашему жизненному миру, а наши антипатии, ненависть, обиды. Сильнейшие цепи нашего эмпирического я. Ведь если в простоте делать спокойно и мирно то что тебе ненавистно, против чего восстаёт все твоё существо можно назвать смирением. И можно поставить знак равенства между прощением и самоизменением, не можешь простить значит не можешь изменится, как бы не казалось, что меняешься и развиваешься.Ведь когда по настоящему происходит самоизменение реальность мгновенно двоится —ты смотришь на себя прежнего на свои поступки, мысли и тебя сжигает стыд, вина, шок как ты мог быть вот таким на этом фоне твои обиды это такая шелуха и я ещё обижался и ненавидил

Литературу — ради гармонии частей, ради выражения идеи, которую нельзя сформулировать в виде какой-то мысли (скорее, идея — это опыт мышления: то, что становится видно и доступно). Чтобы сделать гармоничным и потому пригодным для употребления опыт. Части — это, во-первых, персонажи. Сплетение персонажей — это сюжет. События — фабула. Гармония нитей сюжета поэтому. А ещё — гармония языка, то есть пробуждаемые словами образы не рушат, а поддерживают друг друга, образуя единую ткань. Это — хороший, литературный язык, но сейчас его нет: мы не имеем образцов современного языка. Литература (нечто написанное хорошим языком — для этого обязательно нужно воображение) бывает и не художественной, хотя это редкость; а, например, научной — гармония персонажей не ставится как задача, потому что познание не через гармонию, а через разум, а вот гармония языка — ставится.

"Истинная сущность любви состоит в том, чтобы отказаться от сознания самого себя, забыть себя в другом «я» и, однако, в этом же исчезновении и забвении впервые обрести самого себя» Любовь означает вообще сознание моего единства с другим, то, что я не изолирован для себя, а обретаю моё самосознание только как отказ от своего для-себя-бытия и посредством знания себя как своего единства с другим и другого с мной. Но любовь есть чувство, другими словами, нравственность природного в форме: в государстве любви уже нет, в нём единство сознаётся как закон, в нём содержание должно быть разумным, и я должен его знать. Первым моментом в любви является то, что я не хочу быть самостоятельным лицом для себя и что, если бы я был таковым, я чувствовал бы свою недостаточность и неполноту. Вторым моментом является то, что я обретаю себя в лице другого, что я обладаю в нём значимостью, которую он в свою очередь обретает во мне. Поэтому любовь - самое чудовищное противоречие, которое рассудок не может разрешить, так как нет ничего более неподатливого, чем эта пунктирность самосознания, она отрицается, и я всё-таки должен аффирмативно [те. утвердительно] ею обладать. Любовь есть одновременно создание и разрешение противоречия; в качестве его разрешения она - нравственное единение"Георг Вильгельм Фридрих Гегель

Идея о каре Господней уже мало понятна в наш гуманный век, ее заменяют идеей примерно "мучительное осознание собственного несовершенства". Несовершенства - в чем?Чтобы чувствовать остроту контраста между несовершенным и совершенным, чтобы она жгла пламенем - надо очень хорошо знать совершенство. Причем собственное возможное совершенство, вот прямо глубоко личное - иначе, опять же, зачем сотрясать воздух. На этом месте мы думаем примерно "ну да, разрыв между желаемым и действительным, идеалом и реальностью" и вздыхаем - ну да, да, он всегда будет по определению, можно посокрушаться и пролить слезы. Так вот нет. Разрыв не на этом уровне, не там, где мы понимаем желаемое и идеалы.Разрыв там, где лично ты на телесном прямо ощутимом уровне или огонь неугасимый вечный, или прах смертный и умрешь навсегда, настолько с концами, будто тебя никогда и не было и смысла нет.Об этом контрасте - все эти тексты, четыре Евангелия и прочее до и после. ...А вот как представить себе силу, что может обратить прах в огонь, причем не обязательно - молитва смиренна, это не бумажка с гарантией. Мы зверски убили Бога, теперь можем и расслабиться, угу. И действие по поднятию огня из праха именуется "помилованием". Непостижимая любовь-сила. Мы знаем только любовь-слабость, а здесь - сила.Но Иисус довольно добрый чувак, он намекнул, как можно почувствовать эту идею. Попробуй ты, вот лично ты, простить врага своего, ненавидящего тебя. Вот здесь и огонь. Переводя на современный язык - тому, кого ты ненавидишь предельно всеми фибрами души, чье существование нужно отменить вот прямо сейчас, внутренним актом силы даровать жизнь. То, что произойдет в душе при этом, если сможешь - немного дает представление о силе Божьей любви. https://shn.livejournal.com/4848671.html

Японцы не создают произведения искусства для удовольствия, там совсем другая философия, и цели отличаются от целей Западного человека. Их цель через созерцание показать красоту и уродство этого мира. Одно без другого невозможно. Если есть Басё, то должен быть иямису, если есть воспевающий красоту природы Хирошиге должны быть окрававленные девочки-аниме, если есть сад камней с его воспеванием бессмертия должно быть харакири с неаппетитными физиологическими подробностями. trotka https://ivanov-petrov.livejournal.com/2366354.html?thread=179867794#t179867794

- Как говорит Риккерт, ценности вообще не относятся к бытию. Это хорошо видно на примере отрицания: отрицая ценность удовольствия, мы не отрицаем существование удовольствий.Погибель как ценность вполне может приносить инклюзивное счастье. Однако парадокс в том, что оно же будет несчастьем для нигилиста.- А к чему относятся ценности?Для меня ценности это структуры вдоль которых протекает бытие, русла смысла, ориентирующие принципы структуры происходящего. Таким образом отказ от одних русел в пользу других можно рассматривать как выбор бытия для одних способов и выбор небытия для других способов проявления. - Ценности — это особый мир, ни объективный, ни субъективный, ни бытие, ни небытие. Но при этом они вполне могут определять бытие, давать ему форму, направление и тому подобное. Похоже на то, как властвует миром трансцендентный миру Бог.https://yuritikhonravov.livejournal.com/392838.html?thread=2750854#t2750854

— А как вы росли? Расскажите.— Я маму всегда стеснялась. Мы очень бедно жили. Летом ездили на дачу.— Полоть дурацкую картошку?— И ягоды собирали в лесу. Все девочки ели. А мы собирали на продажу. И надо мной смеялись, что моя мама ягодами у дороги торгует. Я на море только в десятом классе поехала.— А что делали вы?— А мне говорили: "Учись". Может быть и из-за этого у меня проблемы с мужчинами, что меня не научили, как с мужчинами общаться.— Нет, проблемы у вас не из-за этого. А из-за того, что вы не видите того, как много ваша мама для вас сделала.— Да, что она для меня сделала?! Я всё сама!— Конечно, сама. Кто оплатил ваше образование? Кто полол дурацкую картошку, чтобы у вас была еда? Кто собирал чернику и продавал, чтобы собрать вас в школу? Если я правильно посчитала — ваше детство это девяностые. Я их хорошо помню. Когда денег не было совсем, когда люди выживали благодаря картошке.— Вы только о материальном! А ведь есть же ещё и духовное! Дружба! Доверие!— Легко говорить о дружбе и о доверии, когда у тебя всё есть. Трудно, когда тебе нечем кормить ребёнка. И ваша мама сделала всё, что смогла. Она сделала ровно столько, сколько смогла. Она дала вам то, благодаря чему вы можете делать то, что делаете. Да, ей тяжело, да она не понимает, как можно жить по-другому, но её жизненная стратегия, судя по вам, оказалась успешной. А дальше ваша задача.— Какая?— Подумайте.Когда я училась в университете на психфаке, один из наших преподавателей сказал: «Родители всегда неправы, но у вас есть выбор какую жизнь вы хотите прожить, и этот выбор у вас есть благодаря вашим родителям». У наших родителей была не самая простая жизнь. Я хорошо помню своё детство. Я помню, как мама и бабушка кипятили бельё и стирали его вручную. Я помню, как мы жили, когда родителям по полгода не платили зарплату. И я помню зиму, когда у нас не было никакой еды, кроме картошки и консервированных овощей с дачи. Я помню, как плакала моя мама, когда в школе украли мою сменную обувь и не было денег, чтобы купить новую. Елена Пастернакhttps://irin-v.livejournal.com/2403364.html

Бывает, что мир умирает. Мир может быть неживым. Мир вообще может не быть. Как вернуть мёртвого вселенского Левиафана к жизни и к Божьей игре? Именно об этом тема субстанции.Философом, подарившим западному миру ясность живой вещи, стал Рене Декарт. Об этом говорили многие и до него, но именно он показал неопровержимость этой вещи, её самоочевидное «вот!».Рене Декарт – философ великодушия. Великая душа – самый уместный образ для понимания личности Декарта и его философии. Я буду говорить о душе и о её способности стать живой и огромной.Мир не гарантирован. Мир может быть мёртвым, он может не быть. Бытие мира не предзадано, не натуралистично. Существует расхожее мнение, будто именно Декарт повинен в создании мертвенной картины мира. Это оскорбительная ложь. Декарт не убивал мир. Декарт просто присутствовал при смерти мира. Картезий жил и мыслил во время Тридцатилетней войны. Ожесточённая борьба католиков и протестантов ознаменовала собой конец старого мира. Пирронизм Монтеня, давший начало радикальному сомнению Декарта, питался очевидностью: наступает ночь мира. Джон Донн в поэме «Анатомия мира» пишет: «Все новые философы в сомненье: эфир отвергли – нет воспламененья, исчезло Солнце, и Земля пропала, а как найти их – знания не стало». Здание новоевропейской науки было возведено посреди руин волшебного мира....Самодостоверная вещь, которую нашёл Декарт, была равна провалу мира. Декарт обнаружил Вещь. Он её так и назвал – res. И вещь эта – душа. Res cogitans – вещь мыслящая. Естественный свет разума высветил свет разума – самого себя. Декарт редко употребляет слово anima, но для него «душа», «сознание», «мышление», и даже «Я» суть синонимы. https://seashellfreedom.livejournal.com/87307.html

Неужели нельзя жить духовными интересами? Да можно и нужно, но так называемые духовные интересы имеют свойство становиться ложью. Самое плохое делают с философией, когда с ней что-то делают, берут и применяют, извлекают выводы. Надо запомнить, что философия не такая вещь, чтобы ею можно было что-то делать. Зачем же она тогда нужна? Не надо хитрить и лавировать: в ответ на этот вопрос надо иметь смелость сказать, что она НЕ нужна. «Чтение философии»

Мы наполнены готовым знанием. Откуда в нас столько его? Мы собственно шагу не ступим без знания, которое само собой разумеется. Поэтому если я спрошу, что такое собственно идея, на меня с удивлением оглянутся на бегу. Я не учился на философском факультете, не слушал университетские лекции о Платоне, а то бы знал как все. В хорошем случае любезный человек, чтобы проверить себя, откроет ради меня энциклопедию. Там написано, что идея это понятие о вещи. Но у Платона идея не понятие о вещи, а вещь, притом первая и прежде всего не такая, какую можно было бы понять нашими понятиями. Стало быть не от Платона все хорошо знают что такое идея. Мы знаем вещи, массу вещей неведомо откуда; ну просто черт знает откуда мы знаем миллион вещей. Всё это наше знание не наше, Бог знает чье оно. И в Платона мы заглядываем вовсе не для того, чтобы он исправил нам наше знание.«Толкование сновидений»http://www.bibikhin.ru/tolkovanie_snovidenii

Бог дал человеку свободу осуществиться или не осуществиться, состояться или не состояться, быть или не быть. Дай и ты Богу свободу быть или не быть. Бога нет. Бог настолько свободен, что Его нет. Он не привязан даже к обязательному бытию.

* типы влияния *Давайте рассмотрим, как один объект (вещь, система) может влиять на состояние другого объекта (вещи, системы). (1) Простейший вариант - прямое физическое/энергетическое воздействие: шар ударяется о шар, огонь нагревает воду. При этом энергия воспринимающей системы увеличивается на столько, на сколько ее убыло в источнике воздействия. (2) На физическом уровне можно еще выделить косвенное, пусковое влияние, когда слабое воздействие высвобождает в другой системе гораздо больше энергии, чем энергия воздействия: падение камня вызывает лавину, попадание нейтрона в ядро приводит к его распаду с выделением энергии. (3) На химическом уровне тип влияния систем/молекул друг на друга зависит от их структуры - молекулы могут быть и индифферентны друг к другу, и самоуничтожиться при контакте (с образованием других молекул). Энергия при этом может как выделяться, так и поглощаться из среды. (4) Следующий тип химического влияния - каталитический - также определяется структурой системы/молекулы, но при этом сама молекула-катализатор, запустив химическую реакцию, не изменяется, то есть для влияния достаточно только ее присутствия. (5) Далее принцип влияния без прямого энергетического воздействия развивается в живых системах. Простейшим типом такого влияния является признаковое, при котором живой организм изменяет свое состояние, фиксируя некоторую особенность, признак другого объекта (живого или неживого): реакция на запах, внешний вид, тип движения. (6) Следующее, сигнальное, влияние также инициируется признаком, но только не нейтральным, а специфическим, специально заточенным под вызов конкретной реакции: отпугивающая окраска, брачные танцы, сигналы опасности. (7) От сигнального влияния один шаг до знакового, в котором для вызова специфического изменения системы, используется специально созданный для этого объект - знак: жест, слово, сигнал светофора. (8 ) Завершает список типов влияния - текстовое, при котором реакция системы происходит не на отдельный знак, а на структуру знаков, которая инициирует в системе появление новых знаний (что существенно отличает текстовое влияние от знакового, возможного только благодаря уже существующему знанию и не прибавляющего ничего нового).

Из школьных сочинений. Рано утром Базаров пошёл ловить лягушек и быстро нашёл с ними общий язык.Скрываясь от полиции, Ленин ехал в топке паровоза.Инженер был одет просто: на голове у него была фуражка, рубашка и брюки.Муму работал в Москве дворником.Онегин - это друг Пушкина. Они вместе были на дуэли.Выбирая имя и отчество для Акакия Акакиевича, Гоголь не пожалел своего героя.Ей понравился Грушницкий, хотя он и был под шинелью.Когда отряд пустился в погоню, гусар вскочил в седло и полностью отдался лошади.Тургенева не удовлетворяют ни отцы, ни дети.Мцыри наблюдал за грузинкой и симпатизировал ей в кустах.Вещий Олег умер от змеи, которая выползла из его черепа.Хотя я не помню, что лично мне писал Пушкин, стихотворение произвело неизгладимое впечатление.На ноге у вратаря команды была перевязанная нога.Декабристы были страстно далеки от народа, о чем вспоминал Ленин. Именно этой страстью они разбудили Герцена.Чацкий был самодостаточен. Об том говорит, хотя бы, отсутствие у него детей.И тогда Раскольников вопрошает: «Тварь я ходячая или кто?»Петр Заломов нес красное знамя, по поводу чего все время вспоминал мать.Серая Шейка грустно опустила зад в ледяную воду...Обломов любил лежать на диване совершенно один. Этим он непонятен нам, молодым современным читателям…Онегин был реально советским человеком, поэтому развлекался на балах.Мы видим отца Базарова с лопатой в саду. Он лечит крестьян.Кабаниха нащупала у Катерины мягкое место и каждый день давила на него.Наташа была истинно русской натурой, очень любила природу и часто ходила на двор.Нос Гоголя наполнен глубочайшим содержанием.Обломов Ольгу любил, но не испытывал к ней никаких чувств.В пещере первобытного человека всё было из шкур животных, даже жалюзи на окнах.Аня, сидя на стуле, спала, и мимоходом ела булку.Из всех женских прелестей у Марии Болконской были только глаза.Кругом было тихо, как будто все вымерли… Какая красота!Его глаза с нежностью смотрели друг на друга.Стихотворение написано в рифму, что иногда наблюдается у поэта.В "Вечерах на хуторе близ Диканьки" Гоголь описывает ведьм, леших и прочих безобразных личностей того времени.Быть взрослым очень трудно. Работа с утра до ночи,потом ипотека и смерть.Хлестаков сел в бричку и крикнул: "Гони, голубчик, в аэропорт!"Названием своей поэмы Грибоедов сразу дает понять читателю, что не надо умничать.Чацкий считал, что лучше “горе от ума”, чем от его отсутствия.Есть такое утверждение, что Пушкин приходит к нам всю жизнь. Конечно, это верно, но лично ко мне всю жизнь приходит Лермонтов.Из произведений Некрасова крестьяне, наконец, узнали, как им плохо живется ну Руси.Муза Некрасова - олицетворение конца всему.Надо заметить, что все в лирике Пушкина удивительно гормонально.Толстой много раз переделывал "Войну и мир", чтобы нам было легче ее изучать.Татьяна - простая деревенская девушка из семьи богатого помещика.Печоpин отвеpнyл головy набок и пошел домой.Глядя на величественное дерево, Андрей Болконский чувствует себя таким же дубом.Базаров и Павел Петрович, при внешней противоположности, настолько схожи, что им даже не удалось создать семью.Тургенев, как настоящий барин, любил поохотиться на своих собак.Папа у нее хороший, мама - добрая, а бабушка - в деревне.

Adagio sоstenutoВчера закончилась война,ну якобы война,А я лежу в реке у дна,и даже ниже дна,И надо мной стоит вода,тяжелая вода,И где-то высоко гудятэлектропровода.Там, где вчера мела метель,небесное стекло,там тени синим на снегуи зелена хвоя,там волк, и клест, и свиристель,и все белым бело,а под водою рыбы спят,и камни спят, и я.О чем был спор, за что был бой,наверно, о любви,за справедливость, за закон,за жажду правоты...А здесь под толщей ледянойи сумрачной водыхолодный медленный песоки нету суеты.Там, наверху, летит, гремит,там жизнь берет своё,там все блистает, и искрит,и рушится, звеня.А здесь глухая тишина,покой и забытьё,и сновиденья спящих рыбскользят через меня.https://tikkey.livejournal.com/598794.html

«Быть, но так, как если бы не был; иметь, но так, как если бы не имел — вот наивысшее и в человеке, и повсюду» — Шеллингhttps://hyperboreus.livejournal.com/198469.html

Я не могу слышать, когда о детстве или о молодости вспоминают снисходительно, с усмешкой, удивляясь собственной наивности. Детство и молодость — время роковое. Угаданное верно — определяло всю жизнь. И ошибки тех дней, оказывается, были на всю жизнь. То, что мы старались все называть, понимать как бы заново, в сущности, определило многое и в хорошую и в дурную стороны. Я научился становиться лицом к лицу с предметом. Без посредников. Но зато потерял веру в чужой опыт и в то, что можно что-нибудь узнать не непосредственно. Евгений Шварцhttps://asidenko.livejournal.com/399790.html

И, конечно, утверждение, что мы должны следовать истине, отнюдь не истина. В своей жизни люди руководствуются множеством идей. Истина — это одна из них; но есть и другие — к примеру, свобода и независимость мысли. Если Истина, как ее представляют некоторые идеологи, оказывается в противоречии со свободой, то у нас есть выбор. Мы можем отвергнуть свободу. Но мы можем и отбросить Истину. (Или мы можем принять более изощренное представление об истине, которое уже не будет противоречить свободе

Да, пространство текстов настолько перенасыщено, что... как-то трудно добавлять в него еще один текст. Слишком много. Никому не надо.С другой стороны, ведь надо же. Людям и сейчас надо слышать разумный голос. Видеть связно выстроенное слово, которое не убивает живую реальность, а поддерживает. Совсем нет хороших книг про устройство души, люди в неведении о том, что у них происходит, вместо этого чушь про нейроны и социальную природу разума. О том, как мыслить - тоже нет. Вся сверхчувственная сфера - заброшена, обрывки ее по древним философам, по теологам, по эзотерикам, современный человек и не возьмется это собрать воедино, нужны новые книги об этом.Нужны хорошие художественные книги, про связность, истину и добро, где будут не разрушаться старые смыслы, а создаваться новые. Все это действительно надо, пусть люди об этом словами не скажут, они сами не понимают, что это им надо, но все же что-то чувствуют. shn https://ivanov-petrov.livejournal.com/2364543.html?thread=179366271#t179366271

Вообще у людей все странно, все неровными кусками какими-то. Есть тело, сложнейшее устройство, целостность целой кучи элементов мира, оно живое и оно имеет свою память и какую-то связь с живущим в нем. Есть душа, нечто текучее, жаждущее просвещения мыслью, но никто нихрена не мыслит. Есть личность, которая формируется как попало и после смерти растворяется, как не было. Есть Я, которое вообще как здрасте болтается - человеку его выдали, но он себя осознает и из себя действует по большим праздникам. И все разнородно и друг друга не знает! Есть куча устаревших учений, которые требуют отбросить самосознание себя и действие из себя - в то время как идиоту же очевидно, что нечего тут отбрасывать, тут наоборот, надо начать. https://shn.livejournal.com/4841757.html

На самом деле объяснить смысл специальной теории относительности (СТО) не составляет никакого труда. Для этого вспомним сам принцип относительности. (Который сформулировал кто? Правильно… Галилей! ;) А нам он известен как… именно! Как первый закон Ньютона, который говорит нам, что все физические процессы инвариантны относительно инерциальных СО, т.е. движущихся равномерно и прямолинейно. Пространство и время в те времена полагали абсолютными, так что скорость получилась относительной, т.к. её величина имела смысл только относительно заданного тела, служащего центром системы отсчёта (СО). И всё было хорошо, пока Герц и Хевисайд не изобрели уравнения Максвелла, и не обнаружили, что для инерциальных СО, эти уравнения не инвариантны. Эту ситуацию исправил Лоренц своими преобразованиями. И вот тут на сцене появляется Эйнштейн и говорит: А давайте мы теперь эти формулы, выведенные для Э-М волн, применим обратно к механике, и назовём это всё специальной теорией (относительности), круто звучит?! Вот и все тогда решили, что круто! Ну, правда, пространство и время теперь значит – относительны. Круто же??А теперь следите за руками. Да, при Галилее пространство и время считались абсолютами. Но Эйнштейну, при формулировке принципов СТО, пришлось постулировать инвариантность скорости света. А если скорость инвариантна (т.е. неизменна, т.е. абсолютна), то чисто из размерности скорости (м/с) мы понимаем, что теперь и метры и секунды у нас относительны. Относительны по отношению к этой самой скорости, то есть - скорости света. Вот и весь смысл СТО и источник её «сложности». Это теория в которой СО привязана не к телу, а к скорости. Т.к. формулы Эйнштейн содрал у Лоренца. Но для Лоренца (и Пуанкаре) это проблемой не было, т.к. они создавали теорию электромагнитных волн как упругих колебаний эфира, и никаких «тел» там не было. Эйнштейн же, просто применил эту волновую математику к классической механике. Да, всем нам до сих пор гораздо привычней и удобней считать пространство и время инвариантными, а скорость – относительной. Но если мы примем инвариантной – скорость (м/с), то пространство (м) и время (с) становятся относительными автоматически. В этом собственно и состоит весь смысл СТО, и никакого другого смысла лично я у неё не наблюдаю. https://anti0h.livejournal.com/83616.html

никакая мысль, никакое чувство, никакое поведение не бывают позитивными или негативными сами по себе. Они становятся теми или другими, смотря по тому, помогают они конкретно вам конкретно сейчас или вредят.https://anairos.livejournal.com/207314.html https://anairos.livejournal.com/51818.html

Интуитивные представления о физике окружающего мира есть не только у людей, но, к примеру, у шимпанзе и собак. Про собак в недавней статье в Biology Letters пишут сотрудники Венского университета. ...Затем перед собаками ставили экран, а на экране показывали видео: два шарика, катящиеся навстречу друг другу. Шарики сталкивались, и тогда один останавливался, а второй откатывался назад — всё в согласии с обычной механикой. После того, как собаки насмотрелись на сталкивающиеся шарики, им показывали второе видео, на котором первый шарик останавливался до того, как встречался со вторым, а второй безо всякого столкновения вдруг начинал катиться обратно. Собак это удивляло: во-первых, они смотрели на неправильные шарики дольше обычного, а во-вторых, у них расширялись зрачки. И долгий взгляд, и расширенные зрачки считаются признаками удивления. Эти же признаки используют, например, когда изучают психологию маленьких детей, которые ещё не могут говорить, или взрослых, когда хотят узнать какие-то бессознательные реакции (и насколько эти реакции отличаются от того, что люди говорят).В общем, авторы работы делают вывод, что собаки способны отличить правильную физику от неправильной.

«Итак, в заключение: судя по тому, какие нейронные взаимосвязи лежат в основе явления «выученной беспомощности», по всей видимости, в изначальных экспериментах беспомощность не была выученной. Скорее, напротив: пассивность и усиление тревожности - это дефолтные реакции млекопитающих на длительные неприятные явления. То, чему можно выучиться, связано с корой головного мозга: с тем, что неприятных явлений можно избежать в будущем. Эта нисходящая совокупность нейронных связей, от ВПК к ДЯШ и прочим структурам, действует, подавляя эти дефолтные реакции. Мы отдаем себе отчет, что в теории объяснительного стиля «надежда» состоит в основном в привычке ожидать, что грядущие скверные события окажутся не вечными, глобальными и неконтролируемыми, а скорее временными, локальными и контролируемыми. И подобные ожидания, вероятно, являются наилучшей естественной защитой от беспомощности. Так что мы бы сказали, что нейронную связь между вентромедиальной префронтальной корой и дорсальным ядром шва уместно будет называть «нейронной цепью надежды». https://www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC4920136/#S20titlehttps://kot-kam.livejournal.com/3228529.html

"мечтайте, но избегайте того, чтобы мечты превращались в фантазии".Однако он не пояснил, в чем разница. Почему одно хорошо, а другое не очень?Можно заметить, что разница в волевом моменте. Если я о чем-то мечтаю, значит, хочу этого достичь, стремлюсь получить это. Если же фантазирую, то всё, приплыли... Руки опустились. А как утверждают мозговеды, мозгу все равно, имеет ли он дело с реальностью или иллюзией.https://bluxer.livejournal.com/455826.html

На человеческом существовании порой лежит и отпечаток того, что можно, пожалуй, назвать отчаянием. Человек действует - читает, сердится, трудится, исследует, добивается чего-то, зарабатывает деньги - и в последнем отчаянии (иногда безотчетном) он говорит себе, что все это как целое не имеет никакого смысла и, если задается вопрос о смысле целого, то будет правильно заглушить его и отвергнуть как не имеющий ответа и потому бессмысленный". К. Ранер.https://pavel-g-m.livejournal.com/326947.html

выученная беспомощность - это не плохое и не хорошее, это естественная реакция, и как любая естественная реакция, она может быть уместной и неуместной. Выученная беспомощность - это способность смириться и жить дальше в невыносимой ситуации, в которой ты на данный момент ничего изменить не можешь. Это очень важная вещь: она позволяет не тратить силы впустую, а направить их на что-то другое - хотя бы на то, чтобы дожить до момента, когда ситуация изменится сама собой. Выученная беспомощность плоха тогда, когда ситуация изменилась, а ты этого не заметил.

Люди разучились быть спокойными. Либо позитив, либо напряжённость, либо ещё что похуже.Спокойствие и незаметная полуулыбка — вот идеальный объект, который потом будет себя узнавать и, при этом, оставаться довольным портретом. Понимаю, что я описываю Джоконду, ну так об этом и речь.И сейчас таких портретов не бывает, а раньше были все такие.Я говорю во время съёмки: "Не улыбайся", и человек становится мрачным. Середины нет. Я говорю: "Опусти брови", и человек хмурится. Кто-то тянет подбородок, кто-то (я, например) выпрямляет спину. Мы постоянно сопротивляемся, становясь от этого недовольными, беспомощными и непохожими.

А ведь не так просто провести границу между собой и миром, можно ведь сказать не наполняем себя: а состоим из облаков, камней, волн и ветра

«действительность, которую мы создаем актом восприятия и соединением бессмысленных кусков в общем понятии»Мы таким образом создаем не столько действительность, сколько самих себя, наполненных понятиями облака, камня, волны, ветра, стола и т д. Эти логические объекты и смыслы создает не Природа, их создаем мы сами, раскрашивая окружающую реальность смыслами и рисуя в ней карандашом нашего восприятия границы логических понятий

Футбол, по сути — обратная сторона японского сада камней. Там из 15 камней всегда какой-то один не виден, притом все неподвижны. В футболе же они все куда-то бегут — но так же один футболист или мяч остается незамеченным, тогда и происходит сатори гол

– Законы вселенной никогда не нарушаются. Твоя ошибка в мысли, будто те крохотные закономерности, что мы наблюдали на одной планете в течение нескольких веков, и есть истинные незыблемые законы. Между тем они – всего лишь отдалённые отголоски, приносимые истинными законами чаще прочих.– И поэтому, – добавил Деннистон, – ничто в природе не бывает полностью предсказуемым. Всегда есть исключения.К.С. Льюис, "Мерзейшая мощь".

у природы нет законов — есть только глубоко укоренившиеся привычки. Некоторые из них сформированы ещё миллиарды лет назад. Некоторые — в более позднее время. Некоторые, возможно, формируются прямо сейчас, у нас на глазах и с нашим участием.Чудо — это когда мир просыпается и поступает не привычным образом, а как-то по-другому.

Сторонники конструктивизма полагают, что не существует никакой иной реальности, кроме создаваемой человеком. А радикальные конструктивисты вообще утверждают, что вся реальность и суждения о ней — антропогенны, антропоморфны и аксиологичны. То есть, не существует одинаковой для всех объективной и независимой от людей реальности. Также как не существует независимой от людей, одинаковой для всех объективной, «божественной» по своему статусу, истины.

Согласно конструктивистам, принципиальное отличие человека от других существ в том, что это не созерцательное, и даже не просто активное или деятельное, а именно конструктивное, творческое и постоянно «самотворящее» себя существо[2].

Родишься тварью бессловесной,Живёшь, орёшь без языка,Не мыслишь — чамкаешь, покаНе сорвана с мозгов чекаУпрямой парадигмой местной.А дальше — царствие твое:Великий, жалостный, могучий,Обросший руганью колючей,Кристальный, пахотный, вонючий,Качающийся с «ё» на «е»!Твоё, безжалостный грамматик,Непредсказуемый службист,Не выросший до многих …,Но об одной — весьма речист,Творец невиданных тематик,Любитель многосоставныхИ многосложных изъяснений,Разболтанный от осенений,Но крепче всех и несомненнейУмеющий разить под дых,Шершавый, угловатый, льстивый,Неловко стелющий верхам,Веками грядовавший хам,Послушный мату и стихам,А в прочем — ученик ретивый,Слепивший англицизмы встык,А галлицизмы вплетший в рядно,Неметчины глотнув изрядно -Да хоть с татаркой, лишь бы ладно! -Ты русский, всё-таки, язык!Училка в школе рыкнет волком,Писатель одарит словцом,Соцсети брызжут кипятком, -Мы живы нашим языком!(Других-то и не знаем толком...)https://loki-0.livejournal.com/76178.html

Ф.Р. Анкерсмит, который (наряду с Х. Уайтом) по праву считается одним из родоначальников нарративной философии истории, отмечает, что философия XX в. по преимуществу имела дело с языком в модусе высказывания или суждения, тогда как вопросы, связанные с повествованием, практически не попадали в её поле зрени[14]. Причину такого невнимания к проблематике повествования (или нарратива) Анкерсмит усматривает в методологическом предубеждении, свойственном философии языка XX столетия. Оно заключается в том, что повествование (нарратив) будто бы представляет собой простую сумму единичных высказываний. Истинное единичное высказывание рассматривалось как «простейший строительный блок в здании нашего знания о мире»[15]. Анкерсмит показывает, что это предположение является совершенно произвольным. Вопрос о природе нарратива, нарративного дискурса, не может быть сведён к вопросу об истинности единичного высказывания. Сделанные Анкерсмитом замечания относительно недопустимости редукции теории историописания к эпистемологическому анализу единичного высказывания о прошлом, имеют принципиальный характер и позволяют обосновать нарративную философию истории как самостоятельный проект, не сводимый к философии языка (в том виде, в каком она предстаёт у классиков аналитической философии – Рассела, Витгенштейна, Куайна).Однако в целом нарративная философия истории остаётся ограниченной рамками наличного языка историописания. Эту ограниченность Анкерсмит пытается преодолеть в своих более поздних работах («Возвышенный исторический опыт»[16]).

«Нарратив мы должны связывать не с характером объектов (событиями, к примеру), а со способом организации наших повествований о прошлом, или приданием ему, если угодно, трансцендентального статуса»

Лингвистический поворот означает не просто расширение проблемного поля философии за счёт включения в него вопросов, связанных с осмыслением сущности языка, но кардинальное изменение самого типа философской рефлексии. Лингвистический поворот является одним из важных индикаторов и факторов перехода от классической философии к неклассической, от «метафизики» к «постметафизике». Как отмечает В. В. Савчук, «лингвистический поворот подразумевает, что язык стал конституирующим условием сознания, опыта и познания, что случился переход от мышления о языке к мышлению через язык»[10] (курсив Савчука. – И. Д.).

По мнению Ганса Гадамера, истинная свобода реализует себя именно через всё многообразие нарративов: «всё, что является человеческим, мы должны позволить себе высказать».

Понимая, человек мыслит. Мысль даёт слово бытию. Мысль реализуется в языке. Язык удерживает открытым «просвет бытия».

На долю человеческого разума в одном из видов его познания выпала странная судьба: его осаждают вопросы, от которых он не может уклониться, так как они навязаны ему его собственной природой; но в то же время он не может ответить на них, так как они превосходят все его возможности. В такое затруднение разум попадает не по своей вине. Он начинает с основоположений, применение которых в опыте неизбежно и в то же время в достаточной мере подтверждается опытом. Опираясь на них, он поднимается (в соответствии со своей природой) всё выше, к условиям всё более отдалённым. Но так как он замечает, что на этом этапе его дело должно всегда оставаться незавершённым, потому что вопросы никогда не прекращаются, то он вынужден прибегнуть к основоположениям, которые выходят за пределы всякого возможного опыта и тем не менее кажутся столь несомненными, что даже обыденный человеческий разум соглашается с ними. Однако вследствие этого разум погружается во мрак и впадает в противоречия, которые, правда, могут привести его к заключению, что где-то в основе лежат скрытые ошибки, но обнаружить их он не в состоянии, так как основоположения, которыми он пользуется, выходят за пределы всякого опыта и в силу этого не признают уже критериев опыта. Поле битвы этих бесконечных споров называется метафизикой.

Что есть причина причин? Каковы истоки истоков? Каковы начала начал? Что есть «непосредственное», «наличное»? Где — буквально или понятийно-топологически — эти начала располагаются? Отчего они не усматриваются «просто», что мешает и мешает ли им что-то быть видимыми «непосредственно», без дополнительных «операций»? Каковы требования к «операциям», исполнение которых могло бы гарантировать получение достоверных ответов на эти вопросы? Кто или что вообще ставит эти вопросы (почему эти вопросы вообще существуют?)

Пьер Дюгем: Физическая теория, её цель и строение 21 мая, 2020 by Евгений Рудный · Комментарии к записи Пьер Дюгем: Физическая теория, её цель и строение отключеныFiled under: Философия  Пьер Дюгем (1861 — 1916) выпустил книгу «Физическая теория, её цель и строение» в 1906 году (перевод на русский в 1910 году). Книга прекрасно написана, она содержит последовательное рассмотрение вопроса о том, что такое физическая теория, а выводы опираются на большое количество примеров из истории физики. Отмечу, что ряд выводов Дюгема можно найти у Уилларда Куайна (тезис Дюгема-Куйна) и Имре Лакатоса. Коротко взгляды Дюгема можно охарактеризовать так: целью науки является сохранение феномена; физическая теория не объясняет, а описывает мир; понимание физической теории невозможно без знания истории физики. В целом Дюгем занимает позиции инструментализма, а в современных терминах его позицию можно охарактеризовать как научный антиреализм. Для исключения недоразумений укажу, что научный антиреализм ни в коей мере не связан с нереальностью мира, окружающего человека; технически этот термин связан с отличием описания от объяснения. Дюгем подробно рассматривает связь между экспериментом, законом и теорией. Под физическим законом в книге Дюгема понимается обобщение данных эксперимента (закон Гука, закон Гей-Люсака, закон Кулона, закон Ампера и т.д.). Теория в свою очередь является обобщением законов. Тем не менее, связь между экспериментом, законом и теорией достаточно сложна, например, закон нельзя получить из экспериментальных данных автоматически, эксперимент оказывается зависимым от теории, гипотезы для построения теории нельзя получить по индукции. В первой части книги рассмотрены цели физической теории. Вначале рассмотрена идея о том, что физическая теория является объяснением. ‘Но прежде всего, что такое объяснение? Объяснять значит обнажать реальность от ее явлений, что обволакивают ее каким-то флером, чтобы видеть эту реальность обнаженной и лицом к лицу.’ ‘Наблюдение физических явлений приводит нас в соприкосновение не с реальностью, которая скрывается под чувственными ее проявлениями, а только с этими явлениями, взятыми в форме частной и конкретной. Экспериментальные законы не имеют своим предметом материальную реальность; они трактуют об этих же чувственных проявлениях, взятых, правда, в форме абстрактной и общей. Обнажая, сдирая покров с этих чувственных явлений, теория ищет в них и под ними то, что есть в них реального.’ Дюгем показывает, что этот путь неизбежно соединяет физическую теорию с метафизикой, и, таким образом, ценность физической теории оказывается связанной с определенными метафизическими взглядами. Поскольку по ходу истории метафизические построения кардинальном менялись и при этом вряд ли когда-нибудь удастся достичь полного согласия по поводу определенной метафизической системы, Дюгем отвергает идею физической теории как объяснения. Следующий шаг — рассмотрение теории как описания. ‘Физическая теория не есть объяснение. Это система математических положений, выведенных из небольшого числа принципов, имеющих целью выразить возможно проще, полнее и точнее цельную систему экспериментально установленных законов.’ ‘Таким образом, правильной мы должны считать не такую теорию, которая дает объяснение физическим явлениям, соответствующие действительности, а такую, которая наиболее удовлетворительным образом выражает группу экспериментально установленных законов. … Единственный критерий истинности физической теории есть согласие ее с данными опыта.’ Цель физической теории связывается с экономией мышления: ‘Двоякая работа абстракции и обобщения, плодом которой является теория, осуществляет … двоякого рода экономию мысли: одну, когда она одним единственным законом заменяет множество фактов, и другую, когда она небольшим числом гипотез заменяет огромную группу эмпирических установленных законов.’ Также теория является классификацией, при этом есть надежда на то, что достигнутая классификация будет естественной классификацией, то есть, такой ‘что группы, созданные нашей теорией, соотвествуют действительным родственным связям между самими вещами.’ Особенно важно то, что на основе правильной теории можно предсказывать новые эффекты. Дюгем приводит в пример волновую теорию света Френеля, рассмотренную Парижской академией наук в 1819 году. Пуассон показал, что согласно теории за кругообразным экраном должны наблюдаться якро освещенные точки, а Араго экспериментально показал их наличие. Приведу красочную цитату, в которой объяснение объявляется паразитом: ‘Но объяснительная часть вовсе не является основной частью описательной. Это не семя из которой эта последняя вырастает и не корень, которым питается рост ее. Связь, существующая между обоими частями всегда бывает крайне слабой и искусственной. Описательная часть развивается за собственный счет — специальными и самостоятельными методами теоретической физики. Это совершенно самостоятельно развившийся организм, который объяснительная часть обвивает подобно паразиту.’ ‘Не этой объяснительной части, не этому паразиту теория обязана своей силой и своей плодотворностью. Далеко нет. Все, что есть хорошего в теории, благодаря чему она является классификацией естествнной, что дает ей возможность предвосхищать опыт, заключается в описательной части; все это было открыто физиком, когда он позабывал искать объяснения. Все же, что есть в теории худого, что оказывается в противоречии с фактами, содержится главным образом в части объяснительной, куда физик внес это, руководимый своим желанием постигнуть реальность.’ В четвертой главе первой части Дюгем критикует использование механических моделей, распространенных в особенности среди английских физиков (см. несколько цитат Французское и английское мышление). Как пишут, критика Дюгема оказалось настолько успешной, что слово модель ушло из философии науки лет на пятьдесят (модель как нечто второсортное и поэтому не заслуживающее внимания). Во второй части книги Дюгем последовательно рассматривает структуру физической теории: использование математики для создания количественной теории, первичные качества, опыт в физике, физический закон, связь эксперимента и теории, каким образом выбираются гипотезы при построении теории. Я ограничусь только несколькими понравившимися цитатами. В ходе обсуждения многозначности выбора закона при описании экспериментальных данных Дюгем рассматривает вопрос простоты уравнения: ‘Он [физик] выберет одну какую-нибудь формулу потому, что она проще других. Слабость нашего ума заставляет нас приписывать большое значение соображениям этого рода. Было время, когда физики принимали, что разум Творца страдает той же слабостью, когда простота законов природы считалась догматом, не подлежащим ни малейшему сомнению, догматом, во имя которого осуждался каждый закон, выраженный в слишком сложном алгеабрическом уравнении, а простота закона обеспечивала за ним достоверность и значение, выходившие далеко за пределы экспериментальных методов, при помощи которых он был найден.’ Еще одна цитата против идеи теории как объяснения. Контекст — логика требует непротиворечивости физической теория. ‘Требует ли логика, чтобы наши гипотезы вытекали из какой-нибудь космологической системы или, по крайней мере, чтобы они были в согласии в выводами из такой системы? Ничуть не бывало. Наши физические теории вовсе не стремятся быть объяснениями, наши гипотезы вовсе не являются допущениями касательно самой природы материальных вещей. Наши теории имеют только экономическое обобщение и классификацию экспериментальных законов. Они автономны и независимы от всей и всякой метафизической системы. Наши гипотезы, на которых мы строим наши теории, не имеют, поэтому, нужды заимствовать свой материал у той или другой философской доктрины. Они не ссылаются на авторитет той или другой метафизической школы и не боятся ее критики.’ Дюгем показывает, что идея взаимного притяжения тел имела долгую историю до Ньютона. При этом астрологи оказались наиболее близки к правильному объяснению приливов под воздействием Луны и Солнца: ‘Но следует признать, что только у врачей и астрологов 16-ого столетия получила точное выражение и стала плодотворно влиять идея двух видов приливов и отливов, равного рода, но не равной интенсивности — одного рода, вызываемого луной, и другого, вызываемого солнцем. Только они стали объяснять различные изменения приливов и отливов совпадением или несовпадением этих двух родов их.’ В заключение одна цитата из раздела «Физик не выбирает гипотез, на которых он обосновывает свои теории, а они зарождаются в его уме помимо него» : ‘Логика предоставляет физику почти полную свободу при выборе гипотезы. Но это отсутствие всякого руководительства и всякого правила не должно его смущать, потому что в действительности не физик сам выбирает гипотезу, которую он кладет в основу своей теории. Он в такой же мере не выбирает ее, как цветок не выбирает цветочной пыли, которая его оплодотворяет. Он ограничивается тем, что широко открывает свой венчик ветру или насекомому, которые принесут ему эту пыль. Точно также физик ограничивается тем, что вниманием и рассуждением он подготавливает свой ум к восприяютию идеи, которая зародится в его уме без его помощи. Когда однажды спросили Ньютона, как он делает открытия, он ответил: «Я постоянно думаю о предмете моих исследований и дожидаюсь, чтобы первые лучи света, медленно и скупо подкрадывающиеся, сменились полным и ясным светом» .’ Информация Пьер Дюгем, Физическая теория, её цель и строение. СПб., 1910. (Репринт: М.: КомКнига, 2007)

«Знание» от «информации» отличить можно с помощью речи. Знание относится к вопросам «кто» и «как», а информация к вопросам «что» и «чем».https://trita.livejournal.com/964366.html

Или иначе: то количество платоновских идей, что порождаем мы сами и какие обступают нас, меняет сознание - количество переходит в качество. Сознание приобретает способность воображения такой силы, какая вряд ли была свойственная человеку до компьютерной революции. Совершенно новая опция, новые возможности, новая интенсивность восприятия и его воспроизведения.Женщины и относительно небольшой процент мужчин оказываются в выигрыше, у других должно развиться что-то другое, они тоже не проигрывают, но я слабо себе представляю пока что, в чем там дело.Такому положение вещей есть хорошая аналогия в индуизме. Жизнь по этой аналогии делится на этапы, сначала каждый этап посвящен своей теме взросления и социальных игр, после же определенного возраста можно посвятить себя медитациям, размышлениям и созерцанию, - буквально вот уходить в святость.Святость тут, конечно, оказывается сильно отличной от христианского понимания, сложившегося в трудные времена, - то есть генетически устроено так, чтобы святость вырывала человека из земного ада. Это совсем не то же самое, что святость как расширение возможностей сознания. В условиях отсутствия прижизненного ада формируется совсем другой тип отвязанности от материального, не побег, но возвращение в чистые верхние миры.Трансцендентальный лифт в действии.https://miya-mu.livejournal.com/119358.html

Началось это, как я говорил уже, с музыки, с того самого искусства, которое непосредственно всегда действует на чувства и в котором, казалось бы, нет возможности говорить о непонимании. Но между тем к музыке меньше всего может относиться слово: понимать, и от этого-то так это и установилось, что музыку надо понимать. Но что же такое — понимать музыку? Очевидно, слово — понимать — употреблено здесь, как метафора, в переносном смысле. Понимать или не понимать музыку — нельзя. И выражение это, очевидно, значит только то, что музыку можно усваивать, т. е. получать от нее то, что она дает, или не получать, так же, как при высказанной словесно мысли можно понимать или не понимать ее. Мысль можно растолковать словами. Музыку же нельзя толковать, и потому нельзя говорить в прямом смысле, что можно понимать музыку. Музыкой можно только заражаться или не заражаться.

И ни в каком искусстве люди не ушли так далеко в искусственности, как в музыке. <...> Причина этому та, что другие искусства можно еще как-нибудь разъяснить, музыку же уж никак нельзя. Она прямо непосредственное дело. И потому, если картина бессмысленна или неправильна, всякий зритель судит о ней и объясняет ее недостатки. То же и с поэзией. Всякий может сказать, что это лицо, событие ненатурально или неверно выражено; только о музыке — почти то же и о лирических стихотворениях — нельзя рассуждать, нельзя сказать, почему это хорошо или нехорошо. От этого-то музыка (также и лирическая поэзия) — попав на ложный путь искусств нашего времени... зашли в те страшные дебри бессмыслицы, в которых они теперь находятся. Музыка есть искусство, действующее непосредственно на чувства, и потому, казалось бы, что для того, чтобы быть искусством, она должна бы действовать на чувства. Кроме того, она искусство преходящее. Произведение исполнено и кончено; вы не можете по произволу продолжить свое впечатление, как вы можете это сделать с картиной или с книгой. И потому, казалось бы, музыкальное произведение, чтобы быть искусством, обязано действовать на чувство. И что же? Большинство музыкальных произведений в подражании бессмысленным произведениям Бетховена суть набор звуков, имеющих интерес для изучивших фугу и контрапункт, но не вызывающий никакого чувства в обыкновенном слушателе; и музыканты нисколько не смущаются этим, а спокойно говорят, что это происходит оттого, что слушатель не понимает музыки.

Можно ли проследить эволюцию сознания по аналогии с эволюцией животных видов? Можно, полагает Дэниел Деннет, если с развития биологических форм переключиться на меметику: и там, и там механизмы отбора действуют бездумно, но эффективно. Наилучшие мемы закрепляются в общественной практике, постепенно обрастая смыслами, передающимися из поколения в поколение. И что же сознание? А его на самом деле не существует, продолжает рассуждать автор книги «Разум от начала до конца», вместо него мы имеем дело с иллюзией, «пользовательским интерфейсом», помогающим управлять нашим мозгом, про внутреннюю работу которого мы по-прежнему почти ничего не понимаем. Подробнее обо всем этом — в материале Валерия Шлыкова. Дэниел Деннет. Разум от начала до конца. Новый взгляд на эволюцию сознания от ведущего мыслителя современности. М.: Бомбора, 2021. Перевод с английского Марии Соколовой. Содержание. Фрагмент На обложке книги указано, что Дэниел Деннет — один из «Четырех всадников Нового атеизма». Как известно, остальными числятся Ричард Докинз, Сэм Харрис и Кристофер Хитченс — все авторы антирелигиозных и атеистических произведений. Прозвище журналистское, громкое, но не думаю, что подходящее. Все-таки библейские всадники несли мор и глад, эти же взывают прежде всего к пониманию. А там, где можно прийти к пониманию, можно прийти и к согласию. «Разум от начала до конца» — последняя на данный момент работа Деннета, написанная в 2017 году. В оригинале она называется «От бактерии к Баху и обратно: эволюция разума», причем автор отмечает, что, хотя Бах в заголовке непринципиален, «перед аллитерацией „бактерия — Бах” устоять невозможно». Надо сказать, что наши издатели устояли, да еще и добавили к самому названию странный довесок про «новый взгляд на эволюцию сознания от ведущего мыслителя современности», как будто бы сам автор так себя назвал. Впрочем, это ерунда, а вот то, что в русском издании, несмотря на указанных в выходных данных шестерых редакторов (!), отсутствуют цветные иллюстрации, на которые в тексте идут постоянные ссылки и которые непосредственно участвуют в Деннетовой аргументации, — ляп крайне досадный. Так или иначе, русскому читателю Деннет знаком хорошо. Не так давно у нас выходили его «Насосы интуиции» и «Опасная идея Дарвина». Некоторые выводы оттуда Деннет повторяет и в «Разуме». А точнее, слегка варьирует, пытаясь ответить на нападки критиков, коих у него немало. Наверное, именно полемическим пылом (и, надеюсь, толикой иронии автора, которому скоро стукнет восемьдесят) можно оправдать его «громкие» заявления в начале книги о том, что сейчас он «перевернет привычные взгляды с ног на голову» и «охватит всю тайну сознания целиком», исчерпывающе объяснив, «как наше сознание творит „чудеса” без всяких чудес». Скорее можно сказать, что Деннет умеет упрощать, что не всегда приближает к истине, но картину создает убедительную. Один из ведущих мотивов Деннета — идея эволюции, которую он понимает максимально широко: как алгоритмический процесс, который может быть «реализован» в различных материалах или средах и который состоит из «бездумных» процессов случайного (или квазислучайного) созидания, тестирования и сортировки. «Победители соревнования продвигаются вперед за счет открывающихся возможностей более активного размножения». Ключевое слово здесь «бездумных». Деннет формулирует «инверсию Дарвина»: «Для того чтобы сделать совершенное и прекрасное создание, не обязательно знать, как оно устроено». Именно так «бездумно» и работает эволюция, создав сложнейшую клетку, еще более сложный мозг и вообще все великолепие природы, в котором мы еще далеко не разобрались. Принцип «компетентность без понимания, умение без разумения» Деннет распространяет и на компьютерные вычисления, говоря в этом случае об «инверсии Тьюринга»: «Чтобы стать совершенной и прекрасной вычислительной машиной, не обязательно понимать арифметику». С точки зрения Деннета, понимание — вообще штука поздняя и далеко не всегда нужная. Известна шутка о скрипаче, которого спросили, как он знает, куда ставить пальцы при игре, и он тут же запнулся. Выдающиеся способности и умения могут возникать безо всякого понимания, эволюционно, как закрепление успешных результатов долгого процесса проб и ошибок. В этом смысле растения и животные — «живые роботы»: они «заточены» «делать правильные вещи в правильное время и уметь делать нужный выбор». Конечно, Деннет далек от того, чтобы считать всех живых существ «жестко запрограммированными». Но и попытки приписать им даже зачатки понимания, что случается сплошь и рядом, характеризует как «экстравагантный антропоморфизм». Сложное поведение «высших животных» он объясняет с помощью понятия «свободно плавающих рациональностей», то есть способности «извлекать информацию из окружающего мира и обращать ее себе на пользу», не задаваясь вопросами, почему и как это происходит. Все компетенции животных являются «результатом их устройства, без всякого вмешательства даже намека на разум». Рисуя своеобразную «лестницу бытия», на ступенях которой снизу вверх расположены существа Дарвина, Скиннера, Поппера и Грегори, Деннет только последних наделяет подлинной рациональностью, приписывая им, в дополнение к свободно плавающим причинам, еще и причины «закрепленные», «которые мы предъявляем себе и другим». Таким образом, только люди являются «грегорианскими существами», потому что лишь они способны действовать в пространстве осознанных причин, учитывать их, приписывать себе те или иные резоны и позволять им влиять на себя. А это, в свою очередь, стало возможно благодаря появлению языка. Как возник язык? Точно так же, как и все остальное: совершенствуясь шаг за шагом. Рассуждая о биологической эволюции, Деннет считает, что «первым реальным самовоспроизводящимся объектом (примитивным репликатором) был не слишком элегантный, сложный, дорогой, медленный набор случайных составляющих, машина Руба Голдберга». В процессе конкуренции со своим же потомством этот репликатор неизбежно упрощался и улучшался. В случае с языком Деннет предполагает, что все началось с криков и вокализаций, которые еще не несли никакого смысла, не работали на коммуникацию, зато были... очень заразными — из тех, что на английском называется brainworm, а по-русски «навязчивая мелодия». Можно уверенно утверждать, что древние гоминины отличались высокой предрасположенностью к имитации и копированию друг у друга (как обезьяны и мы сегодня). Особо выразительные выкрикивания (Деннет даже приводит их возможный список: тра-ля-ля, хей-ханни-нанни, дерида-дерида) могли очень быстро заражать всю популяцию, надолго поселяясь в первобытных мозгах и постепенно обрастая дополнительными смыслами, например начав обозначать опасность или пищу. Важно, что распространение таких brainworms происходило неосознанно и полностью подчинялось эволюционным принципам конкуренции и отбора. Но это была уже не биологическая эволюция, а культурная. Ее проводниками стали не гены, а мемы. Деннет не устает повторять, что он горячий поклонник меметики, видя в ней эвристическую теорию, способную «заполнить широкую и тревожную пропасть между передающимися по наследству инстинктами и сознательными изобретениями, между умелыми животными и разумными создателями». Многие традиционные культурные теории, утверждает Деннет, грешат тем, что явно или неявно воспринимают людей как рациональных существ, которые осознанно выбирают (или отвергают) те или иные культурные инновации (моральные ценности, способ произношения слов и т. д.). Конечно, что-то мы делаем сознательно, но в подавляющем большинстве случаев (а у наших предков в особенности) инновации распространяются незаметно, как вирусы, — просто потому что могут распространяться! Итак, мемы поначалу внедрялись в человеческий мозг, эксплуатируя нашу привычку к имитированию и конкурируя друг с другом только по степени «заразительности». Если воспользоваться классификацией биологических симбионтов, можно сказать, что такие «дикие» мемы были всего лишь нейтральными комменсалами или даже опасными паразитами (вообразим, предлагает Деннет, «безумный ритуал обрезания, который заразил все племя стремлением отрезать себе все больше и больше, пока это не закончилось плохо»). Однако со временем многие мемы стали полезными мутуалистами, «повышающими нашу приспособляемость (например, систему восприятия, память, лидерские качества или манипулятивные способности)». Разумеется, наш язык — великолепный мутуалист. Но мемы, как оказалось, способны на большее. Они, будучи чисто информационными сущностями, могут менять физическую структуру своих носителей — мозг. На набивший оскомину вопрос, является ли наш мозг компьютером, Деннет отвечает: «Безусловно!». Но все дело в том, каким компьютером. Уж точно не знакомым нам цифровым, чьи процессорные микросхемы идентичны друг другу практически на атомарном уровне и который спроектирован так, чтобы выполнять совершенно определенные, назначенные «сверху» задачи — но не более. Напротив, «головокомп» «состоит из клеток, которые сами являются маленькими живыми самостоятельными сущностями с собственными задачами». Причем принципиален не материал (кремний или органика), а архитектура. Во-первых, «нейроны все разные». Во-вторых, они «способны к самоорганизации в группы». В-третьих, они «жаждут получить новые задачи». В-четвертых, они «весьма компетентны в вопросах борьбы за жизнь, в конкурентной среде между вашими ушами, где победа достается тем клеткам, что умудряются взаимодействовать эффективнее других, посвящая себя наиболее важным задачам, в которых на более высоких уровнях просматриваются важнейшие цели и задачи самого человека». Иными словами, выигравшие конкурентную борьбу мемы, «заселяя» мозг, заставляют победившие в схожем конкурентном противостоянии нейроны конкурировать за те цели и смыслы, которые мы, люди, считаем для себя самыми главными! А ведь это может быть не только вопрос, где раздобыть поесть да выпить, но и виртуозная научная или философская деятельность. Вот так и случаются озарения. Все, о чем до сих пор говорилось в терминах конкуренции, отбора и неосознанности, является примером «дарвиновских восходящих процессов». Именно они безраздельно царят в природе. Однако культурная эволюция привела к появлению «недарвиновских нисходящих процессов», в частности осознанного творчества. К бактерии добавился Бах. Возникли «мемы высшего уровня», которые нельзя скопировать бездумно — они «требуют понимания». Наконец, оказалось, что «мы представляем собой единственный вид, для которого генетическая приспособленность не является высшим благом жизни», который готов умирать (и убивать) за «сложные мемы: свободу, демократию, коммунизм, Римскую католическую церковь». (Правда, дав это объяснение, Деннет в следующих главах откатывается назад, признаваясь, что не может «придумать убедительный аргумент, почему понимание столь ценно для нашего внутреннего состояния» — видимо, решимость умирать за идеи сама по себе недостаточно убедительна). Даже странно, что, столько сказав о взглядах Деннета на сознание, мы совершенно не затронули темы, которые вызывают наибольшее негодование его критиков. Это отрицание квалиа (внутренних свойств), свободы воли и — не смейтесь! — самого сознания. Точнее, конечно, того, что под этим традиционно понимается. Впрочем, за всеми подробностями Деннет отсылает к своей нашумевшей книге «Объясненное сознание» (на русский, увы, не переведенной), а в «Разуме» дает по необходимости краткое изложение, зато с опорой «на огромное количество экспериментальных и теоретических работ, выполненных совсем недавно». Итак, сознание, по Деннету, это не самостоятельная сущность, заполненная субъективными ощущениями и привязанная к какой-то части головного мозга, а «виртуальная машина» (если угодно, операционная система), «распределенная (во времени и пространстве) между множеством разных отделов мозга». Она возникла только у людей, «инфицированных» огромным количеством мемов-вирусов, как результат их «приручения» и овладения теми возможностями, которые предоставляет язык. Главная из этих возможностей — объяснение нас самих себе и другим людям (с целью манипулирования, обмана, сотрудничества и проч.). Такое объяснение Деннет, вслед за многими другими исследователями, считает «новым видом активности, лежащим в основе архитектуры человеческого сознания». Поскольку в подобной архитектуре необходимо, чтобы явленный мир кому-то являлся, возникла так называемая «иллюзия пользователя» — выделенная подсистема, которой предоставлен определенный доступ к работе мозга. Этот доступ Деннет сравнивает с пользовательским интерфейсом какого-нибудь сложного устройства, отсюда его название. Конечному юзеру вовсе не нужно знать, как там в действительности все работает, это его лишь запутает, ему проще иметь дело с яркими лампочками и понятными надписями. Точно так же нашему «я» доступен только ограниченный, пристрастный, чрезвычайно упрощенный взгляд на реальные процессы в мозгу, создающий в том числе неправильные интерпретации вроде особых субъективных квалиа. Но даже такой доступ эволюционно выгоден, ведь у животных его нет вовсе! Любопытно, насколько позиция Деннета совпадает со старой буддийской доктриной анатмавады, бессубъектности. И там и там речь идет о том, что некие скрытые от обыденного сознания процессы формируют это сознание и его иллюзию самостоятельного субъекта, уверенного в знании своей природы путем обычной интроспекции. Расхождение (вполне понятное) состоит лишь в том, что буддисты выходят на «истинный уровень» с помощью изощренных медитативных практик (то есть чрезвычайно усложняя интроспекцию), а Деннет уповает на научное (объективное) исследование сознания, которое он называет гетерофеноменологией, противопоставляя автофеноменологии, основанной на личном опыте. Трудно сказать, насколько гетерофеноменология возможна как строгая дисциплина (в ней справедливо видят призрак разгромленного в свое время бихевиоризма), — как минимум сначала нужно исчерпывающе изучить человеческий мозг, от чего мы пока далеки. Подход Деннета привлекателен тем, что вносит ясность в происхождение сознания, нисколько не компрометируя его высшие творческие функции. В творчестве Деннет видит совершенно недарвиновский процесс — и этим ограничивается. Пожалуй, только характеристика сознания как полезной, но все равно иллюзии выдает некую сциентистскую спесь. Конечно, «нейроны сознания не имеют», но ведь с точки зрения атомов и жизнь как таковая — иллюзия! Что не мешает жизни успешно существовать, а биологии — столь же успешно ее познавать. Пусть дух (да позволит Деннет воспользоваться этим старинным термином) вдвойне «иллюзорен» — как живой и как сознающий, — это нисколько не ущемляет его и не делает ничтожным. Напротив, его хрупкость нужно ценить и беречь еще больше, чем если бы мы его считали «бессмертным даром богов».

сознание, по Daniel Dennett, это не самостоятельная сущность, заполненная субъективными ощущениями и привязанная к какой-то части головного мозга, а «виртуальная машина» (если угодно, операционная система), «распределенная (во времени и пространстве) между множеством разных отделов мозга». Она возникла только у людей, «инфицированных» огромным количеством мемов-вирусов, как результат их «приручения» и овладения теми возможностями, которые предоставляет язык. Главная из этих возможностей — объяснение нас самих себе и другим людям (с целью манипулирования, обмана, сотрудничества и т.д.).

лучшая метафора для эволюции — a tinkerer (самоделкин, умелец-энтузиаст, изобретатель-самоучка, кустарь одиночка с мотором), который «придает сподручным материалам и инструментам неожиданные функции для создания нового объекта: из колеса старого велосипеда он делает рулетку; из сломанного кронштейна — корпус радиоприемника. Эволюция не создает новинок с нуля и на ровном месте. Она работает с тем, что уже существует, либо преобразуя систему для придания ей новых функций, либо комбинируя несколько уже имеющихся систем для создания новой более сложной системы».

Высшая цель философской герменевтики – с серьезностью отнестись к заключенному в тексте содержанию, дать ему сообщить то, что он имеет сообщить, а смысл этого сообщения не сводить ни к замыслу автора, ни к субъективным потребностям читателя.

Размышлениями позднего Хайдеггера о языке инспирирована выдвигаемая Гадамером философия языка, нашумевший тезис которой гласит: «Бытие, которое может быть понято, есть язык». Именно благодаря языку традиция существует как живой континуум. В медиуме языка становится возможным то, что Гадамер называет «исторически-действенным сознанием»: понимаемое нами произведение, сколь бы исторически далеким от нас оно ни было, вступает с нами в диалог и тем самым оказывается частью «события традиции» (равным образом частью этого события является и наша интерпретация).

Герменевтическое истолкование нацелено на то измерение символа, которое, находя выражение в языке, не полностью тождественно этому выражению; несводимый к языку остаток – мощное и действенное в символе – требует установления обратной связи между языкоми опытом, связи между сферой языка и конституцией живого опыта. Установление такой связи – важнейший момент герменевтики.

самая важная, на мой взгляд, черта реалистических произведений - в том, что они, в отличие от жанровых, не соблюдают никакой конвенции. Случиться может все, что угодно, в любой момент, и предсказать ничего нельзя. ...Магический реализм, на мой взгляд, хорош тем, что тренирует в восприятии умение воспринимать и выдерживать "рассыпание знакомой реальности", возможность ее в любой момент "поплыть" и превратиться во что-то другое - и умение выдерживать столкновение с реальностью, которая не имеет никакого пересечения со своей собственной.https://amarinn.livejournal.com/1428082.html

неприятный сон приснился, потому что чистая правда.Приснилось что я смотрю на бывшую жену и плачу. А плачу потому что понимаю всё. И почему я ушёл, и почему она так изменилась, и почему она иначе измениться не могла, вериги эти умственные да бытовые вижу досконально.А я и правда обычно это вижу хорошо и у себя и у других, только не осознаю так ясно, целиком, не лезу туда, потому что боль это только всегда, и неприятное.https://destroy2build.livejournal.com/1363782.html

Вместо интереса к по настоящему важным и захватывающим , сущностно важным вещам болезненный интерес к несчастному математику Сергееву это очень странно, но похоже один из самых сильных страхов сейчас это то обманут, обдурят, обжулят и и этот страх столь велик, что люди сами себе закрывают возможность вменяемого познания мира .То есть человек красуется смотрите я вычислил жулика я очень умный, человек рациональный это теперь тот кого на мякине не проведёшь, опытный прожжённый, такой тип человека который сидел и знает как в тюрьме и на зоне обманывают и кидают. Это я комментарии почитал, мой подход другой я знаю что меня обманывали и ещё будут обманывать и да это неприятно и трудно выбираться, но я абсолютно уверен для познание доверие ведущая душевная способность, а вот это герменевтика подозрения скорее душевная болезнь.

Мир только один – вот он, перед вами. Время – не более чем абстрактная мера происходящих в нём перемен.Настоящее – не «миг между прошлым и будущим». Это сам мир, такой, какой он есть, созданный всей минувшей историей вселенной. Каждое прошедшее событие оставило в нём свой след, что-то изменило.Прошлое не где-то там. Оно прямо здесь, перед вами, вы смотрите на него. Оно создало для вас настоящее, с которым вы можете работать. То, что есть – это то, что уже случилось, и изменить его невозможно, как бы вам этого ни хотелось. Это ваша отправная точка, печка, от которой придётся танцевать.А вот будущего и в самом деле не существует. Просто, когда вы закончите, плоды ваших трудов станут настоящим для тех, кто придёт после вас.https://anairos.livejournal.com/204364.html

В рамках феноменологии мир существует как подвижный горизонт смыслов – в постоянном изменении и переинтерпретации. Каждое актуальное переживание предполагает некий фон потенциально возможного. Вещь дается посредством «непрекращающегося потока набросков, силуэтов» [Иванова 2011, с. 25�. Только в рамках «горизонта» событие/предмет обретает для нас свой смысл.

Перспектива повседневного – один из центральных моментов феномено-логической социологии – фактически есть разрыв с традицией «экстраорди-нарного» в рамках неокантианства, исходившего из формулы «значимость тем больше, чем исключительнее явление» (Г. Риккерт). Феноменологи Гуссерль и Хайдеггер покажут, что «онтически тривиальное онтологически проблема» [Хайдеггер 2006, с. 58�. Вслед за ними социальные феноменологи обратятся к «модусу усредненности»: Шюц тематизирует «мир, принимаемый как дан-ность», Гарфинкель будет прямо говорить о том, что предмет его изучения – «неинтересное». В этой связи можно даже сказать, что их теории – своего рода «социология тривиального».Это, как представляется, чрезвычайно важный мотив как для понимания поздней феноменологии, так и для основанной на ее базе социальной теории: подлинную загадку представляет «само собой разумеющееся», «подручное», «рутинное», ибо именно в этом качестве оно «прячется» [Хайдеггер 2006, с. 69�.Именно в этом контексте должна быть понята осуществляемая феномено-логами переориентация «наук о культуре» – от рассмотрения «экстраординар-ного» на анализ «повседневного». «Социальное» здесь – это типически орга-низованный порядок повседневной жизни, и именно типизации обыденного мышления задают схему интерпретации социального мира, формируют общие фоновые ожидания индивидов. Данный подход разрабатывался основополож-ником этнометодологии Г. Гарфинкелем. Его интересовало то подразумевае-мое, не проговариваемое знание, те неявные правила и нормы, которые, по его мысли, и поддерживают социальный порядок. Они «видны, но не замечаются». Дабы их обнаружить, исследователю необходимо выключиться из этого поля, «известного всем», предстать «рассудительным идиотом».

Заключение мира «в скобки» посред-ством эпохé – не самоцель (в духе декартовского универсального сомнения), но способ явить само сознание. Мы не сомневаемся в существовании мира, мы делаем эту уверенность предметом специального рассмотрения. «Введение в скобки не мешает выносить суждение о том, что восприятие есть сознание ка-кой-либо действительности...» [Гуссерль 1999, с. 203�.

Реальность жизненного мира, по Гуссерлю, анонимна, сопротивляется те-матизации. Он «пред-дан» – всегда уже здесь – до нашего рефлексивного обра- – всегда уже здесь – до нашего рефлексивного обра-– всегда уже здесь – до нашего рефлексивного обра-щения к себе – как «нечто бесспорное и само собой разумеющееся». И именно в этом качестве – как «всегда находящийся в нашем распоряжении» – он ни-когда прежде не был должным образом «расспрошен» [Гуссерль 2004, с. 152�. Именно этот мотив будет развит и М. Хайдеггером: «Онтически ближайшее и известное есть онтологически самое далекое, неузнанное и в его онтологиче-ском значении постоянно просмотренное» [Хайдеггер 2006, с. 43�. Наиболее важное для нас скрыто в своей простоте и повседневности. Оно «просмотре-но» – ибо всегда перед глазами.

отрицая права разума, Юм тем большую роль приписывает воображению. По существу, конечно, причинность основывается на деятельности разума, но не на склонной к ошибкам и заблуждениям его функции рассуждения, а более прочной, как бы подчиненной естественным законам («вроде притяжения») функции воображения. Воображение есть тот принцип или та функция, которая спасает от сомнения причинность. Он говорит: «воображение, по моему собственному признанию, является последним судьей всех философских систем».

Все согласятся с тем, что ни наши мысли, ни страсти, ни идеи, образуемые воображением, не существуют вне нашей души. И вот для меня не менее очевидно, что различные ощущения или идеи, запечатленные в чувственности, как бы смешаны или соединены они ни были между собой (т.е. какие бы предметы ни образовали), не могут существовать иначе как в духе, который их воспринимает. Я полагаю, что каждый может непосредственно убедиться в этом, если обратит внимание на то, что подразумевается под термином существует в его применении к ощущаемым вещам. Когда я говорю, что стол, на котором я пишу, существует, то это значит, что я вижу и ощущаю его; и если б я вышел из своей комнаты, то сказал бы, что стол существует, понимая под этим, что, если бы я был в своей комнате, то я мог бы воспринимать его, или же что какой-либо другой дух действительно воспринимает его. Здесь был запах - это значит, что я его обонял; был звук - значит, что его слышали; были цвет или форма - значит, они были восприняты зрением или осязанием. Это все, что я могу разуметь под такими или подобными выражениями. Ибо то, что говорится о безусловном существовании немыслящих вещей без какого-либо отношения к их воспринимаемости, для меня совершенно непонятно. Их esse есть percipi, и невозможно, чтобы они имели какое-либо существование вне духов или воспринимающих их мыслящих вещей. Странным образом среди людей преобладает мнение, что дома, горы, реки, одним словом, чувственные вещи имеют существование, природное или реальное, отличное от того, что их воспринимает разум. Но с какой бы уверенностью и общим согласием ни утверждался этот принцип, всякий, имеющий смелость подвергнуть его исследованию, найдет, если я не ошибаюсь, что данный принцип заключает в себе явное противоречие. Ибо, что же такое эти вышеупомянутые объекты, как не вещи, которые мы воспринимаем посредством чувств? А что же мы воспринимаем, как не свои собственные идеи или ощущения (ideas or sensations)? И разве же это прямо-таки не нелепо, что какие-либо идеи или ощущения, или комбинации их могут существовать, не будучи воспринимаемы?

На графике нет никакой Горы Глупости и Долины Отчаяния. Это обычная наклонная прямая. Чем лучше твой результат, тем выше ты его оцениваешь, всё логично.Но если себя мы оцениваем плюс-минус адекватно, то вот других – нет. Некомпетентному человеку и окружающие кажутся менее компетентными, чем есть на самом деле, а компетентный склонен переоценивать знания и навыки всех остальных.Это и есть настоящий эффект Даннинга-Крюгера, и распространяется он на всех нас, потому что каждый в чём-то компетентен, а в чём-то нет – и, строго по этому закону, не в состоянии осознать, насколько именно.https://anairos.livejournal.com/204169.html

Я бы расположил физику на трёх китах, математика, практические приложения и красота моделей мироздания. Прочие же науки, ладно, пусть пристраиваются, как хибарки к крепостной стене. sergey_shatalin https://ivanov-petrov.livejournal.com/2358245.html?thread=177787621#t177787621

Я смотрю на чувства на те которые могут быть только у взрослого, зрелого человека, хотя бы потому чтобы их заработать , выработать нужны десятилетия бодрствования, а ведь обычно большая часть жизни проходит в забытьи: за бытием.Эти чувства конечно восхищение—Благоговение и скорбь —Сострадание.И конечно Смирение.Без этого никакого познания и творчества быть не может, а будут ошибки и личные пристрастия. Без Благоговения ты слеп, без Сострадания легко впасть в злобу и ослепить себя самого. Без смирения не сможешь принять и исправить свои ошибки.Как всегда засада что бы увидеть эти чувства надо иметь их хоть в малой степени в себе, а для этого надо постоянно над ними работать, что бы не пришло забвение, бодрствовать сознанием и быть максимально трезвым собранным и спокойным. idvik https://ivanov-petrov.livejournal.com/2358946.html?thread=177724322#t177724322

"В настоящее время уровень фундаментальных знаний среднестатистического американца так упал, что он пробил границу «невежественного человека», прошел черту «неверно информированного», а теперь катится в сторону «агрессивно заблуждающегося». Люди не просто верят глупостям, они активно сопротивляются процессу познания и не хотят отказываться от своих неверных убеждений.Мне не довелось жить в Средние века, поэтому я не могу сказать, что это беспрецедентное явление, но на моей памяти подобного не было....Науке известен подобный феномен, который называется эффектом Даннинга – Крюгера (в честь Дэвида Даннинга и Джастина Крюгера, психологов-исследователей из Корнуэльского университета, которые описали его в своей эпохальной научной работе 1999 года).Вкратце эффект Даннинга – Крюгера означает, что чем глупее человек, тем более он уверен, что не глуп. ...Мы подходим опасно близко к созданию поддельной осведомленности, которая в действительности является новой моделью невежества..."https://al-ven.livejournal.com/630040.html

"Однажды мне довелось побывать в огромном литературном архиве Марбаха с бесчисленными портретами людей культуры. Там-то эта картина и предстала мне во всей наглядности. Двигаясь из зала в зал, от восемнадцатого века к двадцатому, я видела, как молодеют лица на портретах. Движение культурной эпохи идет вспять течению «природной», биографической жизни человека, от младенчества к старости. Взрослые тонкие умные лица в залах XVIII века, молодые очарованные лица романтизма в залах XIX века – и к XX веку: лицо «сложного подростка» почти на всех портретах." Ольга Седакова.

Насчет умладшения... Думаю, это необратимо. Как прежде уже не будет. Следует принять мир. в котором люди взрослеют до ... двадцати с небольшим. Дальше — только собственными усилиями можно взрослеть, автоматически это не происходит. А раньше это было "само", автоматически — как мы растем не своими усилиями. так и взрослели не ими. и вдруг — это сброшено в самостоятельные усилия. Зато теперь это серьезный отличительный признак. Встретив взрослого человека. можно быть уверенным — это у него не само получилось, он сделал это своими усилиями. Заметный человек.

Мне давно казалось, что последние лет 30 люди становятся поразительно незрелыми, то есть уходит само понимание что такое взрослость люди становятся младше, и возникает современный миф на месте лишенности.Но я это отчасти списывал, что много сталкивался с такими людьми на волонтерских проектах связанных с зависимостями— то есть думал искажение субъективного опыта.У меня были подозрения когда слово инфантильность стало превращайся в такой знак —ругательство оценку, что потеряло всякий смысл, а это было активная фаза формирования современного мифа.Интересно конечно, что произошло почему так быстро, но конечно мода , молодым везде у нас дорога, цифровая революция, старость отменили, люди укоренились в городе, а современный город сильно тормозит развитие души —как всегда причин много.

Е. Шварц, несколько цитат:«Чтобы совсем избавиться от попыток даже литературной отделки, я стал позволять себе всё: общие места, безвкусицу. Боязнь общих мест и безвкусицы приводят к такой серости, что читать страшно».«Смотри, даже когда хочется щуриться. Смотри, даже когда обидно. Смотри, даже когда непохоже. Помни – мир не бывает неправ. То, что есть, то есть. Даже если ты ненавидишь нечто в мире и хочешь это уничтожить - смотри. Иначе ты не то уничтожишь. Вот. Понятно?»https://antimeridiem.livejournal.com/1622768.html

дело в том, что я это читаю и обнаруживаю, что в какой-то глубине себя, которая мне казалась очень личной, интимной, скрытой от других, я себя определяю ТОЧНО ТАК ЖЕ. Именно этим образом, оттиском с культуры. Я считаю себя взрослым человеком именно по этому шаблону, по итогу выстаивания в невыносимых ситуациях, в том числе перед бездной бессмысленности, и вот этот, кто выстоял - он именно такой, его теперь только в артхаусных фильмах и показывать, таких, скучных и пограничных.Получается, в сфере, которая ощущалась как очень личная, внутренняя - меня не было. Была только культура. Мной говорила культура, культура отпечаталась в мозге, там было ноль моего присутствия, никакой воли, никакой мысли - только оттиск культуры.Это очень меняет мои представления по умолчанию о себе и своем, и чувства у меня по этому поводу на редкость амбивалентно-неприятные.- Культура наступает в грязь «Я» и на нем появляется более или менее индивидуальный отпечаток, который интересно рассмотреть.Или наоборот.Культура наступает своим кованым сапогом на цветы «Я», и то как они ломаются, прогибаются и восстанавливают свою самость – интересно.https://shn.livejournal.com/4818500.html

В психологической науке термином serendipity называют способность (а то и склонность) субъекта к незапланированным открытиям; т.е. открытиям, происходящим как будто случайно в процессе творческой деятельности, суть которой допускает (и даже предполагает) творческие прорывы в создании чего-то нового (это может быть поисковая, исследовательская, научная, художественная или любая иная деятельность).Значение слова serendipity — это некое чудесное, парадоксальное и счастливое открытие:• одновременно требующее, как удачи, так и мастерства;• одновременно непредсказуемого, но достижимого;• одновременно случайного и, в то же время, являющегося плодом чрезвычайно высокой мотивации;• одновременно являющегося неожиданным и как бы побочным результатом, но и, в то же время, воплощающего в себе весь предыдущий опыт индивида.Что же касается сущности близких к serendipity понятий, эти понятия описывают содержание процесса активности субъекта, реализующего свой опыт через вовлеченность в разного рода творческую деятельность. Тогда как serendipity выступает как понятие, описывающее особую организацию опыта субъекта, что выводит ее в проблемное поле категории способностей.То есть можно утверждать, что понятие serendipity претендует на самостоятельную феноменологию (отличную от схожих понятий интуиция, инсайт и т.д), как психическая способность, не только позволяющая возникать незапланированным открытиям, но и предполагающая наличие в психике специального механизма их появления.

По формуле Дрейка, число звезд в избранном районе Вселенной вы умножаете на долю звезд, которые могут иметь планетные системы; затем умножаете это на долю планетных систем, теоретически способных поддерживать жизнь; умножаете на долю тех из них, где возникшая жизнь порождает разум, и так далее. При каждом из этих умножений числа колоссально сокращаются — но даже при самых консервативных исходных данных количество развитых цивилизаций в одном только Млечном Пути неизменно исчисляется миллионами.34

Согласно теории Гута, за одну десятимиллионно триллионно триллионно триллионную секунды возникла гравитация. Еще через один смехотворно короткий период времени к ней присоединился электромагнетизм, а также сильное и слабое ядерные взаимодействия — основные игрушки физиков. Мгновением позже к ним добавились скопления элементарных частиц — игрушки этих игрушек. Совершенно из ничего вдруг возникли тучи фотонов, протонов, электронов, нейтронов и множество других частиц в количестве где-то от 1079до 1089 каждого вида. Примерно так это описывает общепринятая теория Большого Взрыва.

Большая часть того, что мы знаем, или считаем, что знаем, о первых моментах Вселенной, вытекает из концепции, получившей название инфляционной теории, которая впервые была предложена на обсуждение в 1979 году специалистом по элементарным частицам младшим научным сотрудником Стэнфордского университета Аланом Гутом

идея Большого Взрыва возникла совсем недавно. Она подробно обсуждается с 1920-х годов, когда бельгийский аббат и ученый Жорж Леметр впервые предложил ее в качестве рабочей гипотезы, но по-настоящему активно она не применялась в космологии до середины 1960-х годов, когда двое молодых радиоастрономов случайно сделали удивительное открытие2. Их звали Арно Пензиас и Роберт Вильсон.

если заглянуть достаточно глубоко в космос, то можно обнаружить некое фоновое космическое излучение, оставшееся от Большого Взрыва. Гамов рассчитал, что к моменту, когда это излучение пересечет космические просторы и достигнет Земли, оно будет представлять собой микроволны3.

Все они в одной плоскости. Все вращаются в одном направлении… Понимаете, это совершенно. Это великолепно. Это почти сверхъестественно. Астроном Джеффри Мэрси о Солнечной системе

Какую бы благодарность ни возбуждал в нас всегда объективный ум, - а кому же не надоело уже до смерти все субъективное с его проклятым крайним солипсилюбием (Ipsissimositat)! - однако в конце концов нужно научиться быть осторожным в своей благодарности и воздерживаться от преувеличений, с которыми нынче прославляют отречение от своего Я и духовное обезличение, видя в этом как бы цель саму по себе, как бы освобождение и просветление, - что именно и происходит обыкновенно среди пессимистической школы, имеющей со своей стороны веские причины для преклонения перед "бескорыстным познаванием". Объективный человек, который уже не проклинает и не бранит, подобно пессимисту, идеальный ученый, в котором научный инстинкт распускается и достигает полного расцвета после тысячекратных неудач и полунеудач, без сомнения, представляет собою одно из драгоценнейших орудий, какие только есть, - но его место в руках более могущественного. Он только орудие, скажем: он зеркало, - он вовсе не "самоцель". Объективный человек в самом деле представляет собою зеркало: привыкший подчиняться всему, что требует познавания, не знающий иной радости, кроме той, какую дает познавание, "отражение", - он ждет, пока не придет нечто, и тогда нежно простирается так, чтобы на его поверхности и оболочке не пропали даже следы скользящих легкими стопами призраков. Все, что еще остается в нем от "личности", кажется ему случайным, часто произвольным, еще чаще беспокойным: до такой степени сделался он в своих собственных глазах приемником и отражателем чуждых ему образов и событий. Воспоминания о "себе" даются ему с напряжением, они часто неверны; он легко смешивает себя с другими, он ошибается в том, что касается его собственных потребностей, и единственно в этом случае бывает непроницательным и нерадивым. Быть может, его удручает нездоровье или мелочность и домашняя атмосфера, созданная женой и друзьями, или недостаток товарищей и общества, - и вот он принуждает себя поразмыслить о том, что тяготит его, - но тщетно! Его мысль уже уносится прочь, к более общему случаю, и завтра он будет столь же мало знать, что может помочь ему, как мало знал это вчера. Он потерял способность серьезно относиться к себе, а также досуг, чтобы заниматься собой: он весел не от отсутствия нужды, а от отсутствия пальцев, которыми он мог бы ощупать свою нужду. Привычка идти навстречу каждой вещи и каждому событию в жизни; лучезарное, наивное гостеприимство, с которым он встречает всё, с чем сталкивается; свойственное ему неразборчивое благожелательство, опасная беззаботность относительно Да и Нет: ах, есть достаточно случаев, когда ему приходится раскаиваться в этих своих добродетелях! - и, как человек вообще, он слишком легко становится caput mortuum этих добродетелей. Если от него требуется любовь и ненависть, как понимают их Бог, женщина и животное, - он сделает что может и даст что может. Но нечего удивляться, если это будет немного, - если именно в этом случае он выкажет себя поддельным, хрупким, сомнительным и дряблым. Его любовь деланная, его ненависть искусственна и скорее похожа на un tour de force, на мелкое тщеславие и аффектацию. Он является неподдельным лишь там, где может быть объективным: лишь в своем безмятежном тотализме он еще представляет собою "натуру", еще "натурален". Его отражающая, как зеркало, и вечно полирующаяся душа уже не может ни утверждать, ни отрицать; он не повелевает; он также и не разрушает. "Je ne meprise presque rien", - говорит он вместе с Лейбницем, и не следует пропускать мимо ушей этого presque и придавать ему ничтожное значение! Он также не может служить образцом; он не идет ни впереди других, ни за другими; он вообще становится слишком далеко от всего, чтобы иметь причину брать сторону добра или зла. Если его так долго смешивали с философом, с этим цезаристским насадителем и насильником культуры, то ему оказывали слишком много чести и проглядели в нем самое существенное - он орудие, некое подобие раба, хотя, без сомнения, наивысший вид раба, сам же по себе - ничто - presque rien!

Объективный человек есть орудие; это дорогой, легко портящийся и тускнеющий измерительный прибор, художественной работы зеркало, которое надо беречь и ценить; но он не есть цель, выход и восход, он не дополняет других людей, он не человек, в котором получает оправдание все остальное бытие, он не заключение, еще того менее начало, зачатие и первопричина; он не представляет собою чего-либо крепкого, мощного, самостоятельного, что хочет господствовать: скорее это нежная, выдутая, тонкая, гибкая, литейная форма, которая должна ждать какого-либо содержания и объема, чтобы "принять вид" сообразно с ними, - обыкновенно это человек без содержания и объема, "безличный" человек. Следовательно, не представляющий интереса и для женщин, in parenthesi. — Ницше, «По ту сторону добра и зла».

Степанов: Вам кажется, что кино всё еще воздействует на аудиторию?Сокуров: Оно всегда было и будет таким. Потому что зритель не ведущий, а ведомый. У режиссёра средства настолько сильны, что он всегда идет первым. Нет таких фильмов, которые позволили бы себе равенство автора со зрителем. Режиссёр всегда что-то знает лучше, чем люди в зале, по крайней мере, большинство. Потому что он берётся за материал, который изучал, показывает то, что для подавляющего большинства является чем-то новым: новое лицо, новый сюжет, новый поворот истории, новую динамику. Режиссёр диктует. И в этом смысле я согласен с Наталией Дмитриевной Солженицыной, которая говорила, что самое плохое в кинематографе — то, что он подчиняет и принуждает людей. Поэтому кино и не может пока называться искусством; это только вид художественного творчества. С разной степенью приближения к искомому, необходимому, нужному для людей. Когда в кинотеатре, в зале и на экране будут равнозначные и равновеликие силы, мы сможем говорить о том, что ответственность делится и на тех, и на тех. Пока ответственность лежит на режиссёре, он вытворяет, что хочет. Хорошо, если у него тормоза есть, а если нет тормозов?https://seance.ru/articles/sokurov-interview-2015/ https://ivanov-petrov.livejournal.com/2357134.html?thread=176748430#t176748430

freez: «Снился гигантский древний ледокол, вмерзший в лед. Я живу в его тени, на льдине, в круглой пластмассовой палатке красного цвета. Время от времени доносятся удары железа о железо – я знаю, что ледокол чинят, но самих ремонтников не вижу и даже не знаю как они выглядят. Зато ко мне часто наведываются моржи, альбатросы и какие-то странные твари в скафандрах, живущие на дне океана. Я не знаю кто это, поскольку они никогда не снимают своих скафандров, но за стеклами шлемов вижу лица, ничем не напоминающие человеческие. Из всех посетителей говорить со мной могут только альбатросы – они разносят новости. Альбатросы рассказывают, что ближе к корме (ледокол так велик, что сам я никогда не дохожу до кормы во время своих прогулок) поселились белые медведи, что пробоину, наконец, залатали, что появилась радиосвязь, и если мне захочется послушать музыку, я могу подняться на борт и зайти в радиорубку. Мне не очень нравится эта идея: почему-то я избегаю встреч с членами экипажа, и сама мысль о том, что на ледоколе кто-то есть, мне неприятна.Я прошу альбатросов не говорить со мной больше об экипаже. Они озадаченно переглядываются и вдруг говорят: тебе всё равно придётся встречаться с членами экипажа, поскольку скоро корабль починят и вам нужно будет плыть дальше.Но я не хочу никуда плыть, и отвечаю, довольно резко: пусть плывут без меня.Они не могут уплыть без тебя, – говорят альбатросы, – ведь ты – капитан корабля».https://antimeridiem.livejournal.com/1619231.html

Кстати, а что было в 1920-м? Кандинский преподаёт в Баухауз; Юлиус Эвола рисует абстрактные картины; Джойс в Париже дописывает «Улисса»… Только что закончилась эпидемия «испанки», за два предшествующих года унесшая около 70 миллионов человеческих жизней (число жертв нынешнего вируса 5 миллионов по всему миру); однако следы этой трагедии очень трудно обнаружить в наследии того периода. Нет объёмистых аналитических статей видных философов, нет построенной на гриппе эсхатологии… Художники не изображают горы трупов, политики не ищут заговор Китая (откуда в действительности пришла «испанка») или Соединённых Штатов. Десятью годами ранее, в январе 1910 г., произошло событие, известное как «Великий парижский потоп». Вода в Сене поднялась на 8,62 метра и спала только к марту. Железнодорожное полотно вокзала д’Oрсе было скрыто под полутораметровым слоем воды. Полиция курсировала на лодках по городу и спасала людей, вынимая их из окон второго этажа. Отсутствие сообщения, продовольствия, связи; буйство инфекционных заболеваний… Спросите знакомых парижан, помнит ли кто-то рассказы свих родственников об этом; вы не услышите ничего, кроме удивлённых восклицаний. Содержат ли какие-то намёки знакомые нам произведения, созданные в этой цитадели belle époque? Ничего… Может, мы забыли ещё что-то, может, даже более масштабное? О, да. Ядерная зима, скрытая за тонким одеялом двух столетий. В апреле 1816 г. произошло извержение вулкана Тамбора, крупнейшее за полторы тысячи лет, которое привело к тому, что лето в том году так и не наступило. Частицы пыли создали в атмосфере Земли такой плотный слой, что на солнце можно было смотреть незащищённым глазом – именно та ситуация, которую в лексиконе холодной войны называли «ядерной зимой». Урожай погиб, наступил массовый голод в большей части Евразии, Канаде и восточных Штатах. Сельскохозяйственные проблемы продолжались ещё несколько лет, но «ядерная зима» сегодня для нас лишь одна из страшилок гонки вооружений, никак не связанная, скажем, с написанием «Франкенштейна», а ведь лорд Байрон и Шелли с супругой, снимавшие виллу Диодати на берегу Женевского озера в июне 1816-го, по этой причине вынуждены были всё время проводить у камина, не высовывая нос наружу, где безостановочно хлестал ледяной дождь… Странно думать, что если бы не извержение вулкана в Индонезии, Мэри Шелли проводила бы летние дни купаясь в озере, и мы, скорее всего, никогда не узнали бы о докторе Франкенштейне.Более трёх тысяч лет назад в человеческой истории произошло событие, известное среди учёных как The Catastrophe. На тот момент цивилизация Бронзового Века, её открытость и «глобальность» в пределах Евразии, достигли степени развития, которую нам сегодня трудно вообразить. Торговля, наука, философия и религия в буквальном смысле не знали границ – пока в самом конце XIII в. до н.э. не произошёл так называемый «цивилизационный коллапс»; пик деструктивной волны соответствует примерно 1190 г. до н.э., но его отголоски были слышны вплоть до конца XII века. Последовавшие за ним почти четыре столетия медленного и болезненного восстановления совершенно справедливо называют «тёмными веками». ...На мой дилетантский взгляд не-историка, ключевой механизм, толчок, запустивший сценарий тотального разрушения цивилизации три тысячи лет назад, верно описан у психолога Джулиана Джейнса в его книге “The Origins of Consciousness” (тот редчайший случай, когда я согласен с современным психологом). Джейнс считал, что в XII в. н.э. люди просто перестали слышать богов. Притом в самом буквальном и не-символическом смысле слова. Голос божественного, через который проявляется нуменальная воля, является тончайшим клеем, скрепляющим цивилизацию, и без него она рассыпается как песок. Люди перестали слышать богов, но со временем научились обходится посредниками, пророками, святыми, редкими чудесами, верой… Теперь и этот клей рассохся; я думаю, мы в глубине души чувствуем это. И не должны ничему удивляться. Наша цивилизация не первая и не последняя в этой манвантаре, и конец цивилизации не означает конец мира. Всего лишь очередная катастрофа…https://vk.com/gleb_butuzov?w=wall-99581738_852

Невежество, например, хороший образец ментальных «дверей зла», закрыть которые человек может только сам, какой бы ни была внешняя помощь. Причину невежества помимо пассивного фактора — инерция непросветлённой ментальной материи (очищение которой требует множество реинкарнационных итераций), составляют и активные факторы, осознаваемые, производные от амбиций и самости: демагогия, ложь, спекуляции, сплетни, домыслы, казуистика, шаблонность, дилетантизм, претенциозность — это ментальное зло, дверь которому человек закрыть может, но не хочет + не видит особого смысла или причин стараться в этом направлении, силою брать природу своего ума под контроль.Так называемое «Второе Пришествие» и запечатывание «врат ада» это в сущности одно и то же событие, всё зависит от нас. «Ждать» этого события бессмысленно, даже больше – расточительно. Христос открыл людям врата Воскресения, а людям теперь придётся закрыть двери того зла, которым они предали Христа суду и казни, отдав предпочтение вору.https://trita.livejournal.com/961042.html

Знание должно быть замкнуто в кольцо. Высшие разделы знания должны пояснять, благодаря чему могло быть узнано всё до этого, и тем самым служить основанием для низших разделов, для фундамента. Такое кольцо называют "порочным кругом", если оно охватывает слишком малое и оставляет какие-то важные разделы знания за своими пределами. Если же оно охватывает всё, что нужно охватить, то это — "великий круг": нет фигуры совершеннее, чем круг. cmt96https://ivanov-p.livejournal.com/291279.html?thread=1414095#t1414095

Забавно, что в этой классификации что-то не видно Подростка. Это наверно потому, что люди большей частью не ведут себя как Ребенок и Родитель. Их поведение, взаимодействие между собой – это смесь. Смесь Ребенка и Родителя. Легко видеть, как младенец в колыбели жалобно плачет и кричит, но одновременно властно приказывает мамаше подняться с постели, таскать и укачивать, а если та не реагирует, то выговаривает ей, какая она никчемная и бессердечная. Или та же мама, орущая на своего сына, поучающая его и требующая повиновения, одновременно и умоляет пожалеть ее, решить за нее эту неразрешимую воспитательную проблему, перекладывает ответственность с себя на ребенка. И так сплошь и рядом. Отношения между любовниками, между начальником и подчиненным, между учеником и учителем и т.д. Везде заметна эта двойственность, врастание Ребенка в Родителя и наоборот, что приводит ко всеобщему превращению в Подростков. И только в редкие моменты и у редких людей заметно поведение Взрослого. Он видит, что все равно пойманы в сети жизни, поучать бессмысленно, а просить некого. Остается только с этим жить, с грустью наблюдая за этим непроизвольными сползаниями в кашу подростковости, по возможности приводя себя в более адекватное состояние.https://antimeridiem.livejournal.com/1621300.html

Инфотех, биотех, финтех – вот основные архитекторы инфотрендов, политической повестки и социо-экономической политики современного глубоко перверсивного и искаженного, «сломанного» мира. Они же основные модераторы и лоббисты COVID локдаунов и всей связанной с этим политикой (бесконечное QE, бюджетные стимулы). За 10 лет выручка указанных секторов удвоилась, за 5 лет выросла более, чем в 1.5 раза. Основной импульс роста произошел с середины 2020....По другую сторону баррикад, традиционная экономика, которая ни за 10 лет, ни за 5 лет практически не увеличила выручку в номинальном выражении. https://spydell.livejournal.com/701089.html

Взрослость - способность не воспитываться во время игры.https://old-radist.livejournal.com/1612392.html

Насколько ты живешь по своим планам, настолько ты и независим.- Если человек просто реагирует на события в своем стиле, он вполне независим ( от социума). От среды, надо думать, не бывает.- "Не плыви по течению, не плыви против течения — плыви туда, куда тебе нужно"Если этого нет, любая реакция будет обусловлена окружающей средой, т.е., в нашем случае, другими людьми.https://keleg.livejournal.com/740393.html

тема взрослости закрыта Ницше и Гессе: взрослые живут на одном берегу пропасти отчаяния, а дети на другом. sergey_shatalin https://ivanov-petrov.livejournal.com/2357826.html?thread=177069634#t177069634

А не следует ли считать взрослостью также умение простроить жизнь таким образом, чтобы никогда не попадать в такую "ситуацию взрослости" где ужас? multifidum https://ivanov-petrov.livejournal.com/2357826.html?thread=177075010#t177075010

- мне интересно. что будет — насколько мы можем заглянуть? Ну хоть лет на 30? Нет. конечно. не культура текстов наизусть.- стратификация информации, которая ранее вся шла через текст. Часть уйдёт в символическую — стой/иди, стирать вручную, право/лево...(не думай — исполняй); Часть в видео — делай как я, а также - переживай непосредственно; Часть в тексты — если надо создавать новые смыслы....Меры первого-второго-третьего зависят от тех вопросов, что внутри пользователя. Т.е. от культуры и состояния общества....ПС. исполняй — копируй — твори. kryloyashher https://ivanov-petrov.livejournal.com/2355593.html?thread=176129417#t176129417

Есть несколько людей в Сети, которые искренне и подробно пишут о своих проблемах и жизненных историях, спасибо им за это большое.И если читать их более-менее постоянно, довольно быстро улавливаешь две вещи:1. Есть шаблон, по которому они действуют и из-за которого возникают в основном проблемы;2. Этот шаблон невозможно преодолеть ни советом, ни деньгами.Насчет совета здесь пробегала на днях история, как в очереди к кардиологу мужчина ответил в телефон мошенникам и диктовал им номера карт и коды, и как очередь полностью безуспешно пыталась его остановить.А деньгами — и в рассказах, и у меня самого был опыт. Лишние, не попадающие в шаблон и уровень деньги моментально уходят у людей сквозь пальцы, и влиять на это опять-же невозможно. Они просто не видят ни проблем, ни возможностей.Выход из шаблона я видел только один, и он через испытание. Какой-то сильный удар человека вышибает из рутины, частично обнуляет, и у него появляется шанс избавиться от приобретенных привычек.

Намного любопытнее — другой вопрос: о возможных перспективах искусственного интеллекта.Этот вопрос довольно тонкий. Мне бы хотелось поговорить о нём с нескольких сторон.С одной из этих сторон, этот вопрос упирается в другой вопрос — что изучает физика; каков интенсионал понятия "предмет физики". Я имею в виду, что это другой вопрос, чем вопрос об экстенсионале того же понятия, тоже очень тонкий: сводится ли, например, химия к физике. Даже если сводится (во что я не верю), то есть даже если предмет химии составляет часть предмета физики, всё равно остаётся вопрос, на основании чего мы называем что-то предметом химии или предметом физики: если бы было не так, то и сам вопрос о сводимости поставить было бы невозможно. Получается, что ответ "природа" — неверен, а ответ "фундаментальные свойства материи" — пуст.Рискну ответом: физика изучает те необходимые предпосылки, которые заставляют — в силу правильно выбранной изначальной познавательной позиции — заключить о том, что то или иное явление действительно. Упрощённо можно сказать, что предмет физики — это необходимая действительность. Этим физика отличается от любой другой науки, почти как математика. Химик придаёт смысл своему предмету и заключает о его действительности после его рассмотрения на основании рассуждений, относящихся к самому же предмету, физик — ещё до рассмотрения. Физик своими средствами узнаёт, что, вообще говоря, что-то случилось; а химик узнаёт, что случилось то-то и то-то. Тем самым любые науки имеют ту или иную опору в физике, хотя никакая наука не может быть через физику выражена. Этот ответ столь возвышает физику, что в определённом смысле даже лишает её звания науки, точно так же как и математику.Что это за изначальная познавательная позиция? Её ввёл в рассмотрение Декарт, её оформил Ньютон: выделение из мира механизма как значимой и замкнутой части. Что такое механизм? Это то в опыте, что позволяет связать опыт с постоянными мыслями. Систематическое изучение постоянных, неизменных мыслей — это математика; таким образом, механизм — это математизируемое в опыте. Естественно, это расширенное понятие по сравнению с обычным понятием механизма; расширение оправдано стремлением человека к возможности всеобщего, а значит целенаправленного, постепенного познания, к возможности сформулировать представление о частичном опыте, получение которого есть лишь этап, лишь мгновение на пути исправления знаний.Гипотетическая наука о сознании должна была бы так же опираться на физику, как и любые другие: а именно, она должна была бы создавать свои смыслы, но доверять физике возможность проверки, насколько эти смыслы действительны. Это неуклонимо влечёт за собой такое следствие: если сознание может быть понято, то оно может быть и материализовано; ведь иначе физика не смогла бы выдать положительное заключение, явный вердикт. Ограничения на способы материализации должны бы быть предоставлены самой осмысляющей теорией, и я сильно сомневаюсь, что они должны бы были выражаться в сформированности материального организма из человеческой яйцеклетки. Значит, такую материализацию можно было бы, несколько погрешив против точности, называть искусственным интеллектом.С этой стороны принципиальная возможность осуществления искусственного интеллекта — неизбежность. cmt96https://ivanov-p.livejournal.com/289560.html?thread=1397272#t1397272

В интересной книге М. Бунге предпринята попытка систематизировать все возможные варианты интуиции. Он выделяет четыре основных класса: 1) интуиция как восприятие; 2) интуиция как воображение; 3) интуиция как разум; 4) интуиция как оценка. Следовательно, «никакой мистической интуиции для изучения интуиции ученого не требуется». В то же время «интуиция - недостоверный зачаток мысли». И в этой связи она может быть опасна: во-первых, потому, что интеллектуальная интуиция не имеет никакой доказательной силы; во-вторых, потому что интуиция - это до некоторой степени объективный здравый смысл, а он консервативен, в-третьих, потому что интуиция никогда не бывает достаточно точной.

Например, А.Г. Фомин, пытаясь рационализировать этот процесс, в то же время оговаривал: «Умение найти нужный для литературоведческой работы материал до сих пор является результатом библиографического чутья, продолжительного опыта». В современных условиях такое низведение интуитивного метода поиска литературы до искусства, до эмпирики, до уровня «особых», «избранных» личностей нельзя считать оправданным. Сейчас нужно учитывать, во-первых, тот факт, что роль интуиции в творческой деятельности современного человека чрезвычайно возросла. Во-вторых, современная наука стоит перед альтернативой: или освоить логику интуиции, понять логический механизм интуиции, или отдать всю логику на откуп иррационализма.

Конечно, нельзя абсолютизировать интуитивный метод, так же как умалять его значение или игнорировать вообще. Любой творческий процесс является определенным единством, с одной стороны, планомерных, необходимо и последовательно вытекавших друг из друга логических умозаключений, с другой - счастливого стечения случайных находок, необъяснимых «озарений», логических скачков и переходов. В этой связи Антуан де Сент-Экзюпери писал: «Теоретик верит в логику. Ему кажется, будто он презирает мечту, интуицию и поэзию. Он не замечает, что они, эти три феи, просто переоделись, чтобы обольстить его, как влюбчивого мальчишку. Он не знает, что как раз этим феям обязан он своими замечательными находками. Они являются ему под именем «рабочих гипотез», «произвольных допущений», «аналогий», и может ли теоретик подозревать, что, слушая их, он изменяет суровой логике и внемлет напевам муз....

У творцов науки действительно бывают «естественные откровения; или «озарения», но никогда до обнаружения, формулировки и изучения проблемы.

Особое внимание в процессе информационного поиска нужно обратить на следующие виды интуитивного метода. Быстрое отождествление объекта поиска, т.е. искомого документа, факта или определенной совокупности их. В большей мере это обусловлено физическим, чувственным восприятием, скажем, книги, когда-то виденной, читанной. Эффективность такой чувственной интуиции во многом зависит от творческих способностей библиографа - его наблюдательности, остроты восприятия, памяти, сообразительности, опыта и информированности. С быстрым отождествлением тесно связаны и другие виды чувственной интуиции - ясное понимание значения и способность интерпретации. Ясное понимание значения искомого документа или факта позволяет не только формально выделить их в системе других по тем или иным внешним характеристикам, например, по фамилии автора, заглавию, художественно-полиграфическому оформлению книги и другим данным, составляющим библиографическое описание издания. В случае ясного понимания значения речь идет скорее о возможности интуитивного выделения нужного издания путем неосознанного сопоставления с другими изданиями на основе различий в стиле или жанре изложения, иллюстраций, справочного аппарата и т.п., которые как бы «выуживают» что-то из нашей памяти, стимулируют наше воображение. Интуитивная способность интерпретации как разновидность чувственного восприятия позволяет в процессе поиска за условными знаками, формальными характеристиками литературных источников видеть, пусть столь же условные и неясные, но реальные, содержательные взаимосвязи этих источников, необходимость выбора какого-то определенного из них, в большей мере соответствующего задаче данного поиска. В этом случае искомый документ или факт фигурирует для нас как некий искусственный или естественный сигнал, позволяющий быстро и сжато оценить значимость той или иной книги среди других так же, как мы оцениваем реальные объекты окружающей действительности по их внешнему виду, позам, жестам и т.д. «Это именно то, - подчеркивает М. Бунге, - что мы делаем всякий раз, формулируя впечатление о ком-нибудь на основании единственной встречи». Поэтому он определяет подобные интуитивные методы как «импрессионистские». Способность представления, или геометрическая интуиция. Здесь намечается уже переход от интуиции восприятия к интуиции воображения. С точки зрения поиска литературы геометрическая интуиция имеет место тогда, когда некоторый абстрактный образ документа (например, созданный методами чувственной интуиции) конкретизируется до наглядного изображения модели. В отличие от чувственной интуиции, где чаще всего используются готовые способы изображения словесного текста (иллюстрации в книге), геометрическая интуиция предполагает как наличие индивидуальных образов, создаваемых специально или формирующихся стихийно, в процессе работы с литературой, так и искусственные образы, например, символический индекс документа, присвоенный ему в библиотеке или на основе какой-то схемы классификации. Способность образования метафор как интуитивный метод. В качестве наглядного образа для искомого литературного источника используется метафорическая иллюстрация, т.е. частичное сходство или различие документов, например: иллюстрированное или неиллюстрированное издание. Такая интуиция связана также со способностью вызывать чувственные впечатления, наглядные образы о прочитанных книгах, фактах, идеях, причем чаще всего через воспроизведение какой-то части, структуры, фрагмента. Метод творческого воображения. В науке он определяет процесс формирования гипотезы, часто выступающей в виде какого-то зрительного образа, особенно после длительного процесса поисков или попыток решения какой-то задачи. Классическими примерами здесь могут служить: «видение» во сне искомого решения у Д.И. Менделеева при открытии им периодической системы химических элементов, знаменитое «упавшее яблоко», ставшее источником гравитационной теории И. Ньютона и т.д. Но в любом случае такое «видение», «интуитивное озарение» не возникает из ничего. Оно возможно и в процессе информационного поиска, когда вспышка вдохновения, словно молния, высветляет вдруг после кропотливого изучения большого массива документов именно нужный источник или иное направление поиска. Другая возможность интуитивного предвосхищения может возникнуть при использовании в процессе поиска каких-либо пособий, например: указателей или списков литературы, вспомогательных указателей в книге и т.п. Но в любом случае такие «озарения» нуждаются в реальной проверке, критической оценке и другими логическими методами. Ускоренное умозаключение. Здесь намечается переход от интуиции воображения к интуиции, близкой к выводному знанию, т.е. знанию, полученному на основе логической переработки данных литературы, без непосредственного обращения к эксперименту и практике. Такие виды интуитивных методов называют также интеллектуальной интуицией. Она все ближе подводит информационный поиск от использования преимущественно эмпирических поисковых образов к абстрактно-логическим приемам. Таковым и является прежде всего ускоренное умозаключение. Оно характеризует такой процесс информационного поиска, когда происходит некий качественный скачок, сокращение поиска, решение поисковой задачи приходит как бы внезапно, само собой. Складывается впечатление, что реальная последовательность возможного поиска в данном конкретном случае как бы «позабыта» вами. Ярким примером такой интуиции может служить обнаружение искомых фактов именно в тех литературных источниках, в которых, по какому-то нашему ограничению, эти факты не должны и быть. По свидетельству М. Бунге, «пропущенные или позабытые посылки и промежуточные шаги бывают столь многочисленны, что лишь вышколенный ум в состоянии прийти таким путем к правдоподобным заключениям». Такой способностью интуиции обладают только хорошо развитые, чрезвычайно логичные интеллекты. Интуитивное синтезирование. Оно отличается от ускоренного умозаключения и примечательно еще большим увеличением масштаба целостности, единства выделяемых из общего массива искомых документов или фактов, сочетанием ранее разрозненных сведений в единое, «гармоническое» целое, систему. Причем здесь важно не только ограничить искомую систему в общем массиве изданий, но и определить относительное значение каждого документа или факта в этой системе. Такое обобщающее представление, картина в процессе информационного поиска складывается обычно в тех случаях, когда поиск сориентирован на так называемое книжное ядро (литературное, библиотечное), т.е. определенный и оптимальный минимум литературных источников. Интуиция, опирающаяся на здравый смысл, позволяет подходить к процессу информационного поиска с определенными представлениями, с оценками, уже сложившимися знаниями по тому или иному вопросу, теме поиска. Но такой опыт часто ведет к тому, что мы отдаем предпочтение литературным источникам, соответствующим уровню наших знаний. Это обусловлено тем, что степень интуитивности любого понятия относится к определенному уровню знания. Поэтому можно позволить такой интуиции играть ее эвристическую роль, но нельзя позволять ей приуменьшать трудности обогащения, развития литературы. Другими словами, в процессе информационного поиска особое внимание следует обращать на документы и факты критического характера, противоречащие интуиции здравого смысла, уже сложившимся представлениям. При этом необходимо учитывать динамику своей интуиции здравого смысла, ориентируя ее на изменение, приобретение новых интуитивных представлений, поднимая интуицию до здравого суждения, фронезиса. Фронезис, или практическая мудрость, определяет умение быстро и правильно оценивать и тем самым находить те документы или факты, которые в большей мере отвечают задаче данного поиска. Говорить о такого рода интуиции можно лишь в том случае, если удачно формулируется оценочное суждение, выбирается нужный документ или факт после ускоренного ознакомления с ними, правильно оценивается их новизна, ценность и полезность, определяется важность и надежность своих поисковых действий.

В принципе интуитивный метод под различными названиями - «догадка», «чутье», «случайность» - имеет широкое распространение в библиографической эвристике. Библиографическая догадка, - подчеркивает М.А. Садова, - сопутствует библиографу во все время работы. Здесь открываются разнообразные пути и неисчерпаемые возможности в зависимости от личных свойств библиографа, его опытности, быстроты соображения и т.п.». По оценке П.Н. Беркова, М.А. Садова правильно подобрала синоним к слову «догадка» - «быстрота соображения». В классификации М. Бунге это соответствует интеллектуальной интуиции вида «ускоренного умозаключения». В этой связи П.Н. Берков справедливо рекомендует отказаться полностью от таких терминов, как «интуиция», «чутье», «догадка», потому что в них есть какой-то привкус веры в «чудесное», «необыкновенное». А между тем это такое же установление связей, только более отдаленных, лежащих не на поверхности, но, тем не менее, связей, реально существующих, а не выдуманных.

К этому виду интуитивных методов решения относятся также и различные «случайности» в процессе поиска литературы. Опыт показывает, что так называемая случайность на самом деле представляет действие каких-то обусловленностей. В частности, П.Н. Берков приводит такой пример. Пришедший как-то к заведующей библиотекой Института русской литературы (Пушкинский Дом) известный академик И.Ю. Крачковский во время разговора взял со стола томик журнала пушкинского времени и машинально стал его перелистывать, продолжая вести деловую беседу. Вдруг он вскрикнул от радости и изумления: им было найдено, как он объяснил своей собеседнице, сведение, которое он разыскивал несколько десятилетий. На первый взгляд, что здесь случайного? Не то, что И.В. Крачковский много лет помнил и вынашивал свою задачу поиска, а то, что ответ пришел неожиданно. Следовательно, необходимо постоянно вырабатывать в себе прозорливость в наиболее оптимальном выборе пути поиска информации, обращения именно к тем литературным источникам, которые с наибольшей вероятностью содержат необходимые факты. Освоение и рациональное использование различных методов интуиции приходят с опытом, возрастом, являются результатом тщательного изучения литературы. Этот взаимопереход от интуитивных к рациональным методам и наоборот, во многом обусловил дальнейшее развитие библиографической эвристики в сторону использования более рациональных методов информационного поиска.

Я думаю, что первое замечание не нуждается в доказательстве. Хотя бы потому, что рассуждение, приводящее к выводу о принципиальной возможности искусственного интеллекта, и само основывается на посылке о возможности понять сознание целиком, а не по частям. Единственное, что может убедить нас в принципиальной возможности существования такой изумительной вещи, как сознание, — это само сознание: именно такое, какое оно есть. Можно понять лишь то, что можно наблюсти.

Есть и более существенное соображение: душе необходим опыт, иначе она бессодержательна. Если создать сразу опытную, взрослую душу "из ничего", то будет ли она действовать? Да, конечно. Но можно ли опытную душу описать? Нет, конечно: опыт неописуем, опыт можно только пережить. Описуем только тот или иной "душевный зародыш", который может преобразоваться во взрослую душу по мере получения опыта. Это значит, что и целенаправленно создать можно только такой "зародыш". Создать изначально опытную душу — это можно только случайно; это примерно то же, что раскидать деталей и надеяться, что они соберутся в швейную машинку. Так не бывает. Но как душа, искусственно созданная в качестве зародыша, может получить такой опыт? Этот опыт настолько разнообразен, что можно смело сказать: существующий мир намного более приспособлен к получению такого опыта людьми, чем искусственными душами. Искусственная душа — это по необходимости некий урод с крайне ограниченными возможностями.Отсюда ещё одно замечание:3. Любая практически осуществимая искусственная душа существенно хуже, чем человеческая.Соединяя два комментария, более ранний и более зрелый: опыт — сын ошибок трудных.

Нужен ли такой искусственный интеллект? Думаю, надо и это. Зачем? Затем, что без этого понимать душу вряд ли получится. Для сравнения: чтобы понимать дерево, то есть мыслью улавливать те направления, в которых оно могло бы прорастать, распространяться, пускать свою материю, нужно заранее иметь в виду как минимум понятие пространственной формы, а оно заимствовано из физики, из геометрии: иначе не получится получать тот опыт, который приведёт к постепенному формированию таких направлений и побуждений мысли. Если осознавать такие вещи как, например, сигнальные системы в дереве, то эта мысль сможет быть ещё обогащённее: надёжная физическая основа добавляет отчётливости, потому что она позволяет мысли на что-то опереться в своём суждении о действительном и недействительном, ввести в размышление непреложность и необходимость.

ivanov_p 30 ноября 2021, 23:29:28 11 часов назад Изменен:  30 ноября 2021, 23:29:48 Выбрать Свернуть Развернуть Новый комментарий Выбрать Отслеживать Это, насколько я понимаю, известно "всем" и очень давно. (Известное известно немногим, да, но...). То есть ломиться в открытую дверь — объяснять. что ИИ — не интеллект. Это только для дураков и журналистов — за чем столько строк... Сказано и в 1960е, и в 80е, и потом, потом — вы не поверите, сколькие уже отстрочили о том, что это невозможно и это не интеллект.Речь совсем о другом. Конечно. просто машина. которая решает интеллектуальные задачи. Арифметика была сложной интеллектуальной областью — до калькулятора. Шахматы. Теперь — вождение авто, станки, секретарь в смартфоне, переводчик и пр. Там речь всегда идет об интеллектуальной рутине, которую можно отдать машине — и делают такие машины. В процессе: уподобление. Калькулятор дает правильные ответы — значит, по результату, он делает математику как человек. Эта логика — сквозная. Люди пишут под гугл-транслейт, говорят для удобства диктофона. Потом — для секретаря в калькуляторе будут планировать дела, под него. И потом — соответственно изменится мышление и речь. Уже сейчас очень многие люди обладают довольно-таки искусственным интеллектом. Другого не будет, но и этот — достижение. Со многими такими уже сейчас можно поговорить — в ЖЖ или в реале. Он уже есть. его будет много больше, и со временем будет крайне трудно найти людей, обладающих естественным интеллектом. Параллельно этим задачам — под гугл, под его язык запросов, под диктофон и пр. — коррелятивно меняется душа. Примерно две-три тысячи лет назад умерла такая способность, как память — то, что есть сейчас — жалкий огрызок. Мы сейчас свидетели гибели другой душевной способности — воображения. Вместо него процветает свободная комбинаторика. Вместе с воображением гибнет творческая способность, заменяясь креативностью (это способность создавать новое без творчества). Человек меняется, очень быстро, иногда это почти можно заметить в течение жизни. И это — ответ на "совершенство человеческой души". Нет, конечно. Её чинить и чинить.

cmt96 1 декабря 2021, 01:07:38 9 часов назад Выбрать Свернуть Развернуть Новый комментарий Выбрать Отслеживать С точки зрения любителя технологий — а я к ним неравнодушен… Как это выглядит: память умерла, когда родилась полноценная (с гласными) письменность. Воображение умирает чуть-чуть незадолго до того, как появляются компьютеры — ещё у Лема с воображением всё в порядке, но в последующую после него эпоху не было ни одного известного писателя (надо отличать от писак). Заметьте, что в "Федоне", кажется, о письменности речь идёт с тем же придыханием, с каким сейчас говорят о компьютерах: возникает настойчивое впечатление, что письменность для тогдашнего человека значила больше, чем просто технология, она давала представление о том, как устроены мир и ум, а потому очень прямо влияла на душевные процессы. Возможно, время тогда шло медленнее, чем сейчас, и письменность была новинкой, которая настолько поразила внимание, что всё ещё хотелось приспособить под неё понимание.Натяжка? Несомненно. But it is not with the intention to argue the point that I have written that paragraph. А для целей стилистических — напомнить на живом примере, насколько по-разному видится важное и неважное из разных воззрений; более того, воззрения, в известном смысле, как раз и создаются поминутной способностью видеть важное и неважное. Именно поминутной — вы же помните, насколько ошеломляющи у Лема концовки романов, насколько просты и вместе поразительны фразы — "что поток этот выслан в незапамятные времена из невообразимой бездны — и что всё это правда". Нужно ли было говорить хоть слово из этого? Ведь Лем всё уже сказал. Но что он передаёт — не содержание, а себя, свою способность видеть важное и неважное — и сколь многое она меняет, хотя и не может быть передана хоть с какой-то полнотой… Но она-то всё и создаёт.В том числе — важное и неважное в чужих словах. Для меня самая важная из перечисленных "сторон" — первая. Пункт о принципиальной возможности человека самостоятельно материализовать душу — значит для меня очень много. Вторая — лишь побочная, добавочная к первой: она носит лишь вынужденный характер. Любопытно заранее посмотреть на такую материализацию: как она будет выглядеть. Для меня-то эта история начиналась с глубокого недоверия к образу Электроника у Велтистова… И нечто вовсе неважное — это четвёртая: я добавил её буквально в паре слов лишь для того, чтобы отмахнуться, как от мух, от лишних смыслов, которые, увы, витают в воздухе современности и засоряют понимание первой стороны. Конечно, подобное указание важного и неважного — только совсем обратное — составляет характерную черту и вашего воззрения или, точнее говоря, того мышления, которое стоит за воззрением.Что возвращает нас к вопросу о слоях непонимания.Для меня душа придурка, мерзавца, злодея — совершенна.Чем она совершенна — тем, что этот же человек с этой же душой мог бы стать и мудрецом, прекрасным в своей добродетели.Не стал — вина человека, а не души. Душа — это дело рук природы.Душа милейшего кота на завалинке — очень далека от совершенства.

cmt96 1 декабря 2021, 04:48:58 5 часов назад Выбрать Свернуть Развернуть Новый комментарий Выбрать Отслеживать > способность создавать новое без творчестваК слову… Точнее — о словах… Креативность я понимаю как способность осуществлять старое — то, что потенциально мыслилось и раньше, но не было осуществлено… Это действительно чаще всего делается комбинаторно — одну деталь присоединить вон к той, и исполнится вот такой замысел… И детали, и замысел — старые, и новая вещь в этом смысле тоже старая: молодой человек, герой Достоевского, мог бы с возмущением заметить "старо́!"…О творчестве… я не говорю через результат — для меня это процесс, а не результат. Разумеется, при творчестве создаётся новое — то, что раньше не мыслилось. Но новое, мне кажется, может быть создано и без творчества. Какой бы привести пример… учёный, который долго и планомерно работал над теорией. Очень может быть, что я это плохо себе представляю, и там не может быть планомерности. Однако — чтобы передать, о чём я… Рано или поздно какие-то случайности сложились, учёный благодаря своему стремлению к познанию их отделил и выстроил как целое — это новое. И он стал думать иначе, он приобрёл новый взгляд на вещи — новую теорию или прототеорию. Обязательно ли при этом творчество? В низшем смысле слова творит даже кошка, когда ступает по земле, — но чтобы подчеркнуть, о чём идёт речь, лучше подходит высший. Так вот, случайности принадлежат к моменту, но это только одна часть момента. Творчество относится к тому душевному состоянию, которое придаёт смысл именно данному моменту. И это другая часть. Продукт творчества — это уместность мгновений в отношении друг к другу; художники называют эту уместность гармонией. Отделение важного и неважного, то есть некое стремление — да; но — мгновенное: оно и само создалось именно в это мгновение и, собственно, только ради него. Итак, если всё же определять творчество через новое и тем давать их связь между собой, то творчество — это новизна новатора. А для новизны я готов принять определение г-на Раутиана — с важной оговоркой, что на самого новатора так смотреть уже не получится, ведь он не объект чьей-то мысли, он сам мыслит; запоминать — некому. И что же тогда?.. Нужно развивать искусство показывания пальцем, то есть наблюдения за неформулируемым. Наблюдать за душевными мгновениями.Если же продолжать эту диалектику и рассматривать не самого новатора, а понятие о нём, то творчество уходит в свободу — в том самом смысле, что насколько предмет свободен, настолько он не подвластен свободной мысли. Единение людей всегда имеет границы.Получается, что вопрос о необходимости творчества для научной работы переформулируется и теперь выглядит так: бывает ли наука без красоты? Очень может быть, что ответ отрицательный; но всё же на этом пути творчество и новое друг с другом расцепились, они стали снова разными

напомнило древний театральный анекдот, в котором журналист спрашивает режиссёра-постановщика, - «А всё-таки, что вы хотели сказать своим танцем?» Тот отвечает: «Если бы мы хотели сказать, мы бы так и сделали. Мы бы вышли и говорили. Но мы танцуем». https://inkpoint.livejournal.com/837346.html

В ночь с пятницы на субботу я умер. Никто этого не заметил, что хорошо, покойникам нужен покой. Попал я в рай, как и следует праведникам. В раю хорошо, любимые женщины, любящие что важно, никакой принудительной гравитации, да что там гравитации, нет нужды ни есть ни спать ни успевать заниматься этими делами. Рай - это царство лени и удовольствий. Плавал я в этом растворе плодной воды до воскресенья. ...Но не об этом я начал, ведь всем хочется узнать что там после смерти. Всё хорошо, это если коротко. Настолько хорошо, что возвращаться нет никакого желания. Вроде тело есть, а вроде его и нет. Женщины смешливы как тогда когда они были девчёнками, у любой жидкости вкус молодого вина, друзья очарованы твоим остроумием да и сами выдают на гора шутки от которых во всем бестелесном приятная щекотка. В раю никто никуда не ходит, все телепортируются, причем никаких устройств для этого не нужно, захотел -- и ты уже в космосе, или на багамах, или в глинобитной хате тётушки из неизвестной деревни со странным названием 'саратены'. Пока люди живут, они не замечают странностей в словах. А в раю слова не нужны, поэтому любое произнесённое слово режет слух. В раю не говорят звуками, там передают друг другу чувства, сразу, во всей их многогранности, красочности, мелодичности. Рай естественно бесконечен и в нём нет ни одного пустого места. Ничто не запрещает сделать забор, повесить занавеску, установить стальные двери с тремя замками, но если кто-то это и делает то только для того чтоб поиграть. Игры - это то чем в раю занимаются буквально всё время. В жизни тоже играют, но жизнь это игра с окончанием, с победителями и проигравшими, а в раю игра бесконечна. https://maksudov.livejournal.com/324152.html

проще заставить сотню человек поступать правильно, чем один раз поступить правильно самому.

Главный инструмент нашего разума – как раз эта возможность вспоминать (вызывать в памяти) и помнить (удерживать в уме) нужную мысль. Это и есть представление – работа воображения.То, что ты хорошо представляешь, нет необходимости мысленно рисовать. Скорее даже наоборот: любые подробные объяснения, словами или картинкой – признак непонимания. Тому, кто и так представляет, о чём идёт речь, они только мешают.Если двое понимают одно и то же, они и вовсе могут объясняться без слов. Взгляд, кивок – и оба уже знают, что им сейчас нужно делать. Воображение составило для них план ближайших событий.Есть психическое расстройство, называемое афантазия. У людей, страдающих им, внутренний экран не работает совсем. Они не могут мысленно представить картинку. Они не видят снов, плохо запоминают лица, им сложно ориентироваться на местности.Но они в состоянии сочинять стихи, рисовать картины, писать книги – словом, творить. Воображение у них такое же богатое, как и у всех остальных людей.Когда ты смотришь на мир вокруг себя, воображение мгновенно достраивает ему невидимый слой смыслов. Это небо. Это дом. Это твой сосед дядя Миша. Это грузовик.Каждый образ, каждый звук или запах тянет за собой целый шлейф воображаемого. Он пробуждает воспоминания, ассоциируется с чем-то знакомым, напоминает о чём-то, что ты держишь в памяти.Собственно, память так и работает. Нет никакого хранилища, куда записывается информация о прошедшем. Есть ты, на котором это прошедшее оставило след. И когда тебе нужно вспомнить что-то – воображение восстанавливает картину по этим следам.Не зря, когда тебе весело, лучше вспоминается хорошее. Когда ты злишься, прошлое тебя тоже бесит – кажется, что всегда всё было именно так, как сейчас. А в депрессии сложно вспомнить хоть что-нибудь, что вызывало у тебя сильные эмоции.И всё это происходит, когда ты предъявляешь воображению правильный ключ – образ, который запускает воспоминания. Если же ключ потерялся, его приходится долго и мучительно подбирать. «Как же звали ту девушку? Надя? Таня? Катя? А, точно же – Катя!».Всё, что ты знаешь, всё, что можешь вспомнить, всё, что в состоянии представить, составляет твоё пространство воображаемого. Там хранится твоё прошлое, настоящее и планы на будущее.Там есть даже ты сам – вернее, твоё представление о себе самом.В этом пространстве, как яркая лампа, горит твоё внимание. Те представления, что попали в круг его света – это то, о чём ты прямо сейчас помнишь.Но и в этом круге есть свой выделенный кружок. Не просто представления, а представления надёжные, испытанные – те, на которые ты полагаешься в своих поступках.В общем – то, во что ты веришь.

Человек – самое легковерное и послушное создание на свете.Всё, что ты видишь, слышишь, осязаешь, ты немедленно принимаешь как истину. В конце концов, если бы этого камня перед тобой не было, ты бы его не видел, верно?Это относится и к словам, которые ты слышишь. Понять сообщение – значит принять его. Понять приказ или просьбу – значит немедленно исполнить сказанное.Человек – самое недоверчивое и непослушное создание на свете.В твоём уме живёт сомнение, которое яростно отрицает всё, что ты уже понял и принял. Это не так. Это неправда. Тебе не следует этого делать.Если сомнению удалось подорвать твоё доверие к какой-то части картины мира, оно тут же ставит на этой части пометку «не».Это из-за него появляется импульс никому не верить и никого не слушать, с которым порой приходится бороться. Но без него, конечно же, было бы хуже.Каждый человек обычно находит баланс между принятием и отрицанием. Он доверяет себе, своим чувствам, знаниям, логике и здравому смыслу. Чуть меньше, но всё же достаточно он доверяет близким людям и авторитетам. Всё остальное он по умолчанию считает недостоверным и принимает лишь тогда, когда оно согласуется с уже принятым.Но сомнение – дорогое удовольствие. Отрицать то, во что ты уже веришь – самая настоящая внутренняя борьба. Она неприятна и отнимает много сил. Чем глубже укоренилось верование, тем сложнее и больнее от него избавляться – вместе с ним ты вынужден вырезать изрядную часть себя самого.Когда сил недостаточно – когда ты устал, напуган, неуверен в себе, оказался в необычной ситуации – сомнение отключается одним из первых.Это знают и используют манипуляторы всех мастей, особенно гуру разных сект. Они всегда стараются подловить жертву в момент, когда сомнение бездействует, а лучше всего – создать такой момент преднамеренно.Но эти же приёмы стоит знать и тебе тоже – хотя бы потому, что возможность по собственному желанию во что-то поверить весьма полезна.Один из таких приёмов – говорить вслух.Ты легко поверишь в то, что повторяешь сам. Особенно в разговоре с другими. Особенно в споре с ними. Отстаивать точку зрения в ожесточённом противостоянии – лучший способ укрепиться в ней. Поэтому почти любой спор приводит лишь к тому, что и победитель, и проигравший лишний раз убеждаются в собственной правоте.Итак, вера – это представление, на которое ты полагаешься. Ты веришь, что мост надёжен, поэтому без сомнений шагаешь на него.Знание – это верование, которое прошло испытание отрицанием. Ты проверил его – опытом, логикой, авторитетом источника – и нашёл, что оно и в самом деле истинно.Вера, воля, воображение – всё это у тебя присутствует, и ты умеешь ими пользоваться.

Как правильно верить в чудесаЕсли чудо – по определению разрушение ожиданий, то как вообще можно верить в чудо? Не будет ли это парадоксом, оксюмороном: ты ожидаешь, что случится неожиданное?Конечно, будет. В противоречивом, невозможном мире волшебства и ты должен стать таким же.Верить в чудо – значит, признать и принять, что любые твои представления условны, любые ожидания ненадёжны, никакой камень недостаточно твёрд, чтобы не превратиться внезапно в пустоту.Если перед тобой пустота, а ты шагаешь в неё, веря, что там окажется мост – тебя ждёт разочарование. Но если ты шагаешь в пустоту, готовый к любому исходу – твою уверенность ничто не поколеблет.Верить в чудо – значит отказаться от ожиданий, но всё равно действовать.Единственная опора в этой непредсказуемой реальности находится внутри тебя. Ты не боишься, потому что знаешь, что происходящее – правильно.Это парадоксальное состояние, в котором сливаются воедино возможное и неизбежное, желаемое и должное. Между тобой и миром нет границы, нет противопоставления. Ты действуешь с ним в едином потоке. Ты должен сделать именно то, чего хочешь – потому что это единственно возможный вариант действий.Есть два пути к достижению этой цели. Их можно назвать чёрным и белым, в честь шаманов Азии.Белый путь – путь доверия. Ты знаешь, как устроена Та Сторона, мир волшебства, движущий событиями. Ты связан с нею и знаешь, каковы ваши отношения. Она исполнит твою волю, потому что ты исполняешь её волю – у вас общая цель и общие желания. Поэтому ты можешь смело лететь по ветру, зная, что если ты сделаешь то, что надо, то и ветер принесёт тебя куда надо.Чёрный путь – путь уверенности в своей правоте. Ты знаешь, как надо, и неважно, кто что об этом думает. Миру придётся прогнуться под тебя, потому что это правильно, даже если он ещё этого не понял. Твой внутренний стержень не даёт тебе кривить душой. Ты исполнишь задуманное во что бы то ни стало.Может показаться, что белый путь – чисто религиозный, а чёрный свойственен магам-одиночкам, но нет. Это зависит только от типа личности, а не от верований или убеждений. Многие христианские святые были последователями чёрного пути – их вела несгибаемая вера в обретённую Истину. А стремление сотрудничать, соучаствовать в реальности – важная часть многих эзотерических и оккультных учений.Чудо не нарушает законов природы. Оно демонстрирует нам истинную природу мира – мира, у которого нет никаких законов, есть только привычки и традиции.Главная тайна волшебства – всё есть магия. Наши представления, наши парадигмы и картины мира отгораживают нас от чуда – но они не мешают чудесам приходить к нам. Хотим мы этого или нет – мы все живём в волшебном мире, все участвуем в его танцах.Маг отличается от не-мага лишь тем, что делает это осознанно, с пониманием задачи и знанием дела.

Итак, чтобы творить магию, необходимо осознанно перейти в пространство волшебства – выйти за пределы своей картины мира и остаться один на один с непредсказуемым и неконтролируемым чудом.Но это невозможно просто так взять и сделать. Нужен искусственный способ, который поможет тебе пересечь границу привычного, встретиться с волшебством, а затем вернуться обратно.Этот способ называется ритуалом.Ритуальная практика отличается от обычных действий, как чтение вслух – от обычной речи. Ты заранее знаешь, что, как и в какой момент тебе нужно сделать. Значит, можно не думать об этом и сосредоточиться на правильном, чётком и красивом исполнении.Самой своей природой ритуал помогает отказаться от ожиданий. Ты творишь его, чтобы добиться определённой цели, но в момент совершения ты думаешь не о результате, а о безупречности действия.Это помогает и избежать разочарования. Ты можешь повторить ритуал сто раз и не получить ответа, но продолжаешь повторять снова, искренне и сосредоточенно – и на сто первый чудо наполняет созданную тобой форму, и игра становится реальностью.

Искусство жестаНе существует истинных имён – каждая вещь может выражать множество смыслов, и каждый смысл можно выразить разными способами. Но зато существуют имена правильные.Правильное имя – то, чем вот эта вещь является прямо сейчас.Молоток есть молоток. Но он становится изделием, когда его куют; товаром, когда его продают и покупают на рынке; инструментом, когда им забивают гвозди; оружием, когда им проламывают кому-то голову. Каждый раз он выражает разные смыслы, участвует в разных отношениях.И человек точно так же может быть инструментом, изделием, товаром, оружием – когда пассивно исполняет чужую волю. А может быть и кем-то ещё – отцом, слугой, мужем, любовником, инженером, офицером – когда действует осознанно.Слово «намерение» всем знакомо, но многие ли понимают, что оно значит?Намеренное противоположно машинальному, вынужденному, бездумному, ошибочному – в общем, тому, что сделано тобой, но сделал это не ты. За преднамеренный поступок ответственность несёшь только ты, и никто другой, кроме тебя.У намеренного нет мотивов, причин, предпосылок – вернее, они есть, но они не имеют значения. Какие-то обстоятельства могли подталкивать тебя к тому или другому выбору, но делал ты его сам, и своё решение претворял в жизнь тоже сам.Но чтобы поступок был по-настоящему твоим, ему мало быть преднамеренным – он должен быть ещё и искренним.Искренность противоположна манипуляции. Манипуляция действует снаружи внутрь – ты вносишь в другого человека то, чем хочешь его наполнить. Искренность действует изнутри наружу – ты выносишь в мир то, чем наполнен сам.Выдумка тоже может быть искренней. Этим фантазия отличается от лжи: ты создаёшь иллюзию из слов не потому, что хочешь ввести в заблуждение, а потому, что только так можешь высказать себя.Преднамеренный, искренний поступок называется жестом. У него есть смысл и значение, а значит, он тоже является именем.Если быть точным, он является твоим именем, причём таким, которое не навязано тебе внешним миром, а выбрано тобой сознательно. Совершая жест, ты говоришь вслух себе и миру: «Здесь и сейчас – я есть это».Духовный путь, каким бы он ни был – в первую очередь путь постижения себя. Если ты понял, кто ты такой, кем ты можешь стать и, главное, кем стать хочешь – за твоим «вот я» будет стоять настоящее знание и настоящая сила.Вступая в тайное общество или духовное братство, новички часто берут себе новое имя. Это имя – что-то вроде клятвы. Им они выражают решимость начать новую жизнь. Иногда оно же служит девизом, не давая забыть, какое именно решение привело человека в организацию.

Зов и отзывЕсть две разновидности вежливости. Одна традиция требует, подходя к незнакомцу, назвать себя – произнести собственное имя, чтобы он знал, кто ты такой, и мог признать или оспорить это. Другая предписывает, подходя к другому человеку, вначале произнести его имя, чтобы показать, за кого ты его держишь и как к нему относишься.Это второе правило действует даже тогда, когда ты не знаешь имени. Даже незнакомца всё равно можно как-то назвать. Обращения «сударь» и «эй, ты!» выражают очень разные виды узнавания и отношения. В некоторых языках (например, японском) простое «ты!» можно высказать несколькими разными способами, от вежливого до оскорбительного.Секрет в том, что мы всегда следуем обоим правилам одновременно. Жест – выражение собственного имени. В каждом «ты» скрыто невидимое «я».Назвать – значит произнести имя вслух, и не так уж важно, даёшь ли ты его, или оно уже существовало раньше. В сущности это одно и то же. Каждый раз, называя чьё-то имя, ты заново подтверждаешь – утверждаешь – кем или чем оно для тебя является.И это уже жест, а значит – магическое действие.Назвать кого-то – значит предложить ему соглашение. «Пусть буду я твоим..., а ты моим...».Это заметнее всего по тем именам, что обозначают отношения. Позвал «отец» – значит, назвал себя сыном. Позвал «господин» – назвал себя слугой. Назвал кого-то братом, другом, врагом – и на себя взял такое же наименование.Но и все другие имена таковы. Все их ты отсчитываешь от себя, хочешь ты этого или не хочешь. Сказал мне, кто я для тебя – значит, сказал и кто ты для меня.Верно и обратное. Каждым своим жестом ты кричишь миру, кто ты такой – а значит, обозначаешь и свои отношения с миром. Всё, что сказано, будет услышано, и на него может прийти ответ.Если на имя, которое ты дал, отозвались – значит, соглашение принято. Другая сторона становится для тебя тем, что ты сказал. Отныне ты можешь потребовать то, на что имеешь право по договору – но и сам должен быть готов в любой момент исполнить взятые на себя обязательства.Поэтому на некоторые имена лучше не отзываться, чтобы потом не нести их тяжесть. А некоторыми лучше не разбрасываться, ведь кого позовёшь, от того и услышишь «Я здесь. Зачем звал?».

Основной метод для этого – использование имён силы. Силы присутствуют во всём, а значит, везде есть нечто, работающее на тебя.

Самый простой вариант полноценного ритуала – тот, в котором ты не обращаешься к призванной силе ни с какими просьбами или приказами. Ты просто зовёшь её к себе, чтобы она пришла и стала с тобой пребывать.Сила – это активный действующий смысл. Заключить с ней договор – значит признать этот смысл в себе и принять соответствующее имя. Только после этого ты сможешь говорить от её имени и чего-то у неё просить.

Одни стремятся к богатству. Другие хотят успеха в избранном деле. Третьим не хватает любви, четвёртым – семейного счастья... Если у тебя есть в жизни главное, ради чего ты готов трудиться, что выбираешь, когда у тебя есть выбор – оно и станет именем той силы, которая в состоянии тебе помочь.Правда, вовсе не обязательно твой союзник будет похож на добрую фею-крёстную, которая по первой просьбе предоставит тебе всё, чего ты хочешь. Удача бывает разной, и не всегда она на твоей стороне.Это очень хорошо заметно по тем людям, к кому такой союзник пришёл сам, незваным, по собственному велению.

Маг отличается лишь тем, что он сам выбирает своего покровителя и осознанно вступает с ним в отношения.Главное – помнить, что это всё равно сделка. Ты – не ребёнок, которому родители что-то дадут, если он будет достаточно долго просить. Ты – соискатель, предлагающий себя работодателю в надежде устроиться на хорошую должность.Хочешь победы над врагом? Принимаешь имя бойца-победителя: берёшь на себя обязанность биться в полную силу и принять своё поражение, если противник окажется сильнее.Хочешь встретить любовь всей своей жизни? Принимаешь имя любимого: даёшь клятву всегда быть именно таким человеком, которого она будет любить до конца дней.Зовёшь богатство? Обещаешь вечно служить ему, наращивать, вкладывать, распространять, чтобы оно становилось всё больше и больше. Только на этом условии оно останется с тобой, а не уйдёт к другому, более преданному служителю.Все знают, что справедливость – это хорошо, но никто не знает, что такое справедливость. Это потому, что у каждой силы свой закон, и по этому закону справедливо и несправедливо что-то своё.Призывая силу, ты принимаешь её закон и обещаешь жить по нему. Здесь и сейчас это она определяет, что для тебя добро, а что зло.

если призыв – это договор, то чем ты платишь за информацию о будущем?Невозможностью его изменить. Вопрошая силы, что с тобой случится, ты даёшь обет принять то, что тебе откроется, таким, каким оно открылось.

перерождение возможно лишь после смерти. Чтобы стать новым существом, придётся перестать быть тем, кем был раньше, расстаться со всем, что несовместимо с новой жизнью, даже если оно тебе дорого.Люди, которые действительно решили начать новую жизнь, часто – по собственной воле или по приказу – рубят канаты и сжигают мосты: демонстративно уничтожают что-то такое, что в прежней жизни было для них важнее всего.В некоторых радикальных сектах доходило до требования убить кого-то из близких друзей или родственников. Но чаще всё же обходились символическими жестами: сжигали старую одежду, остригали волосы, брали новое имя и переставали отзываться на прежнее. Всё это точно так же обозначает смерть.И даже Иисус предупреждал: «если кто приходит ко мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестёр, а притом и самой жизни своей, тот не может быть моим учеником».Не зря в христианскую церковь входят через ритуал перерождения в купели крещения.

Эстетика Платона – мифологизированная онтология прекрасного

В силу исходных посылок учения Платона прекрасное вынесено в нем за границы искусства, поставлено высоко над искусством – в области запредельного миру бытия, едва различимого мыслью человека, покуда он остается чувственным человеком.

вопросе об искусстве сказалась противоречивость мировоззрения Платона.

Платон был сам первоклассный художник, блестящий прозаик, мастер диалогической формы, осведомленнейший ценитель всякого художества. Пусть с точки зрения идеалистической теории бытия Платона искусство, погруженное корнями в чувственный мир, представлялось чем-то незначащим, а образы его – далекими от истинной реальности и недостойными философского анализа.

Если чувственно воспринимаемые вещи – несовершенные и искаженные отображения истинно-сущих идей, то образы искусства, по Платону, еще менее совершенны. Они отражения отражений, тени теней, подражание подражанию. В искусстве поэтому нет истины. Художники только воображают, будто знают то, что они изображают в своих произведениях: действия героев, военачальников, полководцев, богов.

И тем не менее действие искусства могущественно. Произведения искусства не дают и не могут дать истинного познания, но действуют на чувства и поведение. Музыкальные лады могут, например, воспитывать в молодых людях самообладание, мужество, дисциплинированность или расслаблять эти необходимые для них качества.

Но прекрасное не может быть и подходящим. Ведь подходящее есть то, что заставляет вещь лишь казаться прекрасной. Но прекрасное, которое имеет в виду Платон, не есть всего лишь кажущееся. Платон ищет того, что на самом деле есть прекрасное. Предмет его исследования – прекрасное бытие, а не одна лишь прекрасная видимость. Речь идет, поучает платоновский Сократ Гиппия, «о таком прекрасном, которое заставляет что-нибудь быть прекрасным – будет ли это таким казаться или нет»

человек, как существо чувственного мира, может быть ближе к бытию или небытию – в зависимости от того, какая сторона души – ум или чувственное желание – в нем берет верх. Причастный к обоим мирам – бытия и небытия, человек может в зависимости от руководства и направления своих действий либо усиливать в себе сторону, причастную бытию, возвышаться до истинно-сущего, усиливать и укреплять в себе разумное начало или опускаться и тяжелеть, уступать чувственным желаниям, подавлять в себе начало ума и истинно разумного познания.

возможное для человека возвышение до истинно-сущего опирается, согласно взгляду Платона, на природу человеческой души – на ее бессмертие, на ее причастность к миру идей, а также на природу самого чувственного мира. «… Всякая человеческая душа, – говорит Платон устами Сократа в «Федре», – по своей природе бывала созерцательницей подлинно сущего» («Федр» 249 Е). Когда-то, еще до своего вселения в земную телесную оболочку, душа находилась в «занебесных» местах. Там, увлекаемая круговым движением неба, душа во время этого круговращения «созерцает самое справедливость, созерцает рассудительность, созерцает знание, не то знание, которому свойственно возникновение, и не то, которое меняется в зависимости от изменений того, что мы теперь называем бытием, но то настоящее знание, что заключается в подлинном бытии» (247D-E).

приобретенное душой знание, по Платону, не может погибнуть или быть совершенно утрачено. Оно не может погибнуть даже после того, как душа опускается на землю и принимает здесь оболочку, «которую мы теперь называем телом и не можем сбросить, как улитки свой домик» (там же, 247 DE; 250 С). Впечатления, страсти, желания чувственного мира только погребают, словно песком, навсегда приобретенные душой знания, но не могут их искоренить или уничтожить. Душа всегда обладает возможностью восстановить приобретенное в сверхчувственном мире знание истинно сущего. Средством этого восстановления и является платоновское «припоминание».

хотя знание присуще душе изначально, это не значит, будто душа во всякое время владеет истиной в совершенно готовом виде. Чтобы потенциальное обладание знанием превратилось в действительное обладание, необходим, по Платону, долгий и трудный путь воспитания души. Но из всех возможных способов воспитания души, приближения к действительному обладанию присущими ей знаниями один способ представляет особые преимущества. Этот способ – последовательное созерцание прекрасного.

некоторые из «несмешанных» наслаждений могут быть истинными. «Таковы, – говорит в этом диалоге Сократ, – наслаждения, вызываемые красивыми красками, прекрасными цветами, весьма многими запахами, звуками и всем тем, в чем недостаток не заметен и не связан со страданием» («Филеб», 51В).

Истинно-сущий мир Платона есть мир зримых умом прекрасных пластических форм. И как ступень, подготовляющая к этому созерцанию, у Платона выступает чувственный мир – мир воспринимаемых чувствами форм.

Философский смысл мифа об Эроте в том, что любовь к прекрасному рассматривается уже не просто как состояние томления и неистовства, какой она изображена в «Федре», а как восхождение, как движение познающего от незнания к знанию, от не-сущего к истинно-сущему, от небытия к бытию. В стремлении к прекрасному Платон видит нечто значительно большее, чем простое чувственное тяготение. Если чувственный мир – и в нем человек – колеблется между бытием и небытием и является порождением их обоих, то любовь к прекрасному есть стремление, способное усиливать в человеке ту сторону, которой он причастен к бытию. Любовь к прекрасному Платон понимает как рост души, как приближение человека к истинно-сущему, как восхождение души по ступеням все повышающейся реальности, всевозрастающего бытия, как нарастание творческой производительной силы.

На первоначальной ступени «эротического» восхождения является какое-нибудь единичное прекрасное на вид тело – одно из многочисленных тел чувственного мира. Но кто предметом своего стремления избрал такое тело, должен впоследствии увидеть, что красота отдельного человека, какому бы телу она ни принадлежала, родственна красоте всякого другого. Кто это заметил, тому надлежит стать поклонником всех прекрасных тел вообще.

На следующей ступени «эротического» восхождения предпочтение необходимо отдавать уже не телесной, а духовной красоте. Предпочитающий духовную красоту созерцает уже не красоту тела, но «красоту насущных дел и обычаев» («Пир» 210С). Из этого созерцания он убеждается, что «все прекрасное родственно», и «будет считать красоту тела чем-то ничтожным» (там же). Еще более высокую ступень «эротического» восхождения к прекрасному образует постижение красоты знания.

Если выразить смысл этого учения в понятиях философии и теории познания, то оно означает, что истинно-сущее прекрасное усматривается интуицией. Интуиция эта – не интуиция чувств, а интуиция ума, иначе – созерцание прекрасного одним лишь умом, без вспомогательных средств чувственности и воображения. И по бытию, и по познанию прекрасное объявляется у Платона сущностью, запредельной чувственному миру, – идеальной, постигаемой только умом.

Если мы поймем, как мало сознаем себя и насколько кратковременны моменты, когда мы сознательны, когда мы понимаем это, чувствуем это и осознаем, что это значит, тогда мы можем понять, что значит самовоспоминание.

Если понимание того, что мы не помним себя, становится непрерывным, тогда мы можем вспомнить себя.

Необходимо помнить себя не в спокойный момент, когда ничто не случается, но когда вы знаете что делаете что-либо неправильно - и не делать этого. Например, когда вы являетесь отождествленным, вы должны быть способны почувствовать и затем остановить это, и в то же время вспомнить себя, осознать, что делаете это, что механичность заставляет вас отождествляться и что вы останавливаете это.

Итак, методы библиографического поиска. Как правило, содержание и функции методов скрываются в глубинах подсознания. Библиограф не всегда способен дать полный отчет о том, как он осуществляет библиографический поиск. Для успешного поиска недостаточно знать, где искать информацию, необходимо знать, как ее искать, т.е. владеть методикой поиска. Метод от греч. methodos – путь, способ исследования.  На первоначальном этапе изучения методов библиографического поиска (конец 20-х-60-е гг. XX в.) исследователи выделяли три основных метода в СБО: выборочный, ограниченно сплошной, сплошной. Ограниченно сплошной – подразумевает просмотр выделенной в составе справочно-библиографического фонда группы источников, т.е. раздела фонда.     Выборочный – предполагает просмотр библиографических источников, отобранных из общего массива на основании субъективного признака. Сплошной метод применяется, когда необходимо произвести полистный просмотр конкретного библиографического источника.

В 80-х гг. вышла работа А.А. Гречихина «Библиографическая эвристика», в которой автор описывает как методы библиографического поиска –  интуитивный, типологический, индуктивный, дедуктивный.

«В процессе поиска литературы необходимо использовать все возможное разнообразие ограничений, т.е. в любом случае комплексно, всесторонне определяя, конкретизируя исходную задачу поиска. Важно отметить, что даже для использования таких элементарных методов, как сплошной и выборочный, требуется предварительно определенная творческая, мыслительная работа. Это и привело к обращению в процессе поиска литературы к методам более рационального характера - интуитивному и типологическому (рецептурному)»(1).

Интуитивный метод – применительно к задаче библиографического поиска интуитивный метод еще недостаточно изучен, а точнее, не всегда целенаправленно осознан. Интуитивный метод большое значение имеет для фактографического поиска. Его роль может быть существенной и в случаях документального поиска.

Типологический, или рецептурный метод - первым опытом его разработки был подход А.Г. Фомина, основанный на типизации всех возможных задач информационного поиска. В результате все многообразие их было обобщено в определенную совокупность типовых задач. Использование их позволило для каждого конкретного информационного поиска намечать определенный путь и документальные средства (пособия, источники) решения, т.е. дать своего рода модель, рецепт решения этой поисковой задачи.

Оптимальной типовой моделью для разработки различных «рецептов» информационного, в частности библиографического поиска, в настоящее время является библиографическое описание, которое представляет собой совокупность сведений о  документе (его части или группе документов), дающих возможность идентифицировать документ, получить представление о его содержании, читательском назначении, объеме, справочном аппарате и т.д. Основное назначение библиографического описания - идентифицировать данное издание в системе других. Все элементы библиографического описания дают начало для установления и использования различного рода заранее фиксированных схем (рецептов) в процессе информационного поиска.

Методы эвристики взаимосвязаны с методами логики, такими как  индуктивный и дедуктивный. Индуктивный метод - один из методов установления причинных связей между явлениями. Проявляется он в логике рассуждения библиографа. Библиограф от выявления отдельный фактов, пособий, переходит  к составлению общего, более полного списка по данной теме. Дедуктивный метод – метод мышления, когда мысль выводится логическим путем. Для поиска документов узкой тематической направленности привлекаются источники широкого отраслевого охвата.

Помимо охарактеризованных А.А. Гречихиным методов, в библиографическом поиске используются и другие общедисциплинарные логические методы: аналитико-синтетический, идеализации, ассоциации и актуализации, инверсии, категоризации и др.(3)

Философия разнолика, многолика и трудноопределима. Но есть до конца не объяснимая загадочная притягательность философии. С философией связана какая-то тайна. Именно она и составляет предмет заповедного влечения к философии, которое может и не осознаваться человеком. С философией, как правило, не все так просто и однозначно. Никто не может точно сказать, ни что такое философия, ни того, чем она занимается, ни тем более дать ей строго научное определение. Но все готовы «философствовать», все могут это делать, и многие делают это с большим удовольствием. И хотя некоторые презрительно отворачиваются при упоминании философии, как будто речь идет о чем-то незначительном и ни стоящим никакого внимания «деловых» и «серьезных» людей, это все равно никоим образом не снижает привлекательности философии.Действительно, у большинства людей есть свое собственное, во многом интимное отношение к философии, даже своего роман «роман с философией». Почему это так, не всегда легко понять. Но очевидно, что при слове «философия» у человека где-то в глубине его существа что-то замирает; он как будто моментально понимает, о чем речь, и становится собраннее, внимательнее и настороженнее. Пропадает лишнее и не нужное. И само слово находит больший эмоциональный отклик, нежели такие слова как религия, наука, искусство, политика, история и т.д.Некоторых философия захватывает настолько, что это становится делом жизни, профессией. Со стороны это может выглядеть и странно, ведь одно дело пофилософствовать, когда выпадает свободное время и есть для этого соответствующее настроение, но другое – заниматься всю жизнь. Однако есть люди, и таких людей много, которые хотели бы всерьез наниматься философией, не связывая свою жизнь профессионально с философией.Но если таким образом заниматься философией, то как, не выбирая академическую карьеру? Сделать чтение книг не отдыхом и развлечение, но серьезным и ответственным трудом? Стараться самому писать книги? Или искать соответствующая среду единомышленников, принадлежность к которой может дать человеку удовлетворение от философской беседы? Или что-то еще? (function(w, d, n, s, t) { w[n] = w[n] || []; w[n].push(function() { Ya.Context.AdvManager.render({ blockId: "R-A-184594-29", renderTo: "yandex_rtb_R-A-184594-29", async: true }); }); t = d.getElementsByTagName("script")[0]; s = d.createElement("script"); s.type = "text/javascript"; s.src = "//an.yandex.ru/system/context.js"; s.async = true; t.parentNode.insertBefore(s, t); })(this, this.document, "yandexContextAsyncCallbacks"); Не всегда бывает легко ответить на вопрос, как возможно реализовать свое влечение к философии; не увлечение, которые всегда кратковременны, но стойкий и жизненно важный интерес. Многое препятствует этому. И далеко не в последнюю очередь те искаженные и заведомо ложные представления о философии, как о чем-то «заумном», гипер-сложном, сверх-научном, и в принципе скучном и неинтересном.Такие расхожие представления о философии часто производят сами философы, вернее те из них, которые придерживается академической версии философии как строго научного знания. Такое понимание философии действительно предполагает большую подготовку, включающую знание текстов, знание языков, умение заниматься комментаторской работой, необходимость принадлежать к научному сообществу, иметь степени и звания и т.п. Но в таком случае философия мало чем отличается от любой другой гуманитарной науки.Но от философии человек ждет больше и большего нежели от науки. Он ждет от философии того, чего ему не может дать ни религия, ни искусство, ни психология, ни просто богатая и насыщенная разными интересными событиями жизнь. От философии человек ждет, если ждет, всегда иного. Он ждет от нее какого-то чуда, чуда преображение жизни, чуда раскрытия иных горизонтов, соприкосновения с чем-то сокровенным. Мандельштам писал: «Мы смерти ждем как сказочного волка». Вот примерно тоже самое можно сказать и про философию.И когда речь заходит о сокровенных глубинах философии, то она уже не является лишь «любовью к мудрости» или даже «стремлением к истине». Здесь приоткрывается тот заповедный метафизический эрос бытия, который всегда ускользал от нас в толще рутинных дел, «важных» событий и бесконечно-мелочных «забот». Мы всегда упускали самое главное – факт нашего бытия, то, что мы есть, то, что всегда с нами и у нас под рукой. Мы искали каких-то невиданных чудес, какой-то особой мудрости и тайного знания. Но философия избавляет нас от всего этого, делая чистоту и простоту взгляда на мир самой большой драгоценностью, которую мы приобретаем, вступая на тропу философии.С философией мы конечно теряем мир, но мы его и приобретаем. И в отличие, скажем, от аскетических религиозных практик, которые тоже связаны с потерей мира, философия, теряя мир, возвращается в него. Аскеты никогда не возвращаются в мир, который для них становится блеклым, пресным, не интересным на фоне того «духовного» богатства, которое они обретают в «божестве». Но философия не знает никакого иного божества, кроме чуда удивления бытием. Это удивление есть и понимание, и прозрение, и озарение, все что угодно. Но оно не предполагает разрыва с миром, но более глубокое погружение в его таинственные недра, которые открываются в свете дня и ночной тьме.И тогда мир, и существование в мире становиться метафизической интригой, загадкой, а на вершине философского удивления – тайной. Это предел, но это беспредельный предел, поскольку тайна не замыкает, и не предполагает своего раскрытия; тайна уводит в даль вечного бытия. Многие, кто всерьез занимается философией, скажут, что возможно это и есть счастье, если оно только возможно. В любом случае здесь полнота возможно мыслимого смысла, того смысла, который не может раствориться в повседневной рутине жизни и в потоке бессмысленного хода истории.Этого конечно не может дать академическая, университетская философия, время которой, честно говоря прошло уже в прошлом столетии. Но философия жива! Интерес к ней не может прекратиться, поскольку в человеке всегда жива жажда иного. Это может дать только философия в своем неакадемическом измерении.Где ее найти сегодня? Есть ли она вообще?Легкого ответа быть не может. Вообще не может быть никакого «философского рецепта» ни по обретению философии, ни по обретению смысла. Рецепты дает психология, эзотерика, медицина, школьная теология и т.д. Они все знают, знают, как обрести мудрость, как стать совершенным, как преобразиться, как спастись и проч. Философия в отличие от всего этого, ничего не знает. Но ее незнание дороже всяких благ мира сего и «того». window.Ya.adfoxCode.create({ ownerId: 293208, containerId: 'adfox_161821792892892453', params: { pp: 'bnxz', ps: 'ddxr', p2: 'hemv' } }); Одно можно сказать – нужно любить философию, и не жалеть на нее времени своей жизни. Но прыжок в философию, как и в смерть, совершается каждым в одиночку и самостоятельно.Текст: Сопредседатель Движения.Владимир Варава.

Поэтому выводы, которые не только Беркли, но и другие философы делают из этого немного эпатажного рассуждения, будут заключаться в том, что наши фундаментальные когнитивные установки, связанные с концептом реальности, с понятием реальности, фундированы верой, а не строго демонстративными логическими средствами. И в этом смысле любые процедуры доказательства реальности реального, предполагающие возможность сказать, что мы знаем, что реальность реальна, несостоятельны. Поэтому корректнее было бы говорить, что мы, в силу того, что логическая процедура доказательства не может быть реализована, верим в то, что реальность реальна. Вера эта является наифундаментальнейшей, сильнейшей верой. Повторюсь, что отказаться от нее ― значит серьезно трансформировать свою способность к мышлению, и, по-видимому, это сделать мы не можем.

peregrinus 8 ноября 2021, 19:20:31 22 часа назад Выбрать Свернуть Развернуть Новый комментарий Выбрать Отслеживать Когда я работал на заводе "за чашку риса", я тоже решил вставать в 4-5 утра, хотя рабочий день был с 9 до 18.Смысл в том, чтобы в рабочий день забрать себе 3 самых осознанных и продуктивных часа(с 5 утра и до 8 утра), дабы потратить их на свои проекты или развлечения. А полусонные 3 часа (с 16 до 19)оставить на дорогу и работодателю.Помимо хитрой экономии своего драгоценного времени, большим плюсом этого распорядка дня было естественное пробуждение без будильника, а будильник это première humiliation de la journée(первое унижение за день)Минус такой схемы проявляется при "завалах" на работе, когда нужно остаться сверхурочно до 22 или 12 часов ночи, тогда реально начинается стресс для организма. Но благо за год работы на том заводе таких "завалов" было где-то 3.

В ответочку вот, ггг, из соседней вкладки:"Однако боги предвидели наперед, что при ожидании опасностей и возбуждении духа сердце будет колотиться и что каждое такое вскипание страстей сопряжено с действием огня. И чтобы оказать сердцу помощь, они произрастили вид легких, который, во-первых, мягок и бескровен, а к тому же, наподобие губки, наделен порами, так что может вбирать в себя дыхание и питье, dохлаждать сердце и тем самым доставлять ему в жару отдых и свежесть. Для этой цели они прорубили к легким проходы от дыхательного горла и легкими, словно бы подушками, обложили сердце, дабы всякий раз, как в нем играет дух, оно глушило свои удары о податливую толщу и при этом получало охлаждение, чтобы мучения его уменьшались, а помощь, которую дух оказывает рассудку, возрастала".http://psylib.org.ua/books/plato01/27timei.htm

До сих пор о ситуации речь шла в абстрактной неопределенности. В конечном итоге в определенной ситуации находится лишь отдельный человек. Перемещая ее, мы мыслим ситуацию групп, государств, человечества, институтов, таких, как церковь, университет, театр; объективных образований – науки, философии, поэзии. Когда воля отдельных людей охватывает их как свою вещь, эта воля оказывается вместе со своей вещью в определенной ситуации. Ситуации могут быть либо бессознательными – тогда они оказывают воздействие так, что тот, кого это касается, не знает, как это происходит. Либо они рассматриваются как наличные для сознающей самое себя воли, которая может их принять, использовать и изменить. Ситуация, ставшая осознанной, взывает к определенному поведению. Благодаря ей не происходит автоматически неизбежного; она указывает возможности и границы возможностей: то, что в ней происходит, зависит также от того, кто в ней находится, и от того, как он ее познает. Само постижение ситуации уже изменяет ситуацию, поскольку оно апеллирует к возможному действованию и поведению. Увидеть ситуацию означает начать господствовать над ней, а обратить на нее пристальный взор – уже борьбу воли за бытие. Если я ищу духовную ситуацию времени, это означает, что я хочу быть человеком до пор, пока я еще противостою человеческому бытию, я размышляю о его будущем и его осуществлении, но как только я сам становлюсь им, я пытаюсь мысленно реализовать его посредством уяснения фактически схваченной ситуации в моем бытии. Каждый раз возникает вопрос, какую же ситуацию я имею в виду.

Несомненно, что единой ситуации для людей одного времени не существует. Если бы я мыслил бытие человека как единую субстанцию, существовавшую на протяжении веков во всех специфических ситуациях, то моя мысль потерялась бы в сфере воображаемого. Если для божества и есть подобный процесс в развитии человечества, то я при самых обширных знаниях все-таки нахожусь внутри такого процесса, а не вне его. Несмотря на все это, т.е. невзирая на три типа, мы привыкли говорить о духовной ситуации времени, как будто она одна. В этом пункте, однако, пути мышления разделяются. Перемещаясь на позицию наблюдающего божества, можно набросать картину целого. В тотальном историческом процессе человечества мы находимся на данном определенном месте, в современности как целостности отдельный человек занимает данное определенное место. Объективное целое, представляется ли оно отчетливо конструированным или смутным в своей неопределенности, становящимся, составляет тот фон, на котором я утверждаюсь в моей ситуации, в ее необходимости, особенности и изменяемости. Мое место как бы определено координатами: то, что я существую, – функция этого места; бытие – целое, я его следствие, модификация или член. Моя сущность историческая эпоха, как и социологическое положение в целом. Историческая картина универсального развития человечества как необходимого процесса, в каком бы образе его ни мыслить, оказывает магическое воздействие. Я – то, что есть время. А то, что есть время, выступает как определенное место в развитии. Если я его знаю, то знаю требование времени. Для того чтобы достигнуть понимания подлинного бытия, я должен знать целое, в соответствии с которым я определяю, где мы находимся сегодня. Задачи современности следует высказывать как совершенно специфическое, высказывать с пафосом абсолютной значимости для настоящего. Ими я ограничен, правда, настоящим, но поскольку я вижу их в нем, я принадлежу одновременно целому во всей его протяженности. Никому не дано выйти за пределы своего времени, стремясь к этому, он провалился бы в пустоту. Зная свое время благодаря знанию целого или рассматривая это знание как осмысленную цель, обладая этим знанием, я обращаюсь в своей самодостоверности против тех, кто не признает известные мне требования времени: они обнаруживают свою несостоятельность перед временем, трусливость, это – дезертиры действительности. Под влиянием таких мыслей возникает страх оказаться несовременным. Все внимание направлено на то, чтобы не отстать: будто действительность сама по себе идет своим шагом и надо стараться идти в ногу с ней. Высшее требование – делать то, "чего требует время". Считать что-либо прошедшим: докантовским, домартовским, довоенным означает покончить с ним. Полагают, что достаточно с упреком сказать: это не соответствует времени, ты чужд требованиям времени, не понимаешь нового поколения. Только новое становится истинным, только молодежь действительностью времени. Исходить надо любой ценой из сегодняшнего дня. Это стремление к утверждению, к себе такому, как человек есть, ведет к шуму современности, к прославляющим его фанфарам, будто уже доказано, что есть сегодняшний день.

Это рассмотрение целого, мнение, будто можно знать, что есть в истории и современности целое, – основное заблуждение; само бытие этого целого проблематично. Определяю ли я целое как духовный принцип, как своеобразное ощущение жизни, как социологическую структуру, как особое хозяйственное устройство или государственность, во всех этих случаях я постигаю не глубину происхождения целого, а лишь возможную перспективу ориентации. Ибо то, из чего я ни в каком смысле не могу выйти, я не могу увидеть извне. Там, где собственное бытие еще участвует в том, что теперь совершается, предвосхищающее знание не более чем волеизъявление: воздействие того пути, на который я хочу вступить, обида, от которой я, ненавидя это знание, избавляюсь, пассивность, которая получает таким образом свое оправдание, эстетическое удовольствие от величия этой картины, жест, от которого я жду признания своей значимости. Тем не менее, для того чтобы прийти к пониманию подлинной основы собственной ситуации, перспективы, знания во всей своей относительности не только осмысленны, но и необходимы, если делается попытка пойти другим, истинным путем, неизвестным целому. Я могу беспрестанно стремиться понять мое время, исходя из его ситуаций, если знаю, как, посредством чего и в каких границах я знаю. Знание своего мира – единственный путь, на котором можно достигнуть сознания всей величины возможного, перейти затем к правильному планированию и действенным решениям и наконец обрести те воззрения и мысли, которые позволят посредством философствования понять сущность человеческого бытия в его шифрах как язык трансцендентности. Следовательно, на истинном пути возникает антиномия; она состоит в том, что импульс к постижению целого должен потерпеть неудачу из-за неминуемого распада целого на отдельные перспективы и констелляции, из которых затем вновь пытаются построить целое. Поэтому абсолютизация полюсов ведет на ложные пути: я принимаю целое за нечто знаемое, а между тем передо мной только образ; или руководствуюсь отдельной перспективой, не обладая даже интенцией к поискам целого, и искажаю ситуацию тем, что принимаю случайность, определенную как конечную, за абсолютное. Заблуждения в отношении к целому имеют в своей противоположности нечто общее. Абстрактный образ целого служит успокоением для того, кто стоит как бы в.стороне и фактически ни в чем не участвует, разве что сожалея, восхваляя или вдохновенно надеясь – так, будто он говорит о чем-то, его не касающемся. Фиксация конечной ситуации в своем знании бытия сама по себе замыкает сознание в узости его случайности. Образы же целого и полная уверенность особенного также ведут к инертности, к желанию удовлетвориться своей деятельностью; то и другое препятствует проникновению в собственную основу. Обоим этим заблуждениям противостоит отношение к бытию как к ориентирующемуся самобытию; целью уяснения ситуации является возможность сознательно с наибольшей решимостью постигнуть собственное становление в особой ситуации. Для действительно существующего в ней индивида бытие не может обрести в знании свою полноту ни как история, ни как современность. По отношению к действительной ситуации единичного человека каждая воспринятая в своей всеобщности ситуация является абстракцией, ее описание – обобществляющей типизацией; по сравнению с ней в конкретной ситуации будет многого недоставать и добавляться многое другое, не достигая завершающего знания. Но образы ситуации служат импульсом, который вновь заставляет индивида обратиться к тому, что, по существу, только и имеет значение. Построение духовной ситуации современности, целью которого не является замкнутый образ созданной картины бытия, не будет завершенным. Зная о границах доступного знанию и об опасности абсолютизации, оно создаст каждый образ так, чтобы ощущался и другой. Оно сведет их к отдельным перспективам, каждая из которых в своей обособленности значима, но значима не абсолютно. Если порядок существования масс людей в качестве принципа и положен в основу действительности, то этот принцип перестает действовать на тех границах, на которых решающими для этого существования окажутся анонимные силы. Если распад духовной деятельности и рассматривается, то лишь до той границы, на которой становится видимым начало новых возможностей. Если специфичность времени видеть так, как мыслят человеческое бытие, то изложение приведет именно к тому пункту, где философия человеческого бытия переходит в экзистенциальную философию. Если, излагая, автор указывает на прогноз в своем рассмотрении, то лишь с целью выявить этот прогноз как побуждающий к действию. Если речь идет о бытии, то лишь с целью сделать зримым самобытие. В антитезах, не контрастирующих друг с другом на одной плоскости (с каждой из них появляется совершенно новая плоскость бытия), будет проходить размышление о духовной ситуации времени – мышление, которое в конечном итоге не знает, что есть, но ищет посредством знания, что может быть. То, что могло бы знать божество, человек знать не может. Этим знанием он устранил бы свое бытие во времени, которое должно лечь в основу его знания.

Не обладающее подлинным пониманием самого себя, существование, пользующееся этим языком, теряет устойчивость. Там, где что-либо не является вопросом технического обеспечения существования, но его как будто касается, оставаясь фактически ему недоступным, обнаруживается неуверенность мнения и воления. Под обликом разумности и деловитости в действительности скрывается беспомощность. Если в дискуссии невозможно более утверждать что-либо с несомненностью, приходит на помощь притянутая ad hoc* патетика. "Святость жизни", "величие смерти", "величие народа", "воля народа – воля Бога" и т. п. таковы обороты речи тех, кто обычно кажется погруженным в повседневность существования. Устраняясь таким образом от дискуссий, они косвенно подтверждают, что существует нечто за пределами порядка существования; но поскольку сами они утратили свои корни, они не знают больше, чего они, собственно говоря, хотят. Эта софистика колеблется между оппортунистической ловкостью эгоистического существования и безрассудно гипертрофированной аффектацией.

Там, где нечто должно быть совершено многими, и никто, по существу, не знает, о чем идет речь и какова цель требуемых действий, где каждый пребывает в смятении, не зная, чего ему следует хотеть, возникает маскировка беспомощности. Те, кто обладают обеспечивающей их собственное существование управленческой позицией, апеллируют к единству, к ответственности, требуют трезвого мышления; они убеждают, что необходимо считаться с фактами, не теоретизировать, а действовать практически, находиться в боевой готовности, держать порох сухим (хотя стрелять никто не собирается), не заниматься враждебной властям политикой, предотвращать нападение всеми доступными средствами и прежде всего предоставить решение вождю, который найдет наилучший способ выйти из затруднения. Что же касается вождя, то он, выступая с мужественными речами, хотя в глубине души сам не знает, чего он хочет, держится своей позиции и предоставляет делам идти их ходом, не принимая никакого решения.

технический аппарат, как таковой, никогда не может стать завершенным. Утопически эксплуатацию нашей планеты можно изобразить как местоположение и материал гигантской фабрики, которая приводится в движение массой людей. Чистой и непосредственно данной природы больше не будет, в качестве данного природой выступает только материал аппаратуры, однако, использованный для определенных целей человека, он не имеет своего бытия; люди приходят в соприкосновение лишь с обработанным ими материалом; мир существует только как искусственный ландшафт, аппаратура человека в пространстве и свете, в различное время дня и различные времена года, единое производство, связанное беспрерывно действующими средствами сообщения; человек привязан к нему, дабы, участвуя в работе, существовать. Достигнуто стабильное состояние. Материалы и энергии использованы без остатка. Контроль рождаемости регулирует прирост населения. С помощью евгеники и гигиены создается наилучший тип человека. Болезни уничтожены. Обеспечение всех посредством обязательной службы регулировано планом. Решения больше не принимаются. Все остается таким, как оно есть в круговороте повторяющихся поколений. Не зная борьбы и судьбы, люди довольствуются неизменной нормой распределения при коротком рабочем времени и множестве развлечений. Однако такое состояние невозможно. Тому препятствуют непредвиденные силы природы, в их разрушительном действии достигающие технических катастроф. Существует специфическое бедствие технической несостоятельности. Быть может, длительная борьба с болезнями лишит людей всякого иммунитета, и они окажутся беззащитными перед непредвиденным заболеванием.

Удовлетворяющее всех длительное состояние немыслимо. Техника не создает совершенный мир, но на каждом шагу создает в мире новые трудности, а следовательно, и новые задачи – техника создает не только увеличение страдания из-за ее несовершенства; она должна остаться несовершенной или подвергнуться разрушению. Остановка для нее всегда конец: на каждой ее границе неудержимый прогресс одновременно упадок и стремление вперед в еще неизвестные сферы в качестве духа открытия, изобретения, планирования и создания нового, без чего техника не может существовать. Что человек окончательно не входит в запланированный порядок существования, очевидно уже из того, что сам этот порядок расщеплен на противоположности. Посредством их борьбы он беспокойно движется сквозь время, не зная завершения ни в одном образе. Противостоят друг другу не только конкретно государство государству, партия партии, государственная воля интересам экономики, класс классу, различные хозяйственные интересы, но антиномичны по своему характеру и сами создающие существование силы; эгоистический интерес возбуждает деятельность отдельного индивида, создает этим то такие условия существования, которые составляют общий интерес, то нарушает их; упорядоченный механизм с его окончательно ограниченными функциями, обязанностями и правами, любым образом заменяемых атомистических людей противопоставляет себя опасной для существующего порядка инициативе, индивидуальной смелости, истокам, без которых, однако, целое не могло бы продолжать существовать во все новых ситуациях среды. Организация разрушила бы то, что она стремится обеспечить для человека как человека, если бы противоположные ей силы не держали ее в узде. Государства типа пчелиных ульев мыслимы в качестве статичных образований, повторяющихся любым образом; человеческое же существование – только как историческая судьба отдельного человека и человечества в целом, как необозримый путь технических завоеваний, экономической деятельности, политических систем. Человек обладает существованием лишь в том случае, если он посредством разума и взаимопонимания с другими людьми занимается порядком технического обеспечения масс. Поэтому объектом его страстных усилий должен быть мир, если он не хочет погибнуть вместе с крушением этого мира. Он создает этот мир планированного порядка, пытаясь перейти его границы там, где они обнаруживаются. Эти границы выступают здесь как его противники, но в них он, собственно говоря, и присутствует в качестве самого себя, того, кто не входит в установленный порядок. Если бы он полностью одолел противника порядка своего существования, он потерял бы самого себя в созданном им мире. Духовная ситуация человека возникает лишь там, где он ощущает себя в пограничных ситуациях. Там он пребывает в качестве самого себя в существовании, когда оно не замыкается, а все время вновь распадается на антиномии.

3. Универсальный аппарат существования и мир существования человека Граница порядка существования дана сегодня специфически современным противоречием: массовый порядок создает универсальный аппарат существования, который разрушает мир специфически человеческого существования. Жизнь человека как такового в мире определена его связью с воспоминанием о прошлом и с предвосхищением будущего. Он живет не изолированно, а как член семьи в доме, как друг в общении индивидов, как соотечественник, принадлежащий некоему историческому целому. Он становится самим собой благодаря традициям, позволяющим ему заглянуть в темные глубины своего происхождения и жить, ощущая ответственность за будущее свое и своих близких; погруженный на долгое время в субстанцию своей историчности, он действительно присутствует в мире, создаваемом им из полученного наследия. Его повседневное существование охвачено духом чувственно присутствующего целого, маленького мира, каким бы он ни был скудным. Его собственность – неприкосновенное тесное пространство, которое определяет его принадлежность к общему пространству человеческой историчности. Технический порядок существования для обеспечения масс сначала еще сохранял эти действенные миры человека, снабжая их товарами. Но если в конце концов я ничего не стал бы больше создавать, формировать, передавать в действительно окружающем меня мире, а все поступало бы людям просто как средство удовлетворения сиюминутной потребности, только использовалось бы и обменивалось, само пребывание у себя получило бы машинный характер, не сохранился бы дух собственной среды, труд стал бы лишь выполнением данной на день задачи и ничто не поднялось более до уровня жизни, тогда человек утратил бы мир. Человек не может быть человеком, если он оторван от своей почвы, лишен осознанной истории, продолжительности своего существования. Универсальный порядок существования превратил бы существование действительного, живущего в своем мире человека просто в функцию. Однако человек как отдельный индивид никогда не растворяется полностью в порядке существования, которое оставляет ему бытие только как функцию, необходимую для сохранения целого. Он может, правда, жить в аппарате благодаря тысячам связей, от которых он зависит и внутри которых он действует; но поскольку он там в своей заменяемости столь безразличен, будто он вообще ничто, он восстает, если уже ни в каком смысле не может быть самим собой. Если же он хочет свое бытие, он сразу же оказывается в состоянии напряжения между собственным бытием и подлинным самобытием. То, что есть просто его своеволие, сопротивляется, борясь и обманывая, и стремится в своей потребности в значимости и слепом желании преимуществ своего индивидуального существования. Только в качестве возможности самобытия он ищет в воле своей судьбы выходящий за пределы всех расчетов риск, чтобы достигнуть бытия. Исходя из обоих импульсов, он подвергает опасности порядок существования как покоящееся пребывание. Поэтому существует двойная возможность крушения этого порядка, его постоянная антиномия. Создавая пространство, в котором самобытие может реализоваться в качестве существования, своеволие является как бы телом этого порядка, который сам по себе знаменует его крушение, но в определенных условиях есть его действительность. Следовательно, если своеволие и существование ищут свой мир, они впадают в противоречие с универсальным порядком существования. Он же пытается, в свою очередь, подчинить себе эти силы, которые грозят ему здесь на его границах. Поэтому он в значительной степени озабочен тем, что само по себе не служит обеспечению существования. Оно, двойственное как собственное жизненное существование и как экзистенциальная безусловность, называется, будучи рассмотрено с точки зрения его ratio,* иррациональным. Этим отрицательным понятием оно, правда, снижается до бытия второго ранга. Однако при этом оно либо допускается в определенных сферах, где, отвечая потребности контраста, ratio, оно обретает положительный интерес, например в эротике, в приключении, в спорте, в игре; либо рассматривается как нежеланное и преодолевается, например, в страхе перед жизнью, нерасположении к работе. И в обоих направлениях оно решительно уводится в область только жизненных интересов, чтобы заглушить дремлющее в нем притязание на экзистенцию. Тому, что желательно собственному существованию, стремятся способствовать в качестве необходимой потребности и лишить его возможной безусловности, рационализируя иррациональное, чтобы пользоваться им в случае необходимости как определенным способом удовлетворения потребности; хотят создать именно то, что, если оно не подлинно, никогда создать нельзя. Таким образом, то, что первоначально ощущалось и требовалось как другое, под предлогом заботы уничтожается; то, что подверглось технизации, обретает своеобразный серый цвет или яркую пестроту, в которых человек больше не узнает себя; бытие в человеке как индивидуальная судьба похищена. Однако как не допускающее подчинения оно обратится против тех структур, которые хотят его уничтожить. * Рацио, разум (лат.) Напряжение между универсальным аппаратом существования и действительным миром человека не может быть снято. Одно воздействует только через другое; если бы одна сторона окончательно победила, она сразу же была бы и сама уничтожена. Притязание своеволия и экзистенции так же не могут быть устранены, как в осуществленном массовом существовании необходимость универсального аппарата в качестве условия существования каждого индивида. Поэтому границы порядка существования обнаруживаются там, где человек станет ощутимым как таковой. Планирующее преодоление и истоки возмущения будут попеременно встречаться, заблуждаться по поводу друг друга, находиться в плодотворном напряжении, начинать борьбу друг с другом. Эта многообразная возможность становится повсюду двойственной из-за напряжения между собственным существованием в его витальном желании и экзистенцией в ее безусловности. В пояснении этой духовной ситуации будут затронуты сферы, где человек как отдельный индивид достигает своего существования, борется, ощущает самого себя. Символом мира, как исторической среды человека, в котором человек, пока он остается человеком, должен жить в каком-либо образе, является жизнь в доме. То, как он ощущает опасность, проявляется в страхе перед жизнью; то, как он, совершая ежедневно свою работу, себя чувствует, – в радости от труда; то, как он ощущает действительность своего существования, – в спорте. Но то, что он может погибнуть, становится очевидным в возможности отсутствия вождей.

Жизнь в доме. Дом как совместная жизнь семьи возникает из любви, которая на всю жизнь связывает индивида в безусловной верности с другими членами семьи; она хочет воспитывать своих детей в субстанциальности традиций и сделать возможным постоянное общение, которое способно осуществиться полностью в своей открытости только в повседневной трудности будней. Именно здесь встречается самая прочная, служащая основой всему остальному человечность. В массе сегодня неведомая, эта изначальная человечность теперь рассеяна повсюду, полностью предоставлена самой себе и связана со своим маленьким мирком и его судьбой. Поэтому сегодня брак имеет более существенное значение, чем раньше; когда субстанция публичного духа была выше и служила опорой, брак значил меньше. В настоящее время человек как бы вернулся к узкому пространству своего происхождения, чтобы решить здесь, хочет ли он остаться человеком. Если существует семья, ей нужен свой дом, свой жизненный уклад, солидарность и пиетет, возможность для всех полагаться друг на друга, и все они вместе служат друг другу опорой в семье. Этот изначальный мир и сегодня сохраняется с неодолимой силой; но тенденции его разрушения растут с абсолютизацией универсального порядка существования. Начиная с внешнего: стремление перевести человека на казарменное положение, превратить его жилище в место для ночлега, попытки полностью технизировать не только практическую его деятельность, но и всю жизнь – все это превращает одухотворенный мир в безразличную взаимозаменяемость. Силы, выступающие как бы в интересах большинства, целого, пытаются поддерживать себялюбие отдельных членов семьи, ослабить их солидарность, призывать детей восстать против отчего дома. Вместо того чтобы рассматривать публичное воспитание как углубление домашнего, его превращают в основное, причем очевидной целью служит стремление отнять детей у родителей, превратив их в детей государства.

Если я отказался от семейных связей и самобытия, вместо того чтобы вырасти из их корня в некое целое, я могу жить лишь в ожидаемом, но всегда отсутствующем духе целого. Взирая на универсальный порядок существования, я хочу всего достигнуть с его помощью, предав мой собственный мир и связанные с ним притязания. Если я больше ни в чем себе не доверяю, если я живу только общими интересами класса и только как функция производства стремлюсь лишь туда, где, по моему мнению, сконцентрирована сила, то семья разрушается. Достигаемое лишь целым, не снимает притязания взять на себя то, на что я способен, исходя из своих истоков.

Алексей Буров 4 ноября 2021 г., 07:43 Эпоха экспертов Как обозначить эпоху, которой мы принадлежим? Общепринятый ответ — эпоха научно-технического прогресса, НТП. Возьмем его за отправную точку, ибо как тут спорить? Размах науки достиг 45 порядков величин, от видимой Вселенной до Хиггс-бозона и топ-кварка. Технический прогресс преобразил цивилизацию, создал «вторую природу», создает «второй интеллект». Удивительно, что этот космический рывок человечества произошёл на глазах всего лишь нескольких поколений. У его истока стояла очень малая группа интеллектуалов, вдохновляемых верой в то, что природа структурирована божественными математическими формами, постижимыми для человека. Их «пифагорейская вера», как я ее называю, оказалась пророческой; порожденная ею математическая физика явилась как фантастически успешное предприятие человечества. Начиная с открытия радиоволн, технические инновации были уже напрямую зависимы от открытий фундаментальной физики и пошли как из рога изобилия. Вместо сравнительно узкой группы ученых и изобретателей появились целые армии экспертов в быстро множащихся областях науки и техники. Эпоха НТП — время экспертов. Сделать карьеру, подняться по социальному статусу, стало возможным на путях экспертного образования. В высокотехнологическом мире, с его необозримым числом затребованных специальностей, такой путь открылся для многих. Отвечая этому запросу, университеты, бывшие когда-то школами целостного универсального мышления, превратились по преимуществу в кузницы экспертного знания. Техническая специализация затребована и хорошо оплачивается, но как же быть с целостным знанием? Популярный ответ на этот вопрос — забыть эту архаичную идею, отброшенную самой бурнокипящей жизнью. Кому оно нужно вообще, целостное знание? Никому, кроме редких чудаков. Да оно и невозможно — никто не обнимет необъятного. А то и похуже: химеры целостного знания производят тоталитарные системы, поэтому их следует избегать, а лучше — противодействовать им всеми способами. Всё бы ничего, но у такого решения есть один недостаток: оно самоубийственно. Система, теряющая целостность, уходит в небытие — будь то социум, организм, повесть, научная теория или личность. Недаром Платон обозначал высший уровень бытия как Единое Всеблагое, а его великий последователь Плотин сократил это обозначение до одного слова — Единое. Отцы церкви учили о предвечном Боге как Едином в трех Лицах. Любое общественное объединение возможно лишь на основе действенного согласия людей относительно главных принципов этого объединения. Социум может успешно функционировать и развиваться к лучшему лишь на основе согласия граждан относительно базовых идей справедливости, права и управления, и общий им всем корень «прав» тут не случаен. Без разделяемой гражданами некой высшей общей правды возможно лишь тотальное бесправие, царство лжи и насилия. Эта высшая правда может быть действенной лишь как высшая ценность, высший смысл — иначе она была бы лишь пустой декларацией и прикрытием для реализации особых страстей, желаний и выгод. Но что же может, а что не может быть этой «высшей правдой», и как её знать? Для этого есть, по-видимому, только один путь: по плодам их узнаете их. История человечества, цивилизации, народа, предков и моя личная — все это вместе составляет данные опыта, требующие осмысления в плане плодов тех или иных учений. Игнорирование уроков прошлого или неадекватное их осмысление неизбежно приводит к новым бедствиям: преодоление грехов и заблуждений предков возможно лишь через усилия понимания и связанных с ним очищения и восхождения. Только таким образом зрелый свободный человек и может улучшать свое представление об общем благе или высшей правде. Когда мы спрашиваем о смысле чего бы то ни было, мы спрашиваем о ценности более высокого ранга, чем то, смысл чего мы ищем. Вопросы о смысле влекут вверх по дереву ценностей, приводя к вопросу о смысле моей жизни, смысле человечества и Вселенной. Эти вопросы требуют ответов, и любой мой ответ или отказ от ответа влечет глубокие следствия для моей, и не только моей, жизни. Эти вопросы составляют полюс ценностей; чреватые трудными поворотами и жертвами, они пугают и напрягают, ответы на них порождают конфликты и войны. Многим хотелось бы от них отделаться: отвернуться, забыть об их существовании, заболтать, объявить бессмысленными, заклеймить их как неприличные, заблокировать глухими стенами табу или навязать всем и каждому одну и ту же правильную схему, сомнение в которой было бы наказуемо. Все эти виды бегства от высших вопросов тождественны бегству от свободы (Фромм), забвению себя в том или ином дурмане, тождественны тому или иному виду самоослепления, самоубийства, прямого или косвенного. Сказанное проливает дополнительный свет на фигуру эксперта, ученого или инженера, специалиста по «второй природе», технике, или «второму интеллекту», искусственному. Настоящая экспертиза требует образования и изобретательности, энергичной умственной деятельности определенного рода, увлекательной и хорошо оплачиваемой. Именно поэтому научно-техническая экспертиза предоставляет уникальные возможности для бегства от высших вопросов, бегства от свободы. Дело даже не только в том очевидном обстоятельстве, что овладение специальностью и совершенствование квалификации требует столь значительных усилий, что на прочее не остается времени. Дело еще и в том, что редукция мышления до экспертного оказывается весьма удобным, уважаемым и незаметным способом избавиться от высших вопросов. В 1950 году Эрвин Шредингер (1887-1961) прочел серию лекций, вышедших в следующем году в виде брошюры «Наука и гуманизм», где он затронул проблему экспертного знания, усмотрев в фигуре эксперта «массового человека» Ортеги-и-Гассета, обозначенного в «Восстании масс», книге 1930 года. Ниже следует комментарий Шредингера к этому наблюдению Ортеги, с обширной внутренней цитатой из «Восстания масс»: "…я бы хотел поговорить о главе La barbarie del especialismo, варварство специализации. На первый взгляд это кажется парадоксом и может шокировать. Он осмеливается [! АБ] представить специализирующегося ученого как типичного представителя грубой невежественной толпы — hombre masa (массового человека), — который угрожает выживанию истинной цивилизации. Я могу привести лишь несколько фрагментов из его восхитительного описания этого ‘типа ученого, не имеющего прецедентов в истории’. «Это человек, который из всего, что по-настоящему образованная личность должна знать, знаком только с одной конкретной наукой, более того, лишь с той ее малой частью, исследованиями в области которой он сам занимается. Он достиг точки, в которой он объявляет достоинством [! АБ] не обращать внимания на все, что находится за пределами узкой области, которую он сам культивирует, и обвиняет в дилетантстве любопытство, стремящееся к синтезу всего знания. Происходит так, что он, будучи зажатым в узких рамках своего поля зрения, действительно открывает новые факты и продвигает свою науку (которую он вряд ли знает), продвигая вместе с ней и интегрированную человеческую мысль, которую он решительно игнорирует. Как такое оказалось возможным, и каким образом это остается возможным? Ибо мы должны сильно подчеркнуть неординарность следующего неопровержимого факта: экспериментальная наука была в большой степени продвинута работой невероятно заурядных и даже более чем заурядных людей.»" (Наука и гуманизм, 1951) На мой взгляд, «варварство специалистов», отмеченное Ортегой почти век назад и подчеркнутое Шредингером двадцать лет спустя, не только не ослабло, но, оставаясь по сути тем же самым, захватило еще большие круги человечества. Дезинтеграция картины мира, сведение ее к бессмысленному калейдоскопу частных экспертных представлений и моделей, оборачивается распадом человека и социума, доминированием «последнего человека» Ницше. Спасение может прийти лишь на путях осознания беды и усилий к ее преодолению. Каким может быть смысл жизни, неуничтожимый даже гибелью Вселенной? — такой вопрос должен быть осознан и рассмотрен как предельно актуальный. Когда и если это начнет происходить, эпоха экспертов станет вытесняться временем нового цельного знания.

«Задние мысли, с которыми ты впускаешь в себя зло, – это не твои мысли, а зла».(Франц Кафка)

Сравнительное исследование показало, что на рубеже 2000-ых годов произошло качественное изменение типа интеллекта подростков: логическая систематизация информации, основанная на понятийном мышлении, сменилась на формально-образные обобщения, при которых суть явлений не выделяется и не понимается, хотя большие объемы информации могут удерживаться в памяти.Если структуру интеллекта составляют формально-образные обобщения, то увидеть, выделить причинно-следственные связи невозможно, поэтому решения принимаются на основе оценки вероятностей, без понимания того, как на самом деле будут развиваться события, следовательно, надежность прогнозов оказывается низкой, а перспективное планирование – невозможным.Для «нового» типа интеллекта характерны: поверхностность мышления, пренебрежение качественным анализом, абсолютизация методов математического анализа, ошибки при принятии решений из-за непонимания причинно-следственных связей,неадекватность перспективного планирования и прогностической деятельности в целом.https://e-vid.ru/obschestvo/270920/izmenenie-struktury-intellekta-podrostkov-s-1990-po-2020-gody https://m.youtube.com/watch?v=hLMdmsp3xaA

крепостное право вводилось как мера защиты в первую очередь крестьянина. (Во всяком случае - есть и такая версия). С приостановкой механизмов прерывания "трудового договора" между работником и землевладельцем помещик не мог в неурожайный год выгнать ставшего ненужным работника на голодную смерть: а ответственность за прокорм работников с работодателя никто не снимал.Когда годы сменились урожайными, оказалось что возможность ухода может быть нужна и работнику. Но было уже поздно: единожды променяв свободу на безопасность, обратно уже просто так не разменяешь.https://daniel-grishin.livejournal.com/459287.html

Девушка окончила престижный израильский институт, встречалась там со студентом, потом пошла работать, в общем все как полагается. И тут у нее развилась болезнь. Болезнь эту таблетками перевели в ремиссию, она продолжает работать, но целиком все не восстановилось. Ее отношения с студентом ничем не закончились, на работу она перешла похуже, и т.д. Она планировала карьеру в области хайтека, семью, успешного мужа, детей, но всего этого не случилось. И она создала свой внутренний альтернативный мир, мир фантазий, где не было болезни, и ее планы продолжали сбываться. В этом мире, она сделала карьеру, вышла замуж за того студента, родила от него детей. Ее фантазии - не бред. Она отлично осознает, что у нее нет ни мужа - крупного ученого, ни высокой должности в международной корпорации, ни детей. Но способность вмечтать себя в эту ситуацию является для нее спасительным кругом. Ну или тем пледом в который можно завернуться, тем плечом, к которому можно припасть ночами злыми. Вопрос конечно о том, сколько эти фантазии смогут просуществовать под напором реальности..https://marigranula.livejournal.com/537323.html

И. Кант в «Критике способности суждения» выделяет три части философии и соотносит их с тремя «способностями души», а именно с познавательной, практической (желание, воля) и эстетической способностями, которые присущи человеку с самого рождения. Таким образом Кант представляет философию как учение о единстве истины, добра и красоты

В диалогах, касающихся проблемы прекрасного, он разъясняет, что речь у него идет не о том, что лишь кажется прекрасным, и не о том, что лишь бывает прекрасным, но о том, что поистине есть прекрасное. Здесь предмет исследования прекрасное само по себе, сущность прекрасного, не зависящая от временных, относительных, случайных и изменчивых его обнаружений. Речь идет о таком прекрасном, которое «никогда нигде и никому не могло бы показаться безобразным» (Гиппий Больший 291D), о том «что бывает прекрасно для всех и всегда» (там же, 291E).

Дедукция (от лат. deductio - выведение) в широком смысле слова это такая форма мышления, когда новая мысль выводится чисто логическим путем (т.е. по законам логики) из предшествующих мыслей. Иными словами, содержанием дедукции как метода дознания является использование общих положений при исследовании конкретных явлений. Причем направленность мысли от общего к частному может существовать не только в отдельном акте познания, каким является умозаключение. Такая направленность мысли может иметь место и при исследовании определенной области явлений, создании развернутой научной теории и т.п.

Как видим, метод индукции, тесно связан с выше охарактеризованными сплошным (полная индукция) и выборочным методом (неполная индукция), а также с отдельными разновидностями интуитивного метода (например, быстрое отождествление источника, ускоренное умозаключение, способность к синтезу). В итоге использования индуктивного метода информационного поиска мы получаем и своеобразный «рецепт» решения поставленной конкретной задачи. Отличие и преимущества индуктивного метода перед указанными заключается в том, что, во-первых, индуктивный метод более рационалистичен, логически строг; во-вторых, он тесно связан с фактами, с практикой, с действительной ситуацией в информационной деятельности. Не случайно основоположник этого метода в науке нового времени Ф. Бэкон подчеркивал: «Если мы имеем в виду проникнуть в природу вещей, то мы всюду обращаемся к индукции... Ибо мы полагаем, что индукция есть настоящая форма доказательства, оберегающая чувства от всякого рода заблуждений, близко следящая за природой, граничащая и почти сливающаяся с практикой».

Индуктивный метод информационного поиска. Вообще индукция (индуктивный метод) в широком смысле слова - это форма мышления, посредством которой мысль наводится (от лат. inductio - наведение) на какое-либо общее правило, общее положение, присущее всем единичным предметам какого-либо класса. Процесс познания с использованием индукции совершается, таким образом, от единичных суждений и фактов к общим правилам и обобщениям, в которых выражается общая закономерность.

типологический (рецептурный) метод отражает в себе и привносит в процесс информационного поиска определенное рациональное начало, планомерность. В то же время он показывает важность отправной, исходной точки этого сложного процесса. Она может быть избрана и на основе интуиции, и на основе сознательного, целенаправленного размышления, рабочей гипотезы, рецепта.

Оптимальной типовой моделью для разработки различных «рецептов» информационного поиска в настоящее время является библиографическое описание.

Интуитивный метод. К интуиции в процессе поиска литературы в каков-то мере уже апеллировал Н.Ю. Ульянинский, утверждая, что поиск - дело сложное и трудное, требующее огромного трудолюбия, энергии, разносторонней осведомленности и особых, если не методов, то хотя бы навыков. Основываясь на достижениях современной ему библиографии, он ставил под сомнение создание более «точных методов», кроме двух рассмотренных выше. И такое отношение к поиску в то время было не единичным.

В Откр 2:17 интересное слово ψῆφον λευκὴν (белый камень, который «побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень»). Собственно ψῆφον – камень для голосования, причём белый – для одобрения или оправдания, а черный для обвинения.Когда Иоанн говорит о всадниках апокалипсиса, оказывается, что всадник по имени смерть верхом не на «бледном» коне, как мы привыкли, а на … зеленом - ἵππος χλωρός, [хлоорос], переводов этого слова много, но все они крутятся возле зеленого (изжелта-зелёный, зеленовато-бледный), да и хлорофилл (с тем же корнем) – зеленый лист. В общем хлорный конь, зеленоватый…https://medved-kuznets.livejournal.com/35318.html

«Печешься о стиле. Оттачиваешь слог. Усиленно добиваешься простоты, ясности и выразительности. Бьешься над ритмом, гармонией. Читаешь фразу вслух, чтобы выверить ее звучание. Лезешь из кожи вон. А между тем четыре величайших романиста в истории человечества – Бальзак, Диккенс, Толстой и Достоевский никогда не задумывались о том, каким они пишут стилем. Значит, если писатель умеет рассказывать истории, создавать характеры, сочинять интригу и если он вкладывает душу в свое произведение, то совершенно неважно, какой у него стиль. И все же стоит писать хорошо, а не скверно».(С.У. Моэм, из «Записных книжек писателя»)https://antimeridiem.livejournal.com/1583868.html

Тропы Енесидема и Агриппы- разные живые существа чувствуют по-разному, и совершенно невозможно понять, кто чувствует «правильно»;- среди людей также не существует единства. Их чувства и их отношение к одним и тем же вещам настолько различны, что нет смысла доверять ни своему, ни чужому суждению;- один человек имеет несколько разных органов чувств, свидетельства которых различны, и непонятно, какому нужно отдать предпочтение;- состояние человека постоянно меняется, и в зависимости от этого он выносит разные суждения;- суждение или оценка ситуации также зависят от обычаев того народа, к которому человек принадлежит. Эти оценки могут быть прямо противоположны;- ни одна вещь не является в чистом виде, но всегда воспринимается в смешении с другими вещами. Поэтому ни о чём нельзя сказать, что оно есть на самом деле;- вещи представляются различными в зависимости от места, которое занимают;- вещи различны в зависимости от их количества и качества;- восприятие вещей зависит также от того, насколько часто они встречаются;- суждения о вещи выражают не её саму, а её отношение к другим вещам и к воспринимающему.|- Неопределенность, демонстрируемая различиями во мнениях философов и людей в целом.- Все доказательства основываются на самих вопросах, нуждающихся в доказательствах, и так далее до бесконечности, т. Е. аргумент регресса .- Все вещи изменяются по мере того, как меняются их отношения, или, как мы смотрим на них с разных точек зрения.- Утвержденная истина основана на на неподтвержденном предположении.- Утвержденная истина предполагает круговорот доказательств.

Сейчас заметно, что происходит быстрое разделение на способных и неспособных. Тех, кто тянет и тех, кто не тянет — потому что тянуть уже не обязательно. Люди принуждались к жизни внешними и внутренними причинами и внешние исчезают. Людям говорят — всё, вы не нужны. Стараться больше не обязательно. И останутся только те, кто нужен себе. У кого поиск смысла это рабочий или завершённый процесс, те кто не вынуждены его заимствовать где-то снаружи. Это будет совсем другое пространство. В считанные десятилетия.Семьи без детей, одиночество без попыток, переход к подчинению алгоритмам лент, потребление как содержание — это всё отказ от бытия. Жить трудно, не жить просто. Теперь можно.

Понятно что это тянется давно. Помимо вытеснения человека из процесса "ручного" контроля(осязаемой свободы), начнет возрастать борьба за пространство субъекта и поиска смыслов существования. То есть, будет происходить еще более изощренное расслоение. Количество свободных будет уменьшаться и множиться в разнообразии, а возрастающая экспоненциально масса, будет терять последние способности к сохранению целостности самостоятельного, уникального субъекта.В конечном счете, мне видится это как доведенный до крайности, переходный момент, когда поиск смысла в борьбе за существование субъекта, станет образом жизни для каждого; в полной автоматизации, безопасной, комфортной, невозможной более как раньше, свободной для жизни - среде.