А не выпить ли намъ за здоровье Гекаты,Сокращающей дни?Ужъ слышны отдаленнаго грома раскаты,И все ближе они…Густо воздухъ нависъ надъ землею пустою,И растетъ кипарисъ…Кто изъ вѣдьмъ всѣхъ другихъ превзойдетъ красотою —Пусть разсудитъ Парисъ.На Востокѣ — тоска человѣчьяго мясаОтъ бича и ярма,А на Западѣ — мысли усталой гримасаИ холодная тьма…Ужъ слышны отдаленнаго грома раскаты,И все ближе они…Такъ не выпить ли намъ за здоровье Гекаты,Сокращающей дни?

Основная мера богатства — это количество досуга, свободного времени. Я говорю не о материальной обеспеченности. Последняя, если сделать все уточнения, в конечном итоге принимает вид да/нет: или есть материальная возможность что-то сделать, или нет такой. Квантификация этого показателя — всегда условная, она упирается во что-нибудь вроде вероятностей. Это при том, что и да/нет — это не настолько простые вещи, как единица и нулик в булевой алгебре. Бывают "да, но…", "вроде бы да…", "не похоже…" и прочие вещи — всё это, однако, уже не квантификация, а сама природа разделителя да/нет, то есть само то, как он нами непременно мыслится; и она может переходить в квантификацию теми же вероятностями, но тут уже важно не путать, тут уже условности.А я говорю о богатстве как о чём-то таком, что можно осмысленно измерить, сравнить. Не только для человека, но и для общества. Как выяснить, что один человек богаче другого? Как выяснить, что одно общество богаче другого? По количеству досуга. Наиболее богатые люди — это те, чьё время целиком свободно; для 19-го века, например, такой образ жизни в наших глазах ассоциируется с дворянством. И если сравнивать общества… Ведь не по количеству напечатанных денежных знаков сравнивать?.. Деньги — это тоже условность… И не по интенсивности транзакций или чему-то подобному?.. В конечном итоге важно не то, насколько активна мышиная возня, а то, к чему она людей приводит…Указать меру — это ещё не значит указать способ измерения. Трудности — от самых обыденных до самых философских. Философия обратна обыденности в том смысле, что она критикует обыденные, привычные, самоидущие способы мышления, старается над ними возвыситься и обнаружить их правило… Обыденные: если у человека денег много, а досуга мало, то всегда ли это значит, что он очень беден? Не всегда; саму возможность досуга эти деньги давать могут, даже если человек ею и не пользуется, так не стоит ли эту возможность учесть… "Деньги нужны для того, чтобы не думать о них," как выразился один шалопай из романов Мопассана. Философские: а что такое свобода?.. Насколько свободен человек, если он по складу своего ума своим временем владеть не умеет, а топит его в развлечениях?.. А если человек погружён в свой труд, то насколько он свободен?.. Бывают люди, которые владеют фабриками и акциями по всему свету, они тратят своё время на обустройство экономики по своим личным усмотрениям — часто эгоистическим, — но, в сущности, не на себя; то есть — личное ли это богатство…Сама по себе связь богатства со свободой отчётливо прослеживается — на мой слух — в слове "богатство" (в смысле: "богат, сам себе хозяин…"), так что обозначенный взгляд мне всегда, конечно же, представлялся самоочевидным. Личное богатство — это личная свобода в её экономическом аспекте. Однако опыт показывает, что самоочевидные вещи бывает полезно проговаривать…

Душа делает выбор проявления себя и тем самым формирует потенциал, после которого и начинается движение в определенную сторону. Движение будет до тех пор пока не будет осознания и выбора нового пути. Те события, которые обычно понимаются под кармой - суть незавершенные потенциалы прошлых жизней.

Нам очень легко удерживать внимание на неестественных картинках. Эволюция так сделала, чтобы все незнакомое приковывало наше внимание и мы были готовы отреагировать на внезапную от него угрозу. Видео и все такое оно становится магнитом внимания. То есть, мне не нужно сознательными усилиями удерживать на этом объекте внимание. Оно как бы удерживается само. Если злоупотреблять видосиками, то я начинаю реже пользоваться механизмами сознательного направления внимания и из-за этого атрофируется моя способность им управлять, то есть направлять его туда, где оно мне сейчас нужно, отрывая его от магнита, на который оно случайно попало.

Туглая и Туглибунг создал бог, а уж они потом создали всё, что есть на земле. Они жили богато и были счастливы.Там, где они жили, была змея. Эту змею тоже создал бог. Змея стала искушать Туглая и Туглибунг и дала им плод. "Если съедите этот плод, ваши глаза откроются," - сказала она.Они послушались и съели плод. Бог рассердился на них, и с тех пор никто его больше не видел.

Прошлые жизни - это на самом деле не то, что вы думаете, это скольжение назад, разматывание клубка. Не перерождения, а то, кем мы были, не умирая и умирая, одновременно, похожие и другие, если скользить назад. Были ли мы вообще детьми? Это неизвестно. Это какие-то другие миры, и это кто-то другой. Каждую ночь мы умираем и переходим в другом мир и в другую жизнь. Прошлые жизни - это не про перерождения, это про другие миры. Вчера был немного другой мир. Завтра нас не будет здесь, кто-то умрёт для вас тут, кто-то нет, но всегда там мы будем уже в другом мире.

В итоге мы видим бесконечные усилия по "связыванию" партнера в виде процедур "завоевания" его сердца, а потом бесконечные усилия по контролю, чтобы партнер никуда не сбежал. И львиная часть мыслей при этом сконцентрирована просто на самом этот процессе. А вовсе не на любви и ее раскрытии. Даже не на чуткости к партнеру.

Шкловский пишет, как в тяжелые времена ему надо было скрыться.Выручил один знакомый доктор: он устроил его в сумасшедший дом. При этом предупредил: только никого не изображайте, ведите себя как всегда. Этого достаточно.(с) тг Имени нет, silencio

- Так что вы выбираете, Иван Петрович? Платинум? Лаунж? Сауну? Бассейн? Или правду?- Ничего я не выбираю.- Как же так? Нельзя ничего не выбирать!- Пошел я погуляю, вот что, - ответил Иван Петрович и вышел на неуютную улицу.

Зачем нам чувство святости:1. Связываясь с Небом, интеллект человека выходит на разные уровни духовного общения. Самый простой из них - со своей же душой.

Экзальтированное состояние расширившегося сознания, сопровождающееся ощущением счастья, которое я испытал при пробуждении змеиного огня, носило чисто субъективный характер и не поддавалось ни исследованию, ни точному описанию. Единица сознания, в которой доминировало «эго» и к которой я привык с детства, внезапно расширилась до сияющего круга сознания, который все рос и рос, пока не достиг своего максимального размера, где мое прежнее «я», утратив границы, оказалось в центре сияющей сферы сознания огромных размеров. Иными словами, из крошечного свечения мое осознание разрослось в лучистое озеро света, в котором тонуло мое «я», полностью постигая при этом блаженную мощь сознания — близкого и, в то же время, далекого. Точнее, наряду с расширенным полем осознания существовало и сознание «эго» — отдельно друг от друга, и в то же время составляя одно целое.

Когда речь стоит как укрепить связь между воплощением и духом, кажется самый простой способ – это просто войти внутрь сознания и понять его изнутри. Но многие думают, что это невозможно, или это как насилие, которое они делают входя внутрь. Но если не отделять, а понять, что одно продолжение другого, что это один поток, то самого понятия – входить просто исчезает, вы и так уже друг в друге.

Итак, - сокровенное. Я в этом безумном огромном тексте присоединялся к философской позиции авторов, полагающих, что трансцендентное не является чем-то отделённым от человека непроходимой стеной. Конечно, к нему необходимо восходить, но человек имеет к нему доступ. Трансцендентное, если изъясняться на их философском жаргоне, особым образом присутствует в имманентном. Наше время – это время разочарованности в философии и особенно в метафизике. Однако расплатой за это является деонтологизированный субъективизм, метафизический аутизм, бессокровенность, когда субъект ощущает тотальную недостоверность, заключает себя в одномерную плоскость освоения, стремится к бездумному пересечению всех и всяческих границ. В данной ситуации метафизическое усилие, как я тогда ясно чувствовал, может препятствовать нашему расчеловечиванию, превращению нас в тени, в картонные и бумажные бессмысленные фигурки.

Три раза не могла вздохнуть –три раза не забрал –дыхание смогло сломитьводы смертельный вал.Три раза волны вознесли –ловили словно мяч,кривили рожицы в лицои парус рвали с мачт.Меня тащило сотни лиг,казалось мне – умру,я созерцала сонмы лиц.Но как-то поутрузаснули волны, и дышатьне надо – смерть мила.Мой кокон луч поцеловал –я встала – и жила.

Распахнут кокон – бабочкакак леди из дверейвыходит в летний полденьвсех повидать скорей –без плана, хаотичнолетать туда-сюда –зачем лишь клевер понялвся эта ерунда.Ее красивый зонтикмелькает над жнивьем,но до крестьян нет дела –мечтает о другом –там облако подружек,там вечеринка, бал,бесцельная окружность,безумный карнавал.Цветок с пчелой работают –а этим дела нет –продолжит праздник праздностилихой кордебалет.Но вот закат подкрался –и каждый в свой черед –и бабочка, и людипогаснут в бездне вод.

Со стороны казалось, чтопереполняет насне горе, а веселый смех –по блеску мокрых глазникак не разберет чужак,где радость, а где боль.Плевать – мы искренне живем,а не играем роль.

Казалось, самый долгий час –когда пришел состав –мы ждем карету – время вдруграссердится, восставна нашу радость – золотыхбег стрелок оборвет –и даже тонкой – для секунд –не сделать оборот.Но как ни тормози – процесссвой маятник качнет,стучит, как сердце все быстрей,вверх подступать начнет.Я службу робко завершу –хоть там была любовь –и скрипочку свою возьму –вернусь на Север вновь.

Горит как пламя утро,а полдень – цвет речной,закат окрасит желтым –ну а потом – ничто –на мили вширь – все искры –горят как серебро –пребудет с нами вечнонетленное добро.

Играть среди могилнеловко – тесно тут,то яма, то бугор,а если забредутскорбящие – сердцауронят и цветы –раздавят игры нампредчувствием беды.Держись подальше – там,где весело, легко –но оглянусь, что б знать,что это – далеко.

Мы спим – и хорошо, что спим –как больно просыпаться,но раз оно играет – пусть убьет –с игрой нам не расстаться.Так в чем проблема? Здесь струится кровь –но все наоборот –мы в драме умираем – кровь уйдет,а драма не умрет.Но осторожно – растолкаем мир,и он глаза откроет,не ошибись, фантазий не будив зловещем зыбком слое –он охладит нас до гранитных стел,до имени и даты,до тех древнеегипетских значков –так продолжай – мечтай ты.

Мне мертвых жаль – погожий день –как славно просто жить –и у забора постоять,и сена накосить.Соседи старые ведутвеселый разговор,и вновь возьмутся за дела,с косой покинув двор.А им ровнехонько лежатьбез стрекота полей,без петухов и без телег,заборов, тополей.Их разместили вдалеке,чтоб им не тосковать,на ферму глядя, на людей –в подземную кровать.Ведь это чудо – не терпетьзаброшенность и страх,когда июньский сенокос,и каждый при делах.

А как велика любовь к знанию и насколько природа человеческая не желает обманываться, можно понять из того, что всякий охотнее желает плакать, владея здравым умом, чем радоваться в состоянии помешательства. Эта великая и удивительная способность не свойственна никому из смертных одушевленных существ, кроме человека. Некоторые из животных владеют гораздо более острым, чем мы, чувством зрения для созерцания обычного дневного света; но для них недоступен этот бестелесный свет, который известным образом озаряет наш ум, дабы мы могли правильно судить обо всех этих вещах: для нас это возможно настолько, насколько мы воспринимаем этот свет.

Очень не сразу узнал, что кровеносная система плода и матери отдельны друг от друга, что это не сообщающиеся сосуды.

И эти все телесные вещи имеют свои сокрытые в природе причины. Свои формы, придающие красоту устройству этого видимого мира, они представляют для очищения чувствам; так что кажется, будто они желают быть познаваемы взамен того, что сами не могут познавать. Но мы так воспринимаем их телесным чувством, что судим о них уже не телесным чувством. Ибо у нас есть иное чувство – (чувство) внутреннего человека, далеко превосходящее прочие, посредством которого мы различаем справедливое и несправедливое: справедливое – когда оно имеет известный созерцаемый умом вид, несправедливое – когда не имеет его. Для деятельности этого чувства не нужны ни острота глазного зрачка, ни отверстие уха, ни продушины ноздрей, ни проба ртом и никакое другое телесное прикосновение. Благодаря ему я убежден, что я существую и что знаю об этом; благодаря ему я люблю это и уверен, что люблю.

У меня от "Записок о Галльской войне" Цезаря какие-то такие эмоции. Приходит армия Цезаря на земли очередного племени, грабит окрестные галльские деревни, собирает хлеб с полей, строит лагерь. Галлы собирают ополчение, приходят биться. Римляне сидят в лагере, с едой у них всё нормально, выходить в поле сражаться необходимости нет. Галлы не умеют римлян выманить из укреплений, и штурмом взять не получается, ждут 3 дня, потом ополчение потихоньку начинает рассасываться — снабжать армию в долгую галлы не умеют, а взятая с собой еда кончается. Римляне или бьют ослабленных галлов, или вообще ждут, пока ополчение полностью разойдется, и спокойно начинают по одному брать галльские города (кто выжил, в рабство), ну или подчинять сдавшихся.

Никогда не недооценивайте, какое влияние вы можете оказать на жизнь других людей. Вы можете значить ОЧЕНЬ много. Вы можете быть тем ОДНИМ солдатом армии немцев, который сказал "я не буду расстреливать безоружных людей и женщин и детей". И вслед за вами соседний солдат тогда тоже обретет смелость сказать "и я тоже не буду". И за ним и другой. И другой. И другой.Никогда не недооценивайте, какое влияние вы можете оказать на мир. Всегда ведите себя так, как будто на вас смотрят миллион человек, и от вас зависит история. Потому что это правда. (J. Peterson)

Мы будем топтаться на одном и том же месте, пока не поймем один раз и навсегда, – реальность не является продолжением наших мыслей, намерений, целеполагания. Наоборот, наши мысли, намерения, целеполагание являются продолжением реальности. Мы мыслим, намереваемся, ставим цели в соответствии с тем, что реальность инициирует в нас, даже если они противоречат нашему опыту реальности. Мы сами являемся её непосредственным продолжением. Даже если в нас есть нечто нематериальное, какая-то иноприродная душа, это всего-навсего означает, что нечто иноприродное тому, что мы знаем о реальности, является таким аспектом реальности, который не поддаётся и даже, может быть, просто не подлежит нашему знанию. Реальность всеобъемлюща. Она не персонализирована, как Бог. Не мыслится нами как Бог. Что компенсирует излишнюю антропоморфизацию Бога. Но и избыточная энтропийность, которой наделяют её атеисты, тоже не отражает характера реальности. Ведь наша антропность продиктована и обеспечивается ею. В Декартовской модели всё вывернуто наизнанку. Мы существуем не потому, что мыслим. Наоборот, мы существуем в качестве мыслящих существ и потому мыслим. Способность мыслить не доказывает нашего существования. Наоборот, наше существование доказывает нашу способность мыслить. Наше существование в качестве нас самих априорно любому нашему знанию. Я существую в качестве имярек, поэтому я мыслю. ...

скорость старения зависит от генетики человека только на 20% и более чем на 80% - от эпигенетических факторов (сон, питание, физическая активность, экология и т.д.).процессы старения в разных тканях идут неравномерно. Так, быстрее всех деградируют молочные железы у женщин, довольно быстро стареют костная ткань и клетки крови, а медленнее всего - головной мозг

Философия веселая наука. Ее правда распрямляет. Ложь ей смешна. Больно ЧЕЛОВЕКУ от лживого суда, мысль от трудности только светлеет. Она крылатая, ее пути свободны. Ей иногда кстати неуклюжий враг, с которым легко расправиться. Не с человеком. Несть наша брань ко плоти и крови.

Пусть отсохнет язык у распорядительных прожектеров. Не будем стыдиться немоты и потерянности. Не будем говорить гладко, будем стыдиться легких планов и призывов.(«Свои и чужие»)

Человек не выпячен всегда в центр вещей, чтобы вещи проходили перед ним парадом; а он сам, человек, существует не от себя, не своими силами, а, так сказать, периодически, от случая к случаю, — не своими средствами обеспечивает себе постоянное субъективное существование, средствами усиления сознания, а выхватывается время от времени из мрака тем же лучом ясности, который приходит с бытием.(«Ранний Хайдеггер»)

Хранить «сокровища духа» человек может только тратя, как свободу — только пользуясь ею, как информацию — только раздаривая.(«Свои и чужие», из. сб. «Другое начало»)

- Как учили нас индусы когда-то "Ты не тело, ты не разум, ты не чувства. Ты - воля!"- Воля — это преодоление конфликта мотиваций на уровне лобной коры. Регуляционный механизм, бесспорно, молодой и один из самых свежих, но всё ещё неспособный выйти за пределы того, что в него заложено в процессе формирования нейронных связей.

Сделал недавно на философской конференции доклад, в котором в частности объяснил, как и почему в индийской философии нет истины. Ранее об этом кратко писал в сетях полтора назад, но был мало кем понят, а некоторые даже вознегодовали, сочтя мои мысли возмутительными и подрывающими достоинство индийской философии. А дело-то в том, что для солидного понятия философской истины нужна еще одна идеализация - принципиальной заменимости эмпирических мыслящих, да и "беспредпосылочность". Ни того, ни другого нет ни в действительности любого мышления, ни в индийской философии. Это лишь западная идеализация.Европейская конструкция понятия истины (алетейя, veritas, Wahrheit...) хотя и введена была философами, но идеально годилась не для философии, тем более не для науки, а для математики. И так было всю историю математики, покуда чуть более века назад не грянул кризис оснований....Наряду с высшими формами умственной деятельности, т.е. собственно мышлением (а не подражанием ему или воспроизводством его в речевых формах), выделим высшие формы душевной активности, в частности, чувство благодарности, благоговение, совестливость, участливость. Нет сомнения, что и к ним способна довольно малая часть популяции, как и к высшим формам умственной деятельности.

Тик нижней губы, по краю, в детстве такое бывало перед тем как заплакать. Совсем легкий, как ещё задолго до плача, но с неожиданным эффектом фрустрации, как от предательства. Веко иногда так же дергается и ничего, внимания особо не обращаешь - это оно само. А тут наоборот ощущение дергания за нитки, ощущение этих ниток, что они ведут куда-то вовне, не мои. И сколько еще их может быть, чем еще они могут во мне двигать...

каждый может наблюдать действие по меньше мере двух больших заговоров в которых участвует большинство населения. Один — замалчивание того насколько тяжело, муторно и бесполезно выращивание и воспитание детей. Другой — какой чудовищный процент времени тратится на ничегонеделание

Юмор это про общение, социальное взаимодействие. И здесь всегда если уж кто-то возвышается, то кто-то неминуемо принижается. Такие вот качели. Наверное поэтому для меня высшая ступень юмора это когда человек смеётся над собой. Во всех остальных случаях есть тот, кого принижают и унижают

Тело, движение, нужно рассматривать как возможность, пластилин, как основу из которой под нужный момент мы можем получить что угодно. В одной ситуации - глубокий осознанный отдых, в другой - упругое полунапряжённое состояние бодрости и работы. С опытом понимаешь что внутренние ткани если зажаты, то путь дальнейший в том чтобы разжать и сделать пластичным, подвижным, и так и сохранить, а затем возможно и выбрать дальнейшее развитие из пластичности и подвижности. Выбирать какое именно осознанное состояние должно быть в позе, в движениях...И я сейчас регулярно совершая какое то движение вхожу в него очень глубоко, присутствую полностью и во внутренней механике, в движении мелких тканей, волокон, и осознаю и корректирую пластичность и обмены на лету, делаю движение идеальным в его внутренних составляющих. Кстати говоря дыхание при котором подымается грудь и расширяется сердце - тоже движение.Больше всего нравится в повседневности внезапно сменить уровень погружения в тело с обычного поверхностного на глубинный и полностью войти допустим в движение руки. Такие входы - своего рода небольшая тренировка, и время не отнимает, и ум надолго не загружает, а опыт растёт, да и легче даётся. Регулировка то тоже требует энергии, недаром при осознанности нормальной всегда приходится ритмично дышать, а если погружаться вот так, изредка, энергии хватает.Ещё конечно релакс. Это я освоил первым, буквально за последний месяц. То самое состояние в жезлонге у моря, практически на грани с телесным экстазом. Это требует не просто сохранения тканей расслабленными, освобождёнными, а ещё и соответствующего состояния ума даже в деталях. Своего рода целостность картины - из ума и из тела, вместе должна сохраняться

В безводность и бесхлебие мы должны тем не менее принести плод в залог благодати, иначе благодать не дается.(«Узнай себя»)

Разочарование - ужас потери того, что никогда не принадлежало - ни тебе, ни кому бы то ни было. Разочарованный испытывает наслаждение, упиваясь сладостью невстречи, отсутствия. Он тот, кто любит свои раны и не упускает возможности содрать корочку, чтобы насладиться видом и запахом собственной крови. Привычка эта подобна наркотической зависимости: мы коллекционируем, лелеем и тщательно классифицируем разочарования, вклеиваем их в альбом - как марки или свадебные фотографии. После - в тёплой дружеской обстановке - осторожно, с оглядкой демонстрируем друг другу, как нечто сокровенное, дорогое и единственно значимое.

"Ничего оригинального нет. Крадите все, что вдохновляет вас или дает пищу воображению. Хватайте старые фильмы, новые фильмы, музыку, книги, картины, фотографии, стихи, сны, случайные разговоры, архитектуру, мосты, дорожные знаки, деревья, облака, воду, свет и тени. Для грабежа выбирайте только то, что трогает напрямик вашу душу. Если вы будете делать именно так, ваши работы (и кражи) будут аутентичными. Аутентичность не ценна; оргинальности не существует. Не нужно даже беспокоиться сокрытием кражи - празднуйте ее, если она вам удалась. В любом случае помните, что сказал Жан-Люк Годар: «Не важно, откуда вы берете, важно — куда»." — Джим Джармуш

Дальше всего от истины тот, кто чрезмерно подчеркивает несравнимость Бога, невозможность уподобить Его чему-либо земному, - утверждают суфийские наставники. (Шейх ал-Алави, например.)Ибн Араби в своей книге Фусус ал-хикам (Геммы мудрости) говорит:"Если уверуешь только в очищение Истины, ограничишь Ее, Если говоришь только об уподоблении, опять ограничишь Бога.Но если признаешь вместе эти два положения, тогда Укрепишь свое слово, и станешь предводителем в знании".Кроме того, он пишет:"Не смотри на истину таким образом, Чтобы отделить ее от творения.И не смотри на творение так, чтобы оно Было в другом одеянии, кроме Истины.И очищай Бога [от атрибутов] и уподобляй, И выбирай всегда позицию истинности!"

"Главной нигилистической чертой остается отказ видеть жизнь как она есть, втискивание ее в идеалистические и доктринерские рамки. Современное христианство, на наивный взгляд, учит нравственности, традиции, участию в истории. На деле всё не так просто. [...] Главная ошибка церкви в том, что она отодвинула Бога в слишком трансцендентную даль. Если Бога нет, то всё позволено. Но еще вернее будет сказать, что если Бог неприступен в своей вечности, то на долю человека остается холодное одиночество. Абсолютное божество парит на такой высоте, что для земного взора сливается с ничто. Трансценденция эвакуировала Бога из мира и тем релятивизировала всё здесь. Раз всё одинаково далеко от его бесконечности, всё одинаково ничтожно".В.В. Бибихин, "Подрыв христианства"

Если человек честен, он в глазах окружающих выглядит как нелепый дурак. Чем более честен, то есть чем более по-настоящему думает, думает всерьез - тем больше над ним подсмеиваются. Типа, о чем ты думаешь, что тут думать, если ВСЕ ВСЁ знают? Если любой нормальный человек знает, что... и далее подставить. Если на самом деле все просто... и далее идет какая-то дикая теория, которая, тем не менее, попала в коллективную реальность "нормальных людей" и теперь видится как постулат мироздания.Бывает так, что человек честный, но обладает коммуникативным талантом и отличной памятью, то есть таки выучил методом больших данных, что там в реальности "нормальных людей", и разговаривает на понятном им языке. Но все равно, нормальные люди чувствуют какую-то чуждость, воспринимая ее как болезнь. Что-то, по их мнению, не так с этим чуваком, какой-то он странный.А просто у него сознание проснулось, а у нормальных - спит. Во сне они ориентируются, там свои законы, там свои правители и жрецы, информаторы и топовые блогеры. А этот проснувшийся не может заснуть в общую реальность, он в нее проваливается, как в кошмар, и выныривает наружу, мучаясь этим процессом, даже не понимая, что не так.А вопрос наверно в том, как жить, если ты достаточно проснулся, чтобы не видеть общий сон людей, но все-таки недостаточно, чтобы уйти отсюда...

Может быть и достаточно проснулся. Но не набрал достаточной упругости для адекватного взаимодействия с окружающими предметами и существами. И неупругое взаимодействие постоянно стаскивает назад, в глубину сна. И остаётся лишь память о моментах бодрствования, но не само бодрствование. Все эти прошлые неразобранные преференции не способствуют длительности пробуждения. Ведь хоть сколь-нибудь длительное пробуждение, скажем, час, полтора, два – это вполне запредельный режим для неупругого, разморённого сном существа.

«Я не верю в бесконечную силу разума, рационального начала. В рациональное я верю постольку, поскольку оно способно подвести меня к иррациональному. Когда рациональное вас покидает, вы на какое-то время поддаетесь панике. Но именно здесь вас ожидают откровения - в этой пограничной полосе, на стыке рационального и иррационального. По крайней мере дважды или трижды мне пришлось пережить такие откровения, и они оставили ощутимый след» Иосиф Бродский

Чьи там постельки по долам? Кто головой качал, улыбка кое-чья плыла,- никто не отвечал. Небось, не слышали меня, переспрошу-ка всё ж,- кроваткам чьим, столь небольшим, лога усеять сплошь? Там, в крошечной,- ромашка, чуть дальше, у дверей, пухлянка-невеличка,- проснуться первой ей. Вот ветреница с астрой, касатик, и звонцы, и стрига, в шали красной, и, круглолиц, нарцисс.  Меж тем, у многих люлек сновала, занята, с издревней колыбельной, баюкавшей дитя. Тсс! Эпигея вспряла! Шафран - по векам дрожь! Родора щёчкой ала, ей снятся купы рощ! Ушла, с благоговеньем, чтоб спали все, молив... Где красен лес апрелем,    разбудят их шмели.

Зачем сомненьем то терзать... СлабО, чтоб мнить... СильнО, чтоб знать,- всего-то в зыбке, а храбрясь слог чувств последний повторять себе - качая, умилясь, за ценность, будущность - страшась... Взамен лишь трепетом щемись, что тронь оно, иль что решись толкнуть мираж - и сну сбежать, и чувствам впредь меня не знать,- зачем - не скажут и придя... Учитель, в этом вся беда...

Зачем спешим... и впрямь, зачем? Куда ни полетим, равно одолеваемы бессмертием своим. От вывода отсрочки нет с начал трагичных строк, но где трудам возлечь - лишь вкрадчивый намёк. Стеной зрачкам ночь велика...

К добру Зима, чей сед восторг и значим аромат пьянённым Летом ли, Землёй, рассудкам и умам... Расплывчата как штольня, плотна как розы суть...  Словами звана строгими, да скатертью ей путь.

Бескрыльем окрылясь, душа верней взлетит, чем по указкам оперясь премудростей про птиц... Там плоти нищей мчать, где свой надзор ушёл, в электризованности чар - телесно став душой, сама себе указ... Задача так легка - отсрочить узы вроде тех на вечные века...

Сомненье - где неточно знаешь и где не знаешь точно так... При нём блистательная тьма лишь, тот не жил, кто не испытал... Зрелей сестра его, тревога,- возросшей радости ли вскрик, иль новой боли опасенье,- комар, кривящий людям лик...

А ты былья не прорастишь с утратой им корней... Вокруг и почву уплотнишь, и ставишь попрямей,   обманешь, может, целый свет,   а быль - не принялась...   Живая память - корню твердь   кедровому - алмаз. Не смочь её и умалить, коль разрастись ей дать, побегов сталью прянет вновь, сколь их не повергать...   Развеять память, тем убив,-  [рассеять, разметать...   Пока из множества ростков   ей снова не восстать.]

Нет надобности быть как зал зловещий, как с привиденьем дом - в уме есть закоулки хлеще  земных хором... Куда спокойней встреча в полночь с душой извне знобящей стычки межусобной с хозяйкой в ней. Куда спокойней прыть меж склепов, надгробий гон, чем безоружность свою встретить в углу глухом... Саму себя же из укрома страшней пугнёшь - с убийцей, спрятавшимся в доме, бьёт меньше дрожь. Вид с револьвером строя, тело задраит дверь, тень упуская за пределом - иль сверх...

Не происходит вспять блестящий тот расцвет, истоки чьи внутри лежат... Едва ударам бед алмаз настичь суметь вглуби иной земли - напастям кайл не возыметь попортить, хоть нашли...

Найдёшь ты то, примерив смерть, легчайшей отпустив, чтоб вспомнить тех, каким уйти,- без них не обойтись. Пусть что-то их займёт места, как мрамор их имён замшелый,- ввек им в рост не встать, раз выбрал новь времён... Где умираньем,- тем зови,  отступит мир,- любовь былая - явственней растёт - и вытесняет новь... И мысль о них, чиста, манит, и пошл отсрочки шик - отстать, безделиц накупив, чтоб стишить место их...

Да наплевать... Тревог-то мне... Факт, гложущий до мук, баюкаю, хотя страшусь,- хрупка надёжность рук... Им породимый страх погибелью навяз, он тяжче, чем в лицо невзгод открытых явь... Величьем ужаснёт при каждом общность двух...

Как говаривал мудрый Дмитрий Бавильский paslen (цитируя не помню уж кого, да так ли важно), путешествия невозможны, поскольку повсюду таскаешь самого себя. Штука в том, что этот самый ты сам всё время изменяется. Он разведывает собственные границы, ресурсы собственного восприятия, пределы своей растяжимости и изменчивости, встраивания в себя разных способов быть. Шатание по свету, попадание в чужие среды – чем чужее, тем вернее, - это самопроблематизация, выдёргивание надёжной (мнящейся таковою) основы из-под собственных ног: ну-ка, как соберёшь новую, соберёшь ли вообще? Опыты на себе.

elenakosilova telegram:«... Идеального человека я про себя называю андрогином, но это не андрогин в платоновском смысле. И не в биологическом. Это или мужчина, присвоивший себе некую женскую сущность, или женщина, отказавшаяся от некоей женской сущности. Как уже писала, дорога к андрогинности у женщин и мужчин несимметрична. Мужчина должен присвоить женское начало, а женщина не должна присваивать мужское, это против биологической реальности. Женщина отказывается. Мужчина, правда, тоже должен отказаться от маски мачо мэна и альфа самца. Ну, кому нравятся такие маски, андрогином не станет и ему не светит дорога человека»....Нонконформизм самости. Иметь смелость быть собой. Душа не имеет ни пола, ни возраста, ни роли. Но она воплощена в то, во что воплощена. Это подразумевает значительные ограничения. Но когда на них накладываются еще и ограничения выдуманные, причем выдуманные не очень умными людьми, а преимущественно – буквально человекообразными обезьянами в процессе естественного отбора – это уж слишком. Бороться с этим наверно непросто, но нужно хотя бы осознавать, что это так.

Хозяйственные вещи: они полностью во власти человека, изволь устроиться как прилично, и поскорее; рассуждать тут совершенно не о чем, чего сам не умеешь, посоветуйся с другим. Неожиданным образом с той духовностью, о которой говорит евангельское «блаженны нищие духом» (тут НИЩИЕ, прямо наоборот хозяйствованию, блаженны) дело обстоит по существу так же просто и без рассуждений, как в случае телесного вещественного хозяйствования: и не пытайся, и не смеши внешними телесными или психологическими волевыми движениями, ритуалами, суеверием, обрядами прикрепить к себе божественного Духа: дух веет где хочет, благодать тебе дастся не за заслуги, она дождит одинаково на праведных и неправедных, она придет или не придет не по твоей воле, не мудри.

Человек не знает, откуда он, куда он; он бывает здоров или болеет, терпит удачу или неудачу, как жизнь пошлет. Так получается, что действительно все мы куклы. Знаем мы много, но можем поступить без всякого разума и часто неправильно поступаем. Последних причин того, что с нами происходит, мы не знаем.

Человек не властен распорядиться пониманием, решить: пойму то или это. Он может только отдаться ему. А если отдался, мы знаем, что будет. Высокий порог молчания. «Что-то каменное», чудовищное. Задумчивость. Необеспеченность.

Заметь — все или почти все в глубоком сне, движутся, говорят. Чем скреплено целое? Логикой сна. Бог всё терпит, держит на этой земле. Воля к пробуждению проявляется в разрушении окружающей среды (спящий ворочается, а ему давно пора вставать). Встань с постели. Техника — только сонное наваждение. Проснись к мечте, тайне, фантазии (глядя из окна на кольцевую дорогу, где едут на грузовиках плотные, трезвые, спящие).

Узнавание себя в другом включает и узнавание себя ДРУГИМ, опыт непримиримой разности, аспект надрыва. Когда мы узнаём себя в другом, другой не перестает быть самим собой, опыт ЭТО ТЫ не отменяет нашей разности, он только вносит разность в меня самого, открывает надрыв между мной и мною же другим, которого я никогда не приватизирую. От того, что я узнаю́ себя в другом, я беру на себя, а иначе бы не взял и даже ничего не знал бы о нём, неотменимый раскол между мной и другим, мной и всем. Это происходит со мной в простом видении до ведения, т. е. до всякого моего оптимизма и пессимизма, как и до моих добрых или недобрых намерений, до «нравственности». Подобные вещи происходят с самим человеческим существом.

Само понятие "действие" оно ведь дуалистично, оно подразумевает то, что действует и то, на что действие направлено. А "реальность" это таковость, она монадична, она то, что "есть". Например, вы пошли в магазин. "Вы" — реальность, деятель. Хождение — феноменальность, или очевидность. "Иду в магазин" — действительность. Очевидность скрывает действительность, а действительность скрывает реальность. Прозревать одно за другим технически и называется "оккультизм", хотя сам термин чаще либо не используется либо используется неправильно.

Читать написанное людьми – прекрасный, прекрасный способ говорить с ними (даже – быть ими), не обременяя их собой, необходимостью реагировать на твою персону с её не очень-то прошенным вниманием, а себя – необходимостью расплачиваться (самой собой) за их реакции.Чтение – форма не только свободы (её-то уж конечно), но ещё и – насколько возможно – чистой совести (которая – тоже форма свободы).Чтение – один из лучших (может быть, лучший) из способов – интенсивно, многообразно, избыточно живя – при этом не быть.

Приключенiе - это несчастный случай, въ результатѣ котораго ты остался живъ. (Видимо, нар.муд.)

Бытие означает присутствие. Но эта легкопроизносимая главная черта бытия, присутствие, через мгновение вновь становится таинственной, лищь только мы пробуждаемся и обращаемся к тому, к чему отсылается наше мышление тем, что мы называем присутствием.

Тени, тайн приюты, вам привет мой Привет вам, нивы, спящие окрест; Луна, не слышишь ты, как клевета крадется, Твой блеск жемчужный пламенит мне кровь. К вам из мира, где глупцы глумятся, Вокруг бесплотных призраков трудясь, Тот, кто не сутолоку суетного мира, Но добродетель возлюбил, бежит. Лишь с тобою здесь душа познает Ту истинную радость, счастья миг, Алтарь которого фальшивым блеском манит, И алчно ожидает новых жертв. Звёзды, выше вас она взмывает, Верша свой серафический полет, На Землю мимо вас глядит священным взором, Где в грёзах обрела себе покой... Тем, кто добродетели блаженной Открылся сердцем, золотые сны Ты посылаешь. И бессильных рук пожатье Несёшь протянутым к тебе рукам. Ведомы им муки бедных братьев; Их плачем плача - тем утешив их,- Так каждый говорит ещё: "Дан одному ль мне Весь мир? Нет, я и для других живу". Движимы не суетной гордыней, Они раздетых греют, кормят тех, Чей вопиет скелет о голоде, и образ Небесный восхищает их сердца. Благодать лежит на них. Рабов же Порока совесть жжет, и смертный страх К их ложу мягкому приник, где сладострастье Само взвивает над собою бич.

И всё равно важнее, чем «вперед», «назад», «раньше» (уйти «вперед» смешно, ставить цель думать «оригинальнее» тоже смешная забота, такие вещи удаются или не удаются после долгого труда) — вчитываться и вчитываться, и всё больше удивляться труду духа, вложенному в то, что нам досталось в виде текстов Аристотеля. Странная мысль вдруг: как бы ему пришлось сегодня? Но плохо пришлось бы. Он бы не вписался. Ни в структуру организационную философской науки, ни в философскую проблематику. Он бы не очень даже понял, что такое «вписаться».«Энергия»

Понимание не после сомнения, а в своей сути одно с ним и сомнением никогда быть не перестает из-за странности первого понимаемого, целого мира, который опровергает все мнения о себе. Понимание и сомнение рождают друг друга. Только сомнение-понимание избавит человека от преступных подделок под целое, откроет, что цепь вещей имеет невидимые разрывы.

Я не хочу никому ничего доказать. Это бывает от убожества. Я с самого начала УЖЕ БЫЛ молчалив и задумчив. От молчаливой задумчивости — всё. Это я только потом уже стал хлопотать. Догонять. А не надо было. Страх выгонял из тайников.(«Отдельные записи», 1983 г.)

Люди, конечно, устали друг от друга и, естественно, хотят перетасовки, «смены системы». Это совершенно бессмысленно. Так больной, которому надоели повязки, хочет сорвать их. Всё это слепые порывы, от которых будет только больнее, страшнее, безнадежнее. Имеет, имело бы смысл только одно: немножко чуда, немножко благодати. Ты другому этого дать не можешь, но тебе дается, и дать не можешь, а как-то передать можешь. Люди губят, а ты не столько хватай их за руку, сколько не робей, живи всё равно добро и хорошо. (Ведь главный вред от распоясавшегося зла, что оно запугивает, затыкает в людях добрые наивные движения.)(«Отдельные записи», 1987 г.)

Совершенство ЕСТЬ, оно не условность; но оно видно только в свете логоса, логос человеческая забота, не животного мира, не растительного, не неорганического. Решение о полноте — что полно, что нет — неким образом проходит через нас, без нас не будет принято, но предрешается не нами. Мы замешаны в бытие так, что оно раскрывается в своих, непридуманных, настоящих состояниях через нас — и только через нас. Если мы внимательны к нему.«Энергия»

Люди сжигают себя, как могут. Одни смелее, другие исподволь. Этим горением и греется, и освещается мир. Если бы молчаливая старая дама не вставала с ночи к машине, утром бы заспанный шофер не повез по булочным хлеб. Говорите мне, что они это делают ради зарплаты.(«Отдельные записи», 1983 г.)

…Похоже, только растерянное удивление перед целым миром дает человеку впервые свободно вздохнуть. Что нигде, как над бездной, человеку нет уюта, что только над бездной можно пить чай, кажется невероятным. «Другое начало»

Главный вопрос философии — это прежде всего он сам и есть, это вопрос «в чём главный вопрос»? Вот о чём философия должна думать. Где главное? Что такое вообще главное? О чём, собственно, речь? О чём ДОЛЖНА идти речь? … Что надо, что должно быть, какими надо быть, что надо сделать, как думать, чтобы по-настоящему прийти к главному, центральному? — Тогда мы задумаемся о нашей странности. Почему вопрос «что главное в философии?» мы услышали как наводящий, мобилизующий, организующий, словно до философии уже известно, что такое философия и что такое главное? Почему мы не расслышали в этом вопросе раздумье, почему просто не услышали его как вопрос философии? Философия начнется не когда будет ответ готовый на этот вопрос, — она тогда кончится, — а философия есть, пока этот вопрос раздумчиво звучит в ушах. Мы же услышали этот вопрос как: «апорт»! Будто среди выставленных в ряд матрешек осталось только найти, какая самая большая. Почему мы не спросили, что такое философия?(«Ранний Хайдеггер»)

Красота требовательна (что бы ни оказывалось её носителем, хоть опавший лист в луже, хоть пятна света на стене, - в ней всегда есть нечто выбивающее, вырывающее из обыденного порядка вещей и отсылающее к другому порядку): она заставляет человека быть человеком, более человеком, чем он есть. Чуть ли не принуждает к этому.(В иных городах она просто хватает человека за грудки и трясёт, трясёт, трясёт.)Ну и, конечно, она сберегает человеческое (мощно его аккумулируя), когда оно в силу чего бы то ни было норовит утратиться.

к народу можно отнести тех, у кого преобладает реактивное поведение. Вся жизнь по классической схеме "стимул — реакция". Внутренние позывы тоже к стимулам можно отнести. Короче, у кого бытиё определяет сознание, а не наоборот

Когда я об этом думаю, мне кажется, что в этическом пространстве себя размещают немногие люди. Это редкость. Потому что этическое пространство это что-то о моральном весе поступка - в полном отрыве от выгоды. Если человек не бьет других потому, что ему это невыгодно, а так мог бы - это не этика. Этика это когда он, кхм, потенциально может, но ему жалко, неприятно, корежит, кажется безнравственным....Вот меня смущает какой-то довольно очевидный факт, как бы его выразить - большинство людей ЦЕЛИКОМ устранены от вопросов государственного управления. Они в принципе никогда, ни при каких условиях не принимают судьбоносных решений про убийства или их отсутствие. Они даже, публично высказавшись, не будут услышаны. Раньше так не было, шанс оказаться где-то там у управления был вполне реальным, а теперь социальный лифт схлопнулся. Но это не только вопрос социального лифта, это какое-то общее ощущение - что люди в загоне для овец. Их стригут. Овца что бы ни говорила - это не повлияет даже на ее собственную душу, потому что в ее речи все меньше личной воли и перспективы.Потому меняется этика - если когда-то, допустим, главной проблемой были косность и эгоизм, то есть человек не был открыт другим людям за пределами своей общины, и малейшая эмпатия к иноверцам уже была достижением христианского масштаба... Теперь человек не эгоистичен. Он послушен, конформен и либо думает очень много активной ерунды и ее же вываливает в интернет, либо не думает вообще. Нигде в течении общественной жизни для него не создается необходимости думать (говорить - бывает). Альтруизм ему уже не поможет - современный альтруизм хуже эгоизма. Но и к эгоизму уже не вернуться, потому что внутри себя человек обычно хочет сдохнуть, а вовсе не жизненных благ себе любимому. Душу спасать трудно, потому что души уже, по сути, нет 0 отсыхает за незатребованностью. Опять же, общество нигде не создает необходимости в душе, нет такого.Потому единственное верное этическое движение в наше время - попытаться найти свою душу. shn- Что современный альтруизм хуже эгоизма, а к эгоизму не вернуться – хорошо сказано; бывает такое ощущение

“Never argue with a fool, onlookers may not be able to tell the difference.”

Зло тоже бывает жалким – это неудавшееся добро.

Самое ценное, что могут дать родители своим детям, это понимание того, что мир правилен. Каждый кадр истории имеет на то полное право, ибо он есть неотъемлемое продолжение своего современника. Что борьбу с мироустройством и природой нужно оставить силам иным, а силы собственные посвятить борьбе с собой. Это единственный бой, который нужно выиграть.

"Ткачиха, когда ее спрашивают, каким образом она превращает такие изображения в орнаменты, ответила: «Я не вижу здесь картинки, а вижу числа и сочиняю песню»"

Понимание пониманию рознь. Всем знакомо понимание на уровне ума: в каком-то смысле это известная формула “понять – значит привыкнуть и научиться пользоваться”. “Привыкнуть” вбирает в себя встраивание этого нового в личную картину мира. Этот процесс протекает в уме. И он не гарантирует от ошибок. Любые рассуждения и логика могут оказаться ошибочными – рассуждения базируются на модели реальности, сама реальность не логична. Есть более глубокое понимание, связанное с опытом непосредственного восприятия. Это процесс на уровне сознания. В отличие от ума, тут уже не модель, а реальность, не рассуждения, а видение. Вы правы, пока человек обусловлен, свободы нет. Выход из обусловленности возможен лишь при развитой осознанности. Она позволяет непосредственно увидеть границы собственной обусловленности. Соответственно, свобода воли – это свобода поступить не так, как диктует обусловленность, а иначе. Спсобность поступить иначе. (Можно понимать на уме, что ты свободен, но не обладать способностью свободного действия.) Так как причиной действия является желание, свободное действие всегда происходит вне желания.

А молодость со всеми её подробностями случается с человеком затем, чтобы всё последующее, всё оставшееся время можно было думать о ней, перетолковывать её, отчасти и повторять её – на новых носителях, но в какой-то мере ведь и на старых (о, это пластинка для бесконечного проигрывания), воссоздавать её. Чтобы она во всю остающуюся жизнь была ресурсом, запасом всяких образцов, хотя бы и отрицательных – для отталкивания и(столь любезного сердцу моему) преодоления. (И надо ли говорить, что осень куда острее – потому что глубже, объемлющее – пахнет молодостью, чем какая-нибудь там летучая весна?) Она нужна – для неисчерпаемости.

А сейчас я вообще думаю, что, разъезжая по пространствам, человек теряет время – в буквальном смысле теряет его из виду, - пространство отвлекает своими броскими приметами, и чем более оно чужое и экзотичное, тем более и отвлекает, канал внимания забивается приметами и предметами пространства, иной раз и до полной непроходимости, и время перестаёт быть видимым.

Человек своим присутствием достраивает мир до волшебства, его внимание стремится перейти из Обыденности в Вечность. Это получается легче, когда уже есть какой-то намек на волшебное, сокрытое, чудесное, и из этого пространства постепенно удаляются знакомые контексты Обыденности. Как в театр - приходишь, и поднимается занавес, все настраивает на то, что сейчас нечто удивительное произойдет. На этот же лад настраивает и некоторая музыка, и слова на странном непонятном языке служат дополнением к Вечности. А слова понятные в попсовой песне имеют занижающий эффект. Обыденность вырывается, сминает хрупкое, еще несостоявшееся волшебство, обрывает переход.Близкие явления - гиперреализм, изображенное красивое со всеми подробностями - уже некрасиво. Многим, привыкшим к тексту, видео уже некрасиво - слишком много информации об обыденном, о реальности. Любой прорыв Обыденности ужасен. Обыденность сколько-то выносима тогда, когда уже к ней привык и смог хоть немного отодвинуться воображением в Вечность, а когда она нарушает условия игры, то вот так. То же самое и с чужими прекрасными странами - когда говорят на незнакомом языке другие люди, это волшебные люди, улицы для путешественника - волшебные улицы, а когда приходится туда переезжать, случается эффект прорыва Обыденности и не всем хватает волшебства превозмочь его.

Недавно писал про духов животных в городских условиях. Материала чуть больше, чем дохрена, поэтому придётся разбить на несколько частей....- Голубь. Казалось бы ,что может быть бесполезнее и бестолковее голубя? Дурак дураком же! Но при этом этот дуракомый дурак как-то выжил, и выживает последние несколько тысяч лет. И весьма преуспел в этом. Стихия голубя - управляемая глупость. Он строит гнёзда на "авось прокатит" - и прокатывает год за годом, тысячи лет. Он забивает на бегающих вокруг двуногих, и, в общем-то правильно делает... К духу голубя можно обратиться за "дурной прухой" и везением идиота. Этим он может поделиться крайне щедро)))

Когда нам плохо это куда больше нас сообщает с другими, чем когда нам не плохо. Когда нам хорошо - тоже самое примерно, в другом ключе только. Но когда нам не плохо и не хорошо, когда мы сами не понимаем что с нами, как это бывает от пресыщения, как можем мы понимать кого-то еще? windeyes

Боль за весь мир должна не кончиться, а дойти до края, святой должен собрать на себе все страдания, даже невидимые, о которых не слышно, которые только угадываются, и лишь тогда в награду ему откроется возможность не просто быть раздавленным от ужаса всего творящегося в мире, а таинственно увидеть, что ужас еще не последняя правда, что он как бы нарочно его пугает.Об этом рискованно говорить, такие разгадки похожи на готовые решения в конце задачника, чтобы ученик, устрашенный сложностью задачки, заглянул в готовый ответ и подогнал к нему решение.«Узнай себя»

Так было, и так будет; таков человек, он между адом и раем. Мы должны принять это как наше негативное приобретение: надо раз навсегда отказаться от иллюзорного воображения райского исторического периода; ни даже в присутствии, в парусии Христа Спасителя не было иначе как всегда и как теперь у нас, никогда не снимался риск, искушение, необходимость нового поступка, надобность выбора, близость падения.(«Средневековая философия»)

Для мысли важнее и «интереснее», поучительнее вставать в тупик, чем проходить сквозь стены.«Энергия»

Люди обычно хотят говорить, мало кто хочет слушать, и подводит талант, потому что он позволяет говорить остро, более или менее интересно. Мало задумываются, что другой слушает условно и тоже хочет говорить. Для думающего человека и не надо, чтобы умно говорили, мудрый во всём увидит таинственный смысл. Все эти сообщения, интересные мысли иссушают. Питает другое — всё равно, ты ли говоришь, или другой, а ты слушаешь. Не мое и не твое слово, а слово как опора и ступенька. Ты его улавливаешь или ты его не улавливаешь, ты живешь им или ты не живешь.(«Отдельные записи», 1983 г.)

Милосердные люди в смысле чистого бескорыстного милосердия, о котором говорит Шопенгауэр, действительно шпионы, они шпионы Бога, заглядывают в самую душу человека, и как легко это почувствовать, так же трудно осмыслить.Милосердие не зря было выметено у нас вместе с верой, оно слишком далеко ведет. У него нет дна, в него человек проваливается и негде остановится; хочется срочно институировать, организовать кооператив «Милосердие», ввести правила.

Люди знают всё и пишут очень умно. Сказано всё и перевсё. В этом гвалте сначала теряется другой голос, говорящий наново простые вещи, идущие — откуда? Из простора души. УЖЕ ЕСТЬ этот мир; как он сам есть, он сам и говорит о себе, и никто не может судить, когда это надо, кому и зачем. Это видит только он сам. Он может угнездиться на свалке и на краю пропасти, никто не видит. Это Платон называл идеей: видом, РОДОМ, который есть, рождается и живет, как ему одному известно.

Когда то, что гладко развертывалось на словах, срывается на практике, оправдания неудаче ищут в давлении темных сил. Под неглубокой поверхностью схем, естественно, всегда обнаружится много чужого или враждебного. Тогда начинают полагаться на смелость и силу начинателя, что оставляет еще меньше места для осмысления концов и начал.

Философия — мысль, отпущенная до пределов внимательного понимания. Она впускает в себя мир, прислушивается к нему и дает сказаться его тишине.

Захватывающая острота не в достижении или успехе, а в непосильной беде или несравненном горе.… Близость нездешнего рая убедительно, с нечеловеческой достоверностью, вот уж действительно лишний раз подтверждается неудачей всякого нашего устроительного усилия. Тем теснее присутствие того, от чего мы всегда далеки. В точности нашего опоздания к сотворению мира вся наша опора. Мы твердо знаем, что то, чем мы всегда обделены, нас не подведет.

Пора бы уже быть панике, но как всегда спокойствие и разумный образ действий единственно верны. Надо спрашивать не что делать?, а как думать?. Что буду делать, я знаю; что буду думать — не знаю. Философия решается открыться этой неизвестности и выдержать ее. Пока бытийная мысль, изгнанная наукой, одна видит и осмысливает возможность, которая могла бы быть и возможностью техники: хранить бытие, оберегая его даже от нас самих.«Другое начало»

Сказать непознаваем — значит определить через познаваемость. НЕпознаваем. Непознаваемая СУЩНОСТЬ, непознаваемое ЧТО. Бог на цепи. Воли ему не дано. ЧЕЛОВЕК волен спать, отсутствовать, быть ничем, пустотой. ВСЯ свобода, которую дал Бог, взята, использована. Богу — нет, свободы НЕ БЫТЬ ему не дается, БУДЬ, ТЫ ЕСТЬ, ТЫ «ЧТО», хотя и очень высокое, непознаваемое «что». ПРИКОВАН К СМЫСЛУ. Но Бог не хочет быть прикованным РАДИ ЧЕЛОВЕКА ЖЕ. Ведь его несвободного нельзя будет любить. Ах нельзя же любить закон тяготения. Бог свободен. Он так свободен, что Он свободен не быть. Доказательства бытия Божия не работают не потому, что они недоказательны, а потому, что приколачивают Бога к бытию, как к кресту. Да, Бог взошел на крест, но Он Сам не приколачивал Себя. Бога с таким же успехом нет, как Он есть. Бог свободен не быть. Дайте ему эту свободу, которой пользуетесь сами. Допустите, что Бога нет. Нет, человек лучше допустит, что Бог умер, т. е. Он ЕСТЬ и ЧТО, но мертвый. Пусть лучше умрет, но на цепи, на привязи, прикованный к ЕСТЬ и к ЧТО.

Живое (а мы между живым и неживым не проводим границы, живое просто ответчивее, ближе и проще для разговора) располагается вокруг юности. Святость и свет, цвет, праздник, игра (и сюда относится то, что юные существа играют) — и начало, и цель живого.(«Лес»)

Мир не нагромождение вещей. Народ становится миром тогда, когда в нем достаточно широты, чтобы допустить всему быть в себе тем, что оно есть.«Язык философии»

Единственно важная граница между «твоим» и «моим» обозначается при этом так неожиданно и резко, что не затрудняет влияния, скорее наоборот. Когда я узнаю́ себя в другом, он необязательно узнаёт себя во мне, и никакими способами повлиять на его узнавание, обеспечить себе его, принудить к нему я не могу именно потому, что сам от него завишу. Другой может смотреть прямо на меня и не видеть, ненавидеть меня. Превратить его ненависть в узнавание у меня нет средств, такое дается только чудом.(«Мир»)

Наше дело понять (принять) то, что есть. В принимающем понимании, пусть горьком и растерянном, всё равно будет больше философии чем в классификации, проектировании и конструировании.

Кто спит всю ночь, тот познаёт кручину, Тот сокращает жизнь наполовину. Ты хочешь, чтобы день твой стал длинней? Часть ночи укради, ко дню пришей! А если будешь поступать иначе, То дни твои пройдут в тоске и плаче.

Людей доверчивых обмануть сложно, ведь они верят миру, а тот, кто верит людям, верит и себе самому. Недоверчивых же обманывать просто: они всегда ходят с соломкой и от всего требуют доказательств. Их вера настолько слаба, что самых простых фокусов достаточно для создания церкви. Ахиллесова пята недоверчивых кроется в их безусловной вере в доказательства, и не просто доказательства, а обезличенные, выскобленные от человеческого сала и пота, доказательства деперсонифицированные, опаленные огнем самого опыта.

На обратном пути я думал о другом, что отвратительная компания, опьяневшая и отупевшая, злодействует, злодействует с Софией мира, бессловесной матерью, вырывая у нее наслаждение. Большинство отшатнулось бы, если бы увидело это действие лицом к лицу, но подхватывать издали крохи наслаждения не гнушаются. Если подумать о сжигаемой нефти, металлах, о сминаемых талантах, если прочувствовать всё это, телевизор показался бы отвратителен. И зачем он нужен? Какое-то заглядывание в скважину, буквально. Соловьев понимал, что есть бесконечно обижаемое женственное существо, за которое надо стоять…(«Отдельные записи», 1983 г.)

«Духовное соприкосновение» есть без слов и до всяких слов. Да, это так: присутствие человека значимо, значительно само по себе; говорит и молчанием, много и важно, в нем слышится обещание, или обличение, или одобрение, или угроза. Другой человек, молчащий или умолкающий, и наш суд, и наше оправдание; его ненависть нас губит, его признание нас спасает. Мы с самого начала открыты значащему присутствию другого, захвачены им, — и всегда, хотим или не хотим, задеваем другого своим присутствием. Это присутствие, на языке философской школы, — не «что», а «есть», не quid , а quia, не das, а daß, не τὸ τί, а ὅτι. И не так, что в речи совершается размен этого «есть» на «что есть». Наше присутствие — это и есть мы; человек есть чистое присутствие, не наличие чего-то, а само присутствие как открытость всему, целому миру. Наше осуществление — не реализация какой-то или нескольких возможностей, а сохранение себя как места мира. Что же тогда слово? Оно не сведение quia, чистого «есть», чистого «могу», к «есть что», «могу что». Человеческое существо открыто по своему существу. Слово тогда служит не для «выражения» «содержания», а для хранения.(«Внутренняя форма слова»)

Один из сложных моментов практики: когда искомое ощущение или состояние оказывается слишком тонким, практически неуловимым. Вместо ясной картинки – мерцание. Вместо точного попадания – соскальзывание. Дополнительные усилия бессмысленны. Искать приходится наощупь, медленно, терпеливо. Результат обретается за счёт трансформации самого принципа действия, той его части, которая на первый взгляд кажется неизменяемой, самоочевидной.Как если бы пианиста попросили сыграть ногами: ЧТО делать - понятно, КАК делать – непонятно. И кажется, что не получится никогда, просто не может получиться: настолько это непривычно.Но – проходит час или два, «никогда» превращается в «иногда», затем в «ну да, ну да» и «как я раньше не видел? не понимал? не знал? не умел?», затем - внезапно! - обнаруживаешь, что если раньше «иногда получалось», и всякий раз это казалось каким-то чудом, то теперь «иногда не получается», сложное стало простым: ещё чуть-чуть, и… …учитель подбрасывает дровишек в огонь: всё заново, всё с нуля. Снова чувствуешь себя «коровой на льду».Правда, теперь это не удивляет и не огорчает, ведь ты уже знаешь из опыта: взлететь способен лишь тот, кто не боится споткнуться.

такая высота секвой была бы невозможна, будь у каждой секвойи только свои собственные корни - они бы ветров не выдерживали. Но у них одна корневая система на всех в роще, очень мощная. По сути это одно дерево с разными стволами. Секвойя, когда умирает, не падает, выворачивая свои корни и подрывая другие. И после смерти стоит, продолжая поддерживать живущих.

С-частье, это когда человек себя ощущает частью чего-то большего, и тогда дискомфорты выносимы. Комфорт замыкает человека в самом себе, ему не нужны люди, которые этот комфорт нарушат. Для комфортной жизни рядом с такими выстраивается километровая дистанция, потому что по-настоящему помочь тем, кому плохо, не проживая их плохо, невозможно.

Он, действительно, был прямым учеником Гуссерля и Хайдеггера. Моральным и интеллектуальным авторитетом для чешских интеллигентов. Философом, способным идти вглубь слов, туда, где слова обречены становиться действием. И, наверное, Кундера не преувеличивает, объявляя Хайдеггера вдохновителем чешских диссидентов. Они не спорили, идти или не идти на очередные выборы и не занимались прочим фиглярством. Они действовали хирургически точно и аккуратно, поняв, что именно это необходимо, опубликовали "Хартию 77", которая стала бомбой замедленного действия в тишине, окружающей монолит чешского социализма с постчеловеческим лицом.И за этим тиканьем слышен был неторопливый шелест страниц Хайдеггера.Главной проблемой российских диссидентов и, шире, оппозиции - да и России в целом - мне кажется отсуствие интеллектуального стержня, хотя бы отдаленно сопоставимого с тем, что был у чехов.

Англійскій какъ языкъ богословія или науки — одна изъ самыхъ досадныхъ вещей, приключившихся съ человѣчествомъ. Есть, что ли, какой-то предѣлъ аналитизма, передъ которымъ остановились романскіе языки, но превзойденный англійскимъ — за которымъ предѣломъ говорить, напримѣръ, о Богѣ становится уже и глупо, и неприлично.При томъ, что классическій китайскій, дошедшій тутъ до абсолюта (въ отличіе отъ современнаго, куда менѣе корнеизолирующаго), никакой неловкости въ этомъ смыслѣ у меня не вызываетъ. Это потому, возможно, что англійскій ... очень коммуникативный, тогда какъ порядочный языкъ — онъ совсѣмъ не о томъ.

"Я убиваю, потому что ты убиваешь. И ты, и он, и вы все мучаете, а потому и я мучаю. Я убил его, потому что если бы я его не убил, то вы убили бы меня. Вот такие существуют спряжения и склонения в настоящем времени. А из этого следует, что не в совести индивида находится пружина действия, а в том отношении, которое устанавливается между ним и другими людьми. Мы не потому творим зло, что уничтожили в себе Бога, а потому, что Бог и даже сатана становятся не важны, когда санкцию на деяние дает другой человек. Сколько ни листал я книгу Камю, так и не нашел в ней той простой истины, что грех обратно пропорционален количеству людей, которые предаются ему, и это обесценение греха и совести не находит отражения в произведении, которое стремится сделать их рельефнее, крупнее". Из Дневника В. Гомбровича

Мы в мышлении ищем опору для некоторого действия. На уровне философии познания, конечно, не конкретного, а максимально обобщеного, растянутого на бесконечность пространства, времени и множества мыслимых ситуаций. Идеального действия. Отсекается, соответственно, щелчком восприятия ощущения понимания. Если думаешь сам — личного. Если обсуждаешь — коллективного. Вот оно, звенит, на этом надо закончить. А понимание это готовность к действию, опора на мир. Другого критерия обнаружить невозможно, бесконечный цикл мысли изнутри не разрывается.

Они (прежние философы) предположили, не без оснований, что душа — то из первых тел (элементов), которое по природе подвижно, и некоторые сочли, что это огонь, ибо из всех элементов он тончайший и наименее телесный. К тому же он самый подвижный и, главное, приводит в движение другие

Само Евангелие это история о том, как массовое невежество судило свет знания и осудило его на казнь, освободив при этом от казни вора. «Сказал им Пилат: кого хотите, чтобы я отпустил вам: Варавву, или Иисуса, называемого Христом? ибо знал, что предали Его из зависти»

Собственные характеристики конкретной личности обусловлены разными факторами, в первую очередь состоянием творческой материи и степенью овладения сущностью этой материей (мастерством). Применительно к государству основной творческой материей являются люди, подобно клеткам человеческого тела — формы личности, внешнего выражения души (индивидуальности). Идея, что люди собираются и создают государства, это феноменализм, наивный реализм. В реальности метафизический магнетизм Сущности вовлекает в физическую жизнь и притягивает к социальной организации атомы людей, а не наоборот. Единая мысль создаёт текст, а не сумма букв.Характер личности зависит от специфики души (психе). Тут чистый эзотеризм, то есть нужно знать матчасть прежде чем обсуждать. Дурные стороны характера указывают лишь на степень и специфику невежества данной личности. Государства, как и люди, пока ещё часто страдают страдают биполярным расстройством, поскольку отношения личности и души ещё далеко не урегулированы, и лошадь этого кентавра постоянно брыкается. История государств, так же как история человека, в основном отражает процесс взросления, потом некий период особой активности, потом старения. Хотя, совсем уж буквальных параллелей в аналогиях проводить нельзя, спекуляции начнутся.

Два месяца назад я закончила книгу про бессилие, она вроде бы должна довольно скоро выйти в издательстве Канон. Писала ее полгода на волне вдохновения, от первых пришедших в голову ещё интуитивных мыслей до окончательного текста. Была с головой погружена в эту тематику, вычисляла последствия, преобразовывала собственную экзистенцию. Раньше со мной подобного не было, это вообще была не моя проблематика. А вот поди ж тыНо зато почти сразу как книга была написана, я впала в мысленную прострацию. Ни о чем не думала вообще, голова была пустая. Выплеснула из нее слишком много за один раз, перенапряглась. И впала в пустоту Надо сказать, поначалу это была приятная пустота. Гуляла по соседнему Мещерскому парку и смотрела вокруг. Листала фб, писать не хотелосьНо постепенно стало тоскливо. Долго в пустоте не пробудешь, вернее, она перестает быть продуктивной, превращается в тупое убивание времени. У меня именно в это и превратилась. Без руководящей темы я чувствую себя бесполезной, и собственную жизнь тожеТеперь получается, что я возвращаюсь к мышлению не потому что не могу иначе, не потому что оно меня зовёт, а потому что мне надоела пустота Так оно было когда-то в начале моих занятий философией. Просто мышление понравилось мне больше пустоты, и намного. Но не могу сказать, что я к нему призвана безусловноНу, короче, вернулась. У меня лежит текст про философию музыки, недоделанный, там ещё много надо понять и добавить. Сегодня читаю американцев про соотношение музыки и смысла. Не только американцев, ещё одного шведа или немца, пока не поняла Моя основная задача – понять, что такое музыкальная мысль, какие у нее масштабы и какая структура, из чего она складывается. Прочитала автора Лео Трейтлера, о котором до сих пор ничего не знала, про музыку как метафору.

Элли сорок с хвостом. Элли — "белый воротничок". Она к лацканам улиц приколота, как значок. Но дела хорошо, в то же время и ни о чём. В лексиконе всё чаще встречается слово «чёрт».Элли делает деньги, карьеру и маникюр, лично знает бармена и ходит на перекур. И звонит на бегу, и обедает на бегу. Язычок у неё ядовитый, как каракурт.Нет друзей у неё, но, по счастью, и нет врагов. Она дверь в кабинет открывает легко, ногой, но уволиться хочет с работы который год, потому что ночами ей снится один фургон.Деревянный фургон с толстой масляной полосой. На окне занавески висят, на гвозде — лассо. И когда просыпается Элли в ноль-ноль часов, на зубах почему-то противно скрипит песок.Элли тянет чернильную тень, тень берет стакан. «Прилети, ураган, забери меня, ураган, только чтобы уже без возврата, наверняка, чтобы дверь в безысходность захлопнулась до щелчка,и чтоб (кто там за главного?) кинул в воронку ключ.Если скажешь мне ждать до июля, я потерплю. Я, как глупая птица, сую, где не надо, клюв». И приходит за ней ураган, бесноват, колюч,и пищит телефон, провалившись случайно в щель, что нельзя выходить из домов никому вообще, что стоит мегаполис, как в сером худом плаще, ну и много ещё очень страшных для всех вещей.Только Элли идёт, тихим светом своим сочась, ожиданием чуда горящая, как свеча. И вот с этой минуты развеет её печаль та дорога из жёлтого-жёлтого кирпича.***Просыпается Элли. Над ухом звенит комар. Говорит маме Элли: «Мне снился такой кошмар. Вроде я, но не я, и была я себе тюрьма, человек-автомат или ядерная зима».Светит солнце, и маслом плюётся сковорода. «Расскажи сон воде, и его унесёт вода. Не бывают такими ужасными города, даже если бывают — отсюда их не видать.Здесь тропинка изогнута маковым калачом, здесь, как бабочка, лето попасть норовит в сачок. Здесь на счастье и взрослый, и маленький обречён. Ничего не страшись, Элли-белый-воротничок,потому что, ну если, а вдруг это сон-вещун, то тебя в страшный сон я обратно не отпущу».И тогда запирается Элли одна в сарай, башмачки надевает, стирает с лица февраль.И по небу бежит её жёлтая магистраль, и на небе горит изумрудная пастораль.

В греческом Аиде течёт река забвения Лета. Тени пьют из неё, и больше их не терзают воспоминания о неоконченных делах и покинутых друзьях.Неоплатоники, верившие в перерождения, изменили миф. У них из Леты пьют души, которые отправляются в новую земную жизнь, чтобы не помнить, кем они были раньше.В индуизме и буддизме точно так же – только самые духовно продвинутые могут вспоминать свои прошлые реинкарнации и даже видеть чужие.

Однажды Аллах, благословенны дела Его, решил испытать Насреддина и явился к нему на порог в виде увечного нищего, выпрашивающего подаяние. Едва увидев Его, Насреддин закричал: “Убирайся, дармоед! Пошёл! Пошёл прочь!”, а когда соседи, потрясённые внезапной чёрствостью, попытались пристыдить его, Насреддин ответил: “Этот нищий — отъявленный плут и обманщик! У него в кармане — Мироздание, а он делает вид, будто нуждается в подаянии”.

Само по себе избегание помех особой сложности не представляет? но как увидеть, что вот это - помеха? Как распознать промах до достижения к цели? Похоже, покуда не промахнулся – никак. И наоборот, бывают же чудеса: вывалится движение ненарочно да и попадет в цель, которая хаотично движется, будто специально не давая в себя попадать.

‘На самом же деле мы воспринимаем нисходящую, направленную изнутри наружу нейронную фантазию, которую реальность просто обуздывает, а не смотрим на какую бы то ни было реальность сквозь прозрачное окно.’

‘Наш перцептивный мир, полный цветов, форм и звуков, – это не что иное, как наиболее вероятные предположения нашего мозга о скрытых причинах и источниках его бесцветных, бесформенных и беззвучных входящих сенсорных данных.’

‘Доведя эту идею до логического конца, мы увидим, что содержание сознания – это что-то вроде сна наяву, контролируемой галлюцинации, которая одновременно превосходит реальный мир и уступает ему.’

они называют человечество их утопии братским. Но братство это будет заново лишено личностей, как до Августина и до Шекспира, а находиться оно будет под несравненно более суровыми властью и контролем, чем когда-либо, изнутри и снаружи, сверху донизу. Братство помидоров в одной корзине, и нести корзину вперёд будут они, немногие левые, последние настоящие, прежние, обладающие личностью люди на Земле. Им будет в том высочайшая власть, и выгода, и служение, и жертва - не стать частью будущего, чрезвычайно занятыми, счастливыми муравьями. Они будут летучими звездами в тёмном небе над муравейником.

On n'habite pas un pays, on habite une langue. Une patrie, c’est cela et rien d’autre. (Человек живет не в стране, он живет внутри языка. Родина — это язык и ничего более)

Сдаётся мне, что сейчас такое удивление несколько неприлично. Сейчас считать, что «френд» в фейсбуке хоть чем-то похож на субъекта человеческих отношений, не просто нелепо, а опасно. Это френд, а не друг. Друг он там же, рядом, тоже с буквами и картинками, но если потратить минуту, разница видна. Друг стоит ваших отношений внутри и вовне Сети, а френд похож на подписной канал в телевизоре. ...В общем, как говорил Поль Валери: «Никогда не судите человека по его друзьям. У Иуды они были безупречны».

Мне кажется, прощение — это отношение к человеку, то есть к тому, каким он стал к настоящему времени. Прощение — это тоже не навсегда, это не клятва вечного одобрения: человек может затем измениться и к худшему… Это не характеристика той внутренней сути человека, которая одна и та же, что бы ни случилось, мы же не выносим суд, мы просто прощаем или нет.

Пока я пью кофе, в квартире с окнами на небо, где-то пролетает самолёт с людьми и чемоданами, в которых есть плавки, крем, зубная щётка, пачка ибупрофена, майка с пальмой, непременные носки. Стюардесса, поправив юбку, выкатывает тележку с напитками, в салоне капризничает чей-то ребёнок. А где-то летит ракета. Она летит туда где в шкафчике есть плавки, крем, зубная щётка, пачка ибупрофена, майка с пальмой, непременные носки. Вам кофе, чай, вино? Через час посадка, пасспортный контроль, багаж, кофе, такси, опознание трупов, списки, протокол, скорая.

Слаб и боязлив человек. Можно ли с этим что-то сделать? Да, можно. Как? Нужно идти внутрь. Не бояться идти внутрь, терпеливо разматывая клубки, ведущие к истокам, к решениям, принятым когда-то. Решения можно отменить, страх – проработать, слабость – победить, доводя намеченное до конца. Свобода воли реализуется ежеминутно, в выборе того, чем заняться в конкретную минуту. А значит, всё это можно сделать. Тебе, ему, ей, любому. Терпение и упорство, других добродетелей на Пути нет.

…За всё упорядоченное существование не отдам странного, легковесного: внезапной беспричинной радости, просто так, из ничего; игры; свободной мысли. Против тяжкой настойчивости порядка и лада сила того, чего на земле нет. Покой и воля.

Но не обманет только дыхание отрешенности, которому нет имени и для которого всё в мире одинаково родственно.(«Отдельные записи», 1985 г.)

В нераздельном опыте целого как мира и как согласия — основание знания (опыта) единства, потому мы, так сказать, на каждом шагу ПОЗНАЁМ МИРОМ, мир есть то определяющее и опережающее целое, которое, само нами никогда не схваченное, самое раннее и простое, дает нам схватывать всё в отсвете своего единства — данного нам, это стоит повторить, не в сознании, а на опыте нас самих.

Кончая жизнь бедным, обойденным, оттесненным, ты вспоминаешь, что с раннего детства робко ходил среди экспансивных излучателей власти, повелевающих сгустков, всегда претендовавших на тебя, твое время, твои силы. От тебя требовали, тебя пристыжали, одергивали. Ты пробовал думать о том, что такое власть, никогда не мог понять и наверное не поймешь. Власть всходит на каком-то ущербе в человеке.

Когда дьявол вооружается против человека, любое противодействие ему становится смехотворным: лев и котенок не могут мериться силами. Но смиренная мягкость делает человека неуязвимым.Дьявол победил бы, если бы человек не умел быть слабым.(«Отдельные записи», нач. 1980-х)

Что они сделали со своей человечностью, куда подевали, неужели не видят, как это безвыходно, — сел, поел, поспал, встал, погулял, познакомился, поел, погулял, поспал, встал, снова поспал, встал, поел, погулял, полежал, поел еще, потом еще поел, лег, поспал. На что они променяли мысль, полное человеческое существо, настоящее достоинство — быть в театре вещей, которые требуют человека, чтобы он увидел, как чудно они все устроены, с какой грозной и звонкой непостижимостью устроены вещи, так что гадай, бейся хоть всю жизнь, всё равно не поймешь, как сделан мир и всё в мире.

Узнать себя — к этому сводится всё. Меру нашего нигилизма, нашего соседства с ничто, нашего опыта отсутствующего целого еще и приблизительно никто не измерил. К нам трудно подступиться, труднее, чем к медведю, живому не нарисованному зверю, не в клетке, а в берлоге. Намного легче мечтать о том, что было бы, если бы не было того, что есть.

несбывшееся и тоска о нём нужны для внутреннего огня. Что человек без внутреннего огня? - Да всего лишь небольшая часть самого себя.)

О несбывшемся (и фатально неспособном уже сбыться в чаемом виде) имеет смысл говорить (и думать, и воображать, и печалиться) хотя бы потому, что, когда о нём говоришь (и думаешь, и т.д.) – оно отчасти сбывается, прорабатывает тебя как смысловая структура, приводит твою нынешнюю жизнь в некоторый порядок.Не говоря уж о том, что это — разращивание душевного пространства, увеличение его измерений.

сожаление о несбывшемся – важно не только психологически (некоторые чувства должны быть прожиты; ужимать себя до чистой конструктивности и «позитивности», не про нас будь сказано, - существенное огрубление себя и жизни вплоть до искажения), но и шире, как культурная именно форма, значимая не только внутри отдельной личности, но и за её пределами: во-первых, сожаление даёт понять – прояснить, продумать – ценность того, что не состоялось, а во-вторых, позволяет понять состоявшееся в его уязвимых точках и недостаточностях (как открытых для дальнейшей доработки, так и закрытых для неё, чтобы уж совсем не биться головой в отсутствующие двери). Ну и в-третьих: налаживает пути коммуникации, взаимодействия, взаимообмена элементами как между разными и равно необходимыми модусами бытия

…потребность в отчаянии – сколько ни сопротивляйся и отчаянию, и самой потребности в нём, - потребность в предельном. Без отчаяния, без приведения им всех чувств в состояние экстасиса не прочувствуешь ни мира, ни себя, ничего.

Люди так устроены, что в откровенности и искренности других людей выискивают лишь соответствия или их отсутствие своим ментальным химерам.А разное - наводит страх непредвиденного.

Настоятельно настаиваю (да, именно такъ!), что умъ - это не свойство, это состояніе.Нѣтъ никого глупѣе, чѣмъ люди, рѣшившіе, что они-то умные, и умные всегда.

«Заборов», разделяющих людей и не дающих им понимать друг друга — подчеркиваю, не соглашаться (без этого можно общаться), а именно понимать — много. Можно сказать, что всё коммуникативное пространство ими разграничено. Но самый из них непреодолимый связан с тем, что одна сторона видит проблему, а для другой no problem. Видение проблемы не передается дискурсивно, это точно. Может быть, им можно заразить?

Чем могущественнее твой союзник, тем больше он перетягивает одеяло на себя. С духом ручья или дерева можно договориться на равных. Перед богом тебе придётся склониться и служить ему. Если же ты решил воззвать к Богу Всего – его бесполезно о чём-либо просить, его и так устраивает всё происходящее. А значит, и тебя должно.

С прощением у меня нет ассоциаций. Есть ассоциации со стыдом.Те вещи, за которые мне стыдно, связаны с взрослением. Именно на стыде за них строилась затем взрослая жизнь. Стыдно, когда сделал и сказал что-то под чужим влиянием. Когда отомстил. Когда почувствовал или показал себя выше. Когда украл. Захотел чужой жизни вместо своей. Когда сделал или не сделал что-то. Впрочем, мне здоровье это не прощает. Нет никакой особой доблести, просто выживание. Перестал стыдиться — начал умирать, причём быстро.

прощение по отношению к себе это невозможная вещь. Прощать пожалуй можно только другого. Я не говорю, что это всегда возможно, я говорю, что в этом случае появляется хоть какая-то осмысленность.Я могу об этом мыслить только в религиозном поле. В категориях греха и искупления. Бывают вещи которые искупить невозможно. Хотя бы в силу линейности времени. Груз греха уменьшить можно.

отсутствие свободы непрощения себя влечет за собой обязанность работы над собой.

/"Ты меня предал", если я был — ну, хоть отчасти — в твоей власти и в твоём распоряжении. Я был твой, а теперь я не твой — отдан, передан, предан./ Да. Из этого, кстати, следует, что истинно свободного человека предать невозможно. (и Иуда, получается, не предатель. Ну либо ОН не свободен). "Тех, кого приручили" — да. Отсюда дальнейшие вопросы — "следует ли давать себя приручать", "насколько следует к кому-л привязываться", "надо ли учиться отвязываться" и т.п. Ответы на них (поступками, а не словами) — нетривиальны.

Как раз очередные пуски ракет — почему-то, когда летит баллистика, сирена воет особенно гнусно, или это психологический эффект, прямо не знаю. Ну в общем спать под это не всегда получается, вот и сейчас — но можно открыть клевер и почитать, что, так сказать, "думают люди". Это знание несовместимо со здравым смыслом, а порой и с жизнью, но опять же, кто обещал, что будет легко. Кроме того, остается открытым вопрос, нахрена мне это знать. Но тут прямая параллель — сто лет бы не знал, что такое х-55 и х-101, но вот оно летит в прямом эфире и можно иногда услышать странненький, тоже довольно гнусный гул. Так и мысли — они присутствуют в реальности и далеко не все дают себя развидеть.К этому явно нельзя относиться, как прежде, этот опыт совершенно новый — чужая мысль, черная, обтекаемая, враждебная как болид, и их так много, что они в каком то смысле толкутся, как мухи, в ментальном пространстве. Эзотерики восточного толка чаще разделяют, к слову говоря, ум и дух, представляя ум как один из его нижележащих аспектов, по природе своей имеющий дело всегда только с разделенностью. Ум не может схватить единство (и соответственно божественность, которая едина), для этого нужен особый сверхразум, сочетающий в себе отражающую и деятельную силы, активное творящее восприятие плюс знание о себе (как инструмента Бога, его индивидуальной проявленности, и вот кто смог это понять внутренней формой, тайну единства и индивидуализации, тот что то да постиг). И здесь я думаю, что для разрушения (преобразования) "черных мыслей" нужна их остановка вот этим деятельным, активным принципом не-ума. Дух, осознающий свою активность, решившийся делать истину из себя, потому что больше ее не из чего делать. Спасение человеку, иначе говоря, перестать думать херню. И кто то перестанет, хотя бы увидев ясно, как тяжелеет это черное нагромождение под грузом собственной бессмысленности.Извинити.

«В Японии бывало много религиозных споров и, между прочим однажды о том, какого цвету диавол: одна секта утверждала, что он черный как уголь, другая, напротив, что у него кожа снежной белизны; но тут возникли еще две партии и, увлекаясь духом противоречия, стали утверждать, одна что он красный, другая, что зеленый. Распря разгоралась, умы воспламенялись, и чуть не дошло до междоусобной войны. Наконец дело представлено было на разрешение императора, и сын неба помирил всех, объявив, что все правы. С тех пор японский ад населился чертями черными, белыми, красными и зелеными, народ перестал спорить и с равным удовольствием смотрит на тех и других, любуясь их пестротою и разнообразием».

Вы несёте полную ответственность за весь свой жизненный опыт.Всё, что происходит в вашей жизни, не является вашей виной, но вы несёте за эти события полную 100%-ю ответственность.Концепция личной ответственности простирается гораздо дальше, чем вы думаете.Она включает в себя то, что говорят, делают и думают в вашей жизни другие.Принятие на себя полной ответственности за события в своей жизни означает,что если в вашей жизни появился человек, у которого есть проблема, то это будет и ваша проблема.Данный принцип тесно связан с предыдущим принципом, гласящим, что вы способны исцелять всех, кто встречается на вашем пути.Таким образом, вы не имеет права обвинять кого-либо или что-либо в том, что происходит.Вы только можете взять на себя ответственность, что означает принять происходящее, признать его своим.Чем больше вы исцеляете то, что встречается на вашем пути, тем прочнее становится ваша связь с источником жизни.

В сущности, признание – и внешнее, и внутреннее - того, что ты ни в чём ничего не понимаешь, очень освободительно: оно снимает ответственность (с которой, ну, положа руку на сердце, признайся же, - ты ведь реально не справляешься – да уже и не хочешь справляться).Оттого-то так тянет признаваться в своём непонимании – может быть даже, преувеличивая его; оттого это так радостно и легко.

Каково женщине, когда выходит ее срок, как женщины – каково ей смотреть не такое уж старое видео с ее любимым мужчиной и знать, что сейчас она уже не такая привлекательная и такой больше не будет. И признаваться себе, что и любимый интересен ей как мужчина настолько, насколько она себе нравится с ним, как женщина. А нравиться себе, как женщина уже никогда не сможет и т.д. - это просто конец света, если женщина не находит как еще, в чем еще она может себе нравиться, чтобы им любить друг друга так же, как любили в постели или даже полнее. Этим новым может стать их дом - он найдет такой, чтобы был далекий вид из окна спальни с выходом на широкий балкон - потому, что она об этом мечтала, а она будет подрезать на заднем дворе огромные георгины, цветы его детства, удивляясь, сколько в них жизни, что они расцветают еще выше снова и снова.

Этот мир - удивительное место, всякий человек - усталое и разочарованное, но все еще могущественное божество. Докучливые условности в любое мгновение могут стать всего лишь правилами игры, опасной, но увлекательной - так играйте же, играйте и наслаждайтесь! ©